Страница 94 из 114
— Что там?
— Еще такие же, как те, что были на площади?
— Может, вернемся в Дом-с-синей-крышей, пока не поздно?
Пайпс кашлянул и гаркнул на весь фургон, прерывая общий гвалт:
— Что ты видишь, Ньютон?!
— Ничего я не вижу, только свет… туман светится… — констебль-рычажник оборвал себя. — Ведущий фургон пробрался! Мы почти на месте! На выход, парни! Прыг-скок!..
…Три грохочущих полицейских фургона, разливая кругом синий свет фонарей, выкатили на пустырь.
Под грохот колоколов распахнулись двери, и из них, ныряя в облака светящейся пыльцы, посыпали констебли.
Вооруженные револьверами и винтовками, они выстроились у фургонов и так и застыли, задрав головы и распахнув рты.
Первым, что увидели служители закона, были путанные корни, шевелящиеся в клубах тумана. В сотне футов от фургонов вверх поднимался толстый узловатый ствол, и констебли, не сговариваясь, решили, что это какое-то дерево, старое, скрюченное, горбатое — вот только дерево это чуть покачивалось и издавало треск. Ствол оканчивался чем-то отдаленно напоминающим уродливый бугрящийся плод.
Прямо на глазах у пораженных констеблей этот «плод» начал раскрываться — через него прошла извилистая трещина. Появились огромные клыки.
— Это же… это… — начал кто-то из констеблей.
— Мухоловка! Гигантская мухоловка!
К чудовищному растению нестройной толпой брели люди. Нет, это определенно не были зеваки. Все происходящее походило на массовое безумие — они просто шли к монстру! Некоторые были уже у самых корней…
Тварь вытянула одну из своих лоз и, схватив какого-то человека, подняла его и засунула в пасть. Громадные клыки впились в плоть, ломая ее и разрывая на куски. На землю потекла кровь, а жертва даже не вскрикнула перед тем, как ее начали пережевывать. Другая лоза подхватила еще одного несчастного и так крепко сжала его, что крошечное тело искорежилось — он повис мертвой грудой, а потом тварь закусила и им.
Прочие горожане никак не реагировали на происходящее, продолжая безмолвно шагать к монстру. Приближаясь, они воздевали руки, тянулись к нему, ожидая своей очереди. Некоторым из них так и не суждено было исчезнуть в кровожадной пасти — один за другим они пропадали под наваливающимися путаными корнями, раздавленные, превращенные в месиво из костей, мяса и кожи.
Да уж, к подобному констебли были не готовы: привыкшие хватать щуплых шушерников, трясти перепуганных лавочников, а все остальное время посапывать у сигнальной тумбы после сытного обеда, они совсем растерялись.
— Сержант! Что нам делать?!
Сержанта Кручинса трудно было огорошить, взять нахрапом или выбить из колеи. Дело в том, что он делил свою крошечную квартирку на улице Своррол с невероятно злобной и склочной женушкой, которая в любой момент могла выпрыгнуть откуда ни возьмись и как следует отходить провинившегося, по ее мнению, супруга скалкой или кочергой по голове, спине и вообще по всему тому, что подвернется ей под руку. С миссис Кручинс всегда нужно было держать ухо востро — кто знает, что за идея возникнет у нее в голове уже в следующую секунду. Это была очень непредсказуемая и опасная женщина. Недаром вся улица называла ее не иначе как «спятившей сержантшой».
Сам сержант Кручинс за годы не очень счастливого брака привык быть наготове, и это не раз помогало ему даже в его полицейской работе.
И все же сказать, что он был ошарашен в тот миг, как выбрался из ведущего фургона и увидел огромную тварь на пустыре, значит существенно преуменьшить то, что он испытал.
Сержант уже развернулся было, чтобы забраться обратно в фургон, но спускающиеся с подножки следом за ним подчиненные, перекрыли проход.
«Сбежать не выйдет», — с досадой заключил Кручинс. А это значило, что придется делать то, что он так не любил: полицейскую работу.
— Пайпс, Робертс, вы с экипажами второго и третьего фургона удерживайте толпу! Не пускайте людей к этой твари!
Констебли попытались остановить пару ближайших горожан, но те, не глядя на них и не слыша их требований, продолжали свое шествие — прямиком в мясорубку.
— Они не слушаются, сэр…
— А дубинки вам на что! Не удается образумить, глушите их!
Пайпс и его отряд бросились к горожанам. Констебли выстроились цепью. Люди по-прежнему не замечали ничего, кроме мухоловки.
— А ну, стоять! — ревел Пайпс.
— Назад! Все назад! — вторили констебли.
Люди продолжали напирать, и в воздух поднялись дубинки. Один за другим горожане начали падать на землю.
— Бейте их парни! — крикнул Пайпс. — Прямо по головам! Это работает!
Это действительно работало. Оглушенные люди, как подкошенные, падали в грязь пустыря. О том, чтобы не жалеть женщин, стариков и детей, констеблям не было нужды напоминать: те и в обычной обстановке не выделяли их среди прочих.
Представители закона вгрызлись в толпу, раздавая удары направо и налево, оглушая без разбора всех, кто подворачивался под руку.
Но всех напирающих со стороны Флоретт остановить они не могли.
— Это «ГПА»! — вопил старик Лоусон. — Это «ГПА»!
— Заткнись, Лоусон! — прикрикнул сержант, отмахиваясь и отфыркиваясь от лезущих в лицо искорок пыльцы.
— Нам нужно вызвать подмогу, сэр! Позвать констеблей из Сонн, с Набережных и из Гари! А еще поставить в известность Старый центр!
— Никого мы не будем звать! Может, еще к медноголовым Кнуггера посоветуешь обратиться? Мы здесь полиция! Мы здесь закон! Эта тварь… — он запыхтел, пытаясь подобрать слова: — нарушает общественный порядок!
— Мы не справимся! — продолжал настаивать старик. — Нужно вызвать из Дома-с-синей-крышей «Громилу»! Боевой мех сейчас бы пригодился!
— Что? Эту рухлядь, которая пылится в подвале?
— Вы не понимаете, сэр! Это «ГПА»!
Сержант Кручинс больше не слушал старика.
— Домби, Уикли, и остальные! Слушай мою команду! Огонь на подавление!
Констебли недоуменно уставились на сержанта — никто не знал, что это значит.
— Проклятье! Да стреляйте же! Стреляйте в тварь!
Это уже поняли все, и пустырь затянулся пороховым дымом.
Не попасть в такую-то громадину казалось в принципе невозможно, но большинство служителей закона справились с этим на отлично. И все же часть пуль достигла цели — они вонзались в стебель и в лозы, прошивали листья.
Мухоловка широко раскрыла пасть — из нее на землю выпали ошметки недопережеванной женщины. Тварь испытала боль — это заметили все. Она развернула бутон к констеблям и поползла к ним, перебирая корнями, — «мухи» сопротивлялись, «мухи» жалили ее…
И тут сержант понял, что старик был прав: они не справятся сами.
— Пайпс! — закричал Кручинс. — Бросайте этих идиотов! Стреляйте! Стреляйте в тварь! Пайпс? Что ты делаешь?!
Сержант, вытаращив глаза, глядел, как констебль Пайпс, опустив дубинку, развернулся и пошагал к мухоловке. Некоторые из его констеблей сделали то же самое. Они не слышали Кручинса — злостно игнорировали его и явно напрашивались на выговор. Присоединившись к горожанам, полицейские также впали в это жуткое подобие лунатизма.
— Лоусон! — Сержант повернулся к старику, но и тот опустил оружие.
Грохот выстрелов стих.
Кручинