Страница 11 из 65
(Шум в зале).
— Ответом не удовлетворен! Если зав. лабораторией не может конкретно ответить сегодня на этот вопрос, я не знаю, что они в лаборатории обсуждали!..
— Как вы вообще оцениваете деятельность Белоярцева?
— Сегодня я даю в отношении его работы отрицательную оценку. Я считаю, что как ученый он был сильным, большим, влиятельным человеком. Но с моральной стороны, мягко говоря, нечист.
Слово предоставлено Е.Е. Маевскому, старшему научному сотруднику лаборатории, кандидату медицинских наук, беспартийному:
— Несмотря на одностороннее отражение фактов в статье, суть их с точки зрения характеристики стиля и методов работы по перфторуглеродным эмульсиям отражена верно. Нравственный и человеческий урон, понесенный коллективом, невосполним. Придется с трудом отдирать грязь, налипшую на результаты работы.
Я со своей стороны не смог противостоять той атмосфере вседозволенности, которая культивировалась под флагом действительно нужного и полезного дела.
Думаю, что пришла пора отделить стиль работы, к которому не может быть возврата, от результатов дела.
Слово — Р.Б. Лепорскому, старшему лаборанту лаборатории, члену КПСС:
— Коммунисты лаборатории поручили мне сказать, что мы понимаем свою долю вины и просим понять нас в этой ситуации.
Теперь о тех, кто воздержался при голосовании, когда мы в своей лаборатории обсуждали эту статью. Они говорят: "Мы добросовестно работали сверх сил и времени, выполняли все приказания, а теперь должны сказать, что мы виноваты? Кто виноват, тот пусть и отвечает".
У нас, конечно, есть общая вина, но когда рядовой сотрудник, лаборант, мывший посуду, говорит, что не может себя считать виноватым, — в этом есть определенная доля правды. Лаборатория многоплановая, люди работали в разных помещениях, общались редко и о многом знать не знали. Белоярцев был диктатором, ни о какой демократии и гласности в лаборатории речи быть не могло: возразить в то время, даже и по научному вопросу, означало для некоторых покинуть пределы лаборатории. В этих условиях, естественно, могли возникнуть нарушения, о которых многие и не знали. Но что касается хищений спирта и "перераспределения" премий — это в лаборатории считали преступлением, здесь разногласий не было. Я предлагал сообщим об этом раньше, но со мной не согласились.
Из выступления А.Л. Галеева, старшего инженера, члена КПСС:
— Однажды мы с руководителем лаборатории медбиофизики говорили о результатах и перспективах одного исследования. Он сказал: "Знаете что, это ведь не модно. И вообще, меня не интересуют исследования, которые требуют занятия ими более двух-трех лет и не имеют практического выхода. Если вы за два-три года внесете нечто ценное в методику местного обезболивания, это будет дело. А если нет — я вас выгоню"…
Вот когда закладывались стиль и методы работы, вот когда закладывалось то самое зло, которое привело в конце концов к печальным событиям… И самое странное, что среди наших работников много защитников Феликса Федоровича. Это понятно — он был умный, талантливый человек, который горы мог свернуть. Но его поставили в условия, при которых ему показалось, что он может все делать.
(Очень сильный шум в зале, обсуждение).
Из выступления Ю.В. Николаева, старшего научного сотрудника, члена КПСС:
— В докладе секретаря партбюро сказано, что никто из коммунистов не информировал партбюро о делах в лаборатории. По-моему, это не так. Информировали другие люди, пусть они были и беспартийные. Бюро старого состава было в курсе происходившего.
Я с содроганием вспоминаю о климате, царившем в лаборатории: это дифференцированное воспитание людей — "кого чем согнешь", бесконечное запугивание, унижение. Были люди, на которых заведующий лабораторией опирался. Один из них — Исламов, находивший особое удовольствие в том, чтобы попирать других.
А сейчас, когда он сам получил лабораторию, к правам прибавилась обязанность — воспитывать коллектив. Спрашивается: в том же духе воспитывать? К сожалению, во многом такой стиль работы, такие настроения в лаборатории остались и сейчас.
