Страница 47 из 65
Что же происходит? Работы прерваны (незаконно), все ждут уже три (!) года, когда прокуратура завершит расследование. А прокуратура не спешит. Дело "по факту", не против конкретных лиц (почему же тогда все действия оборачиваются "против лиц"?) — следовательно, нет ограничений на длительность расследования. Кто же ответит за то, что остановлено важнейшее дело, что погиб талантливый человек, что разрушен коллектив, что фактически прервана научная и организационная работа члена-корреспондента АН СССР, лауреата Государственной и Ленинской премий? А кто учитывает такие "детали", как нарушение сердечнососудистой системы попавших в подобную ситуацию людей? Но некоторые члены "содружества служителей науки", как и в прежние годы, спешат угодить "компетентным инстанциям" вместо того, чтобы по нравственной обязанности и в силу ответственности перед страной встать на защиту чести и достоинства своего товарища, на защиту государственно важного дела.
Все знакомо. Все уже было. "Начальствующие лица" могут пренебрегать мнением коллектива. Академики — мнением коллектива профессоров (по званию не вышли!). Серпуховский горком КПСС — мнением партсобрания института, подавляющим большинством голосов протестовавшего против исключения Иваницкого из партии.
"Голос Америки" в передаче в конце декабря 1988 года поведал, что в США нет недостатка в хирургах, способных пересаживать сердце, нет также недостатка в клиниках, где могут осуществляться такие операции, нет, к сожалению, недостатка и в больных, нуждающихся в этом. Узким местом до 1988 года была гибель сердца "доноров" всего через 4—6 часов, до завершения трансплантации. Теперь в контейнерах с препаратом кровезаменителя сердца сохраняются 72 часа, и проблема решена.
Как хорошо… но это же наша работа 1985 года. Наша прерванная работа. А вот теперь мы будем догонять. Только в 1988 году на английском языке опубликовано свыше пятидесяти научных статей по данной тематике. Многие наши результаты превзойдены.
Как же так получилось, что мы привыкли прославлять человека лишь через много лет после… когда уже некому отвечать, когда это благопристойно и вызывает лишь элегические чувства гордости за Отечество? Почему этот частный случай, столь многократно уже представленный в публицистике, кажется мне полным общего смысла? Потому что это пример все еще не опровергнутого лозунга 30-х годов — незаменимых нет! Лозунга оправдания репрессий.
Научное творчество, организационные таланты — индивидуальны и уникальны! Мы будем отставать в науке до тех пор, пока не научимся беречь и поддерживать ярких и талантливых. Они в самом деле часто имеют множество личных недостатков и неудобных качеств. Спокойные и бездеятельные гораздо приятней и удобней для начальства. Но не на них, а на талантливых и продуктивных, деятельных и беспокойных, самобытных и критически мыслящих стояла и будет стоять настоящая наука.
24. Препарат, совершивший чудо
(Газета "Неделя", № 41, 9—15 октября 1989 г.)
В августе 1985 года в Днепропетровской областной больнице имени Мечникова спасли жизнь больной, 12 минут, находившейся в состоянии клинической смерти. Реаниматологи знали: предел — 7 минут. Если после этого удавалось возвратить человека к жизни, он оставался, как правило, инвалидом. А тут целых 12 минут! Что же позволило совершить это чудо!
— Тогда на клинической базе нашей кафедры по решению Фармакологического комитета Минздрава СССР испытывался новый кровезаменитель, так называемый перфторан, — рассказывает ректор Днепропетровского мединститута, профессор, заслуженный деятель науки УССР, заведующая кафедрой анестезиологии и реаниматологии Людмила Васильевна Новицкая-Усенко. — Перфторан был создан в Пущинском институте биофизики АН СССР под руководством профессора Феликса Федоровича Белоярцева. Препарат обладал поразительной способностью переносить кислород по мельчайшим сосудам, куда другие кровезаменители не могли проникнуть.
А как живет возвращенная к жизни пациентка, Лариса Н.? У нее все в порядке, она работает, замужем, растит сына.
Вот только перфторан теперь почему-то не выпускается! Вокруг этого препарата разгорелись острые, порой не совсем научные споры. Трагически погиб его создатель, производство было приостановлено. Об этом сообщалось в центральной прессе.
