Страница 52 из 59
Он тихонько вышел в коридор.
За окнами мелькали кроны деревьев. Поле кончилось, холмы бежали вслед за поездом, колеса громыхали на стыках. Солнце заливало купе. Я смотрел на изъеденные вывернутые ногти паренька.
— Вибрационная болезнь, — объяснил паренек без тени грусти в голосе. — Это от отбойного молотка. В костях исчезает какое-то вещество, они ломаются и уже не отрастают. Вы уже обратили внимание на мои ногти.
При этих словах полный мужчина вошел в купе и деловито взял руку паренька:
— Давай-ка посмотрим.
Он поправил очки и привычным движением начал ощупывать ее. По его розовому лицу прошла тень:
— Запустил ты болезнь.
Полный мужчина окинул внимательным взглядом впалую грудь паренька, его опущенные плечи, прислушался к его дыханию:
— И силикоз тоже?
— Тоже, — с улыбкой согласился паренек.
— Какой степени?
— Гриша! — обратился паренек к своему спутнику. — Какой степени? Ты меня слышишь?
Небритый смотрел в окно и не отвечал.
— Вы врач? — спросил я.
— Да.
— Гриша, давай за доктора, за его здоровье!
— Глупость какая-то! — в сердцах воскликнул доктор. — Сколько тебе лет?
— Двадцать шесть!
— Абсолютная глупость, — повторил доктор, голос у него прерывался от негодования. — И все из-за проклятых денег! Зачем вам эти деньги?
Ответа не последовало. Поезд подходил к станции.
— Зачем вам эти проклятые деньги, если вы из-за них чуть ли не с младенческого возраста инвалидами становитесь? — В голосе доктора слышалось отчаяние.
— Не разбираетесь вы в таких делах, доктор, — спокойно откликнулся небритый.
— Я? Я не разбираюсь? Я двадцать пять лет лечу людей, через мои руки прошли тысячи больных…
— Не разбираетесь, — произнес паренек.
— Совсем не разбираетесь, — неожиданно для себя подтвердил и я.
Паренек раскашлялся, этот звук напоминал стук топора по доскам.
— Видимо, я и в самом деле чего-то не понимаю, — сокрушенно промолвил доктор. — И все же всему виной — проклятые деньги…
— Нет!
В этих словах мне почудился стон или лозунг. Они шли из самого сердца. Паренек немного успокоился, его глаза расширились и потемнели.
— Мы, доктор, работали не только ради денег, — тихо сказал он. — Правда, нам много платят, но дело не в деньгах.
— В чем же? — почти крикнул доктор и поднял руку с обручальным кольцом. Рука дрожала.
— Вам, доктор, этого не понять, — грустно произнес небритый. — Бай Станко собрал нас, организовал бригаду. — Сначала мы не верили ему, считали зеленым. Чтобы он командовал нами вместо Величко! Вы знаете, кто такой Величко?
Доктор пожал плечами.
— Не знаете. Величко был одержимым.
— Был одержимым, — повторил паренек.
— Никто не верил, — продолжал небритый, не отрывая глаз от доктора. — Никто не верил, что мы пробьем проклятую скалу… Девять бригад распались, никто не хотел работать там. Деньги! Да плевать я на них хотел! Когда мы пробивали туннель в этой скале, мы совсем мало зарабатывали. А работа была почти самоубийством. А когда у нас ничего не получилось со второй шахтой, пришлось все переделывать — с обратным наклоном… Помнишь, бай Станко?.. А денег у нас до этого было столько, что мы могли целый город купить!
Паренек ничего не сказал.
— Ему памятник надо поставить! — с фанатичной любовью, глядя на паренька, продолжал небритый. — Когда мы отравились газами, он один нас всех по очереди вынес! А наверху женщины с детьми такой рев учинили, что небо дрожало. И мы снова спустились в шахту, хотя умирать никому не хотелось…
Он помолчал, потом заговорил снова:
— Липова скала? Вы спрашиваете, доктор, какой степени? — У него вдруг осел голос. — Посмотрите на него, он и не любил еще, и детей у него нет, а уже тремя серьезными болезнями болен — силикозом, вибрационной и сердечной. У него больное сердце, доктор!
Доктора оглушило это сообщение. Я молчал, бессмысленным взглядом уставившись на ногти паренька.
— Его отправили на пенсию, — добавил небритый. — Теперь я везу его в Поповско, его родное село.
— Отвезешь, Гриша, и вернешься, — в голосе паренька скользнула тревога.
— Не вернусь, — буркнул небритый, глядя на пол. — Я тебя не оставлю.
— Тебе нужно вернуться, у тебя четверо детей. Кто их станет кормить?
— Я привезу их в твое село, бай Станко. Я крепкий, стану работать в земледельческом хозяйстве. Пчел с тобой заведем, попросим небольшой виноградник, у меня эти вещи получаются…
— Виноградник, а, Гриша? Ульи? — на лице паренька появилась улыбка.
Небритый выразительно посмотрел на нас с доктором. Мы вышли в коридор, встали у окна. Солнце словно обстреливало поезд лучами-стрелами. Из купе доносились возбужденные голоса. В соседнем купе строители из Трына играли в карты.
Доктор смотрел в окно. У меня пол уходил из-под ног.
— Ничего не понимаю, — сокрушенно произнес доктор.
Солнце теперь висело совсем низко над холмами.
Дончо Цончев
Звездная пыль
Было просто невозможно представить, что Илию Богданова могут не впустить в варьете. Он надел костюм, повязал галстук, тщательно стер влажной тряпкой известь с ботинок. В карманах у него лежало минимум в пять раз больше денег, чем в карманах толпившихся у входа пижонов. Но швейцар пренебрежительно отмахнулся от него — мол, иди, тебе здесь не место! — и захлопнул дверь в зал у него перед носом. Илия остался в фойе.
Но через минуту этот деловой человек во внушительной униформе с блестящими пуговицами и фуражке вдруг засуетился, чтобы впустить двух солидных мужчин. С ними вошли и две девушки, которым швейцар улыбнулся и кивнул. Илия Богданов хотел поинтересоваться, почему для одних мест нет, а для других они сразу находятся, но это сделал вместо него кто-то другой из толпившихся у входа в зал. Швейцар раздраженно и громко ответил, что только что вошедшие заказали столик заранее. Илия Богданов обернулся, чтобы удостовериться, что и Мария слышала это объяснение, которое делало нанесенное оскорбление не таким обидным. Но она стояла в глубине огромного фойе, возле гардероба, и, похоже, не интересовалась подробностями.
Она смотрела то на стены, то на потолок, но больше всего ее интересовала блестящая красивая мозаика у нее под ногами.
Эту мозаику делал Илия Богданов. И высокий цоколь здания, и колонны. Каждый кусочек мрамора прошел через его руки. Никто в целом свете, даже инвеститор, никогда не станет рассматривать эти облицовки так пристально, как он, Илия. То, что работа его станет приковывать взгляды, он отлично знал еще тогда, когда, насвистывая и сдвинув набекрень сделанную из газеты шапку, с удовольствием укладывал мозаику. Он представлял, как по этой мозаике, любуясь ею, пойдут гости из Канады, Голландии, с Чукотки. И восхищение унесут в свои далекие города и селения. Он ничего больше не хотел — только работать творчески. Он был счастлив.
И так приятно, что Мария сейчас рассматривает мраморную картину у себя под ногами. И как много увидела бы она внутри, в варьете, если бы не этот тупица в униформе. Что делать? Чтоб ему пусто было! Есть и другие заведения на побережье, которые работают допоздна. Есть такси. И деньги у Илии Богданова найдутся, когда нужно.
Он без слов сказал все это Марии, подошел к ней. Она все поняла, как обычно. Будь иначе, он не женился бы на ней так, сразу. Скольких девушек повидал он за время своей кочевой жизни строителя… Самых разных. Но он считал, что все они, вместе взятые, не стоили мизинца его Марии.
Такси нашлось сразу. Они сели, и Илия Богданов сказал:
— Ресторан «Кошары», пожалуйста.
Шофер повел машину, как на состязаниях. Мария спросила:
— Кажется, «Кошары» совсем недалеко от бараков, о которых ты мне когда-то писал?
— Правильно, — подтвердил Илия Богданов, — «Кошары» находятся в ста шагах от бараков.
— Хорошо, что мы будем так близко от них, — произнесла жена и облегченно вздохнула.