Вообще, думаю, ЧП не произошло бы, будь крепче наши общественные институты. Вина не снимается и с парторганизации: надо поставить работу в ней так, чтобы члены парткома шли к людям, разбирались в проблемах, а не дожидались вмешательства газеты или прокуратуры.
Ведущий собрания:
— Хотелось бы услышать мнение ученого совета. Предоставляю слово В.Л. Боровягину, доктору биологических наук, заведующему лабораторией.
Из выступления В.Л. Боровягина:
— Я не являюсь членом партии. И на открытом собрании впервые. Сказать хочу не только о работе — о совести ученого. У нас академический институт, призванный выполнять фундаментальные исследования и работать в таком институте должны прежде всего люди с чистой совестью, несущие ответственность за каждое свое слово, За каждый результат эксперимента.
А как, по каким критериям кадры подбираются у нас? Считаю, что вина в происшедшем — не только дирекции, но и всего ученого совета. Потому что в свое время весь наш ученый совет (и я в том числе) выражал дружный заговор безразличных.
Слово предоставляется бывшему директору института, члену-корреспонденту АН СССР Г.Р. Иваницкому:
— Товарищи! Мне сейчас очень трудно говорить. Но прежде всего хочу сказать о самой проблеме заменителей крови. Думаю, бессмысленно повторять, что эта проблема важна — на этом сейчас сошлись все, об этом пишут не только в научной литературе — искусственная кровь нужна!
Ответственности за все, что произошло, с себя я не снимаю. Бесспорно, здесь мои ошибки и в подборе кадров, и в недостаточном контроле. Я глубоко раскаиваюсь, что не имел тесных контактов с этой лабораторией. И хотя в ноябре со всеми членами лаборатории поговорил, многие вещи, прозвучавшие здесь, для меня стали откровением.
Но вы не можете представить, насколько вы меня подвели! Я в институте работаю с 1959 года, и вот… финал у меня связан с тем, что какая-то группа людей оказалась нечистоплотной в науке. И вместо того, чтобы вовремя проинформировать меня, сейчас говорит, что во всем виноват Белоярцев.
Это и неправильно, и не совсем честно.
Возможно, Белоярцев и оказался нечистоплотным, но ведь в лаборатории было сорок человек! Говорить, что я был недоступен, — это чушь. Я принимал по четвергам, сидел в институте до десяти — одиннадцати часов. Если бы ко мне пришли два-три человека, сказали, что такая-то ситуация в лаборатории, гарантирую — меры были бы приняты тут же.
(Сильный шум в зале).
Но когда люди приходили, вопросы всегда касались того, что Белоярцев притесняет такого-то сотрудника. Ни разу не было разговора о том, что в лаборатории есть ошибки, связанные с конкретными результатами. И получалось: я защищаю, бегаю по всем инстанциям, доказывая, насколько это важно и нужно, а мне вставляют нож в спину!
На собрании выступили также Л.А. Попов, кандидат технических наук; Л.Х. Эйдус, доктор биологических наук, заведующий лабораторией; Р.З. Гайнуллин, кандидат биологических наук, член парткома Центра биологических исследований; А.А. Азарашвили, кандидат биологических наук, председатель профкома института. Они поддержали оценку, данную парткомом, произошедшему в институте, сказали, что сегодня ситуация резко изменилась и что институту необходимо продолжить работу с поиском заменителя крови. Было также высказано предложение: поскольку Иваницкий осознал свои ошибки и проступки, обратиться в Серпуховский ГК КПСС с просьбой пересмотреть решение о мере его партийной ответственности.
Всего на собрании выступило 17. коммунистов и беспартийных.
С заключительным словом выступил исполняющий обязанности директора института, доктор биологических наук, член КПСС Е.Е. Фесенко:
— Я хотел бы коротко сказать, что меня беспокоит в этой ситуации. Тривиальный ответ — это то, что мы допустили тяжелые нарушения, граничащие с преступлениями, поступки, нарушающие научную и медицинскую этику. Но это только первое.