— Клиническим испытаниям предшествовали длительные эксперименты на животных, — рассказывает Л.В. Новицкая-Усенко. — Мы выявили ранее неизвестные позитивные свойства перфторана, отработали пути и дозы его применения. Лишь после этого стали вводить его крайне тяжелым больным. Анализ показал: никакого побочного отрицательного действия на организм перфторан не оказывал. Из пятнадцати, можно сказать, безнадежных больных с травмой головного мозга десять удалось спасти. Травмы пятерых были несовместимы с жизнью… Большинство тех, кому перфторан помог, ведет социально активный образ жизни. Словом, эффективность лечения с помощью перфторана весьма велика: ранее при аналогичных травмах смертность составляла не менее 45 процентов. Тут надо особо подчеркнуть еще и то обстоятельство, что, кроме Ларисы Н., еще пятеро больных оказались в состоянии весьма продолжительной клинической смерти, и четверо из них были спасены, причем все четверо также не утратили трудоспособность. Приостановка клинических испытаний не позволила нам помочь многим пострадавшим, потери невосполнимы.
Однако появились перспективы. Недавно проведено всесоюзное совещание, на котором специалисты — химики, биофизики, физиологи, врачи других профессий — обсудили ситуацию, связанную с разработкой нового кровезаменителя. В начале 1990 года планируется возобновить его клинические испытания. Эксперименты показывают, что эффективность его будет значительно выше, чем у перфторана.
25. Возможны варианты. Послесловие к ежегодному собранию Академии наук СССР
Ю. Данилин
(Газета "Известия", 24 марта 1990 г.)
Традиция не нарушалась и в этот раз: общее собрание академии внимательно разбиралось в научных итогах года. Рядовая рабочая планерка ученых страны. Можно было и не обращаться к конкретным ее деталям, если бы не два обстоятельства: заканчиваются полномочия нынешнего президиума, и через месяц такое же собрание подведет итог солидного периода; кроме того, в академии наконец возникла необходимость в серьезных демократических преобразованиях, чему свидетельство — страстные споры вокруг поправок к уставу и положению о выборах в АН СССР, а также предложений об основных принципах деятельности НИИ, появление на официальной трибуне представителя новой неформальной организации — Союза ученых СССР. Именно они убеждают, что предстоящие пять лет будут бурными и может быть, изменят кое-что к лучшему в современном состоянии науки. А может быть, даже и общие собрания…
Много лет я слышу здесь блестящих ораторов — наблюдательных, остроумных, преданных науке людей. Проблемы — выстраданы. Лучше, точнее их никто не чувствует. Но кому посвящены эти взволнованные речи? Может быть, президиуму? Нет, там и без оратора все знают, вежливо кивают головами в знак согласия и полного сочувствия. Залу? Та же картина. Тогда, вероятно, техническим секретарям, пытающимся зафиксировать каждый вздох. Читает ли кто-нибудь позднее конспект исключительной важности? Сомневаюсь. Потому что и ораторы повторяются, и проблемы не исчезают.
Вот очень солидный ученый сетует на просчеты отделения информатики: ученые разрабатывают суперЭВМ, которые не сможет приобрести промышленность, средств не хватит. Но узнают об этом представители промышленности, видимо, когда суперЭВМ будут готовы. Не найдете в зале, как бы ни старались, ни министра, ни начальника главка — это не их мероприятие. И конспект они читать не будут. Не привыкли. Хорошо знающий академика Капицу журналист рассказывал мне однажды, как Петр Леонидович давал советы Председателю Совнаркома А. Рыкову. Тот позвонил ему в самый неподходящий момент — накануне отъезда в Ленинград, а затем в Англию. Изменить что-либо уже нельзя, но и отказать Рыкову неудобно. Петр Леонидович честно признался в этом. Рыков просил не беспокоиться и позволить ему проводить ученого. Капица полагал, что разговор о путях организации советской науки произойдет на вокзале, и приехал заранее. Каково же было его удивление, когда совет этим не закончился. Председатель Совнаркома сел в поезд, всю ночь они обсуждали важнейший для страны вопрос развития наук, а утром простились в Ленинграде, и Александр Иванович обычным поездом возвратился в столицу. Не правда ли, фантастическая по нынешним меркам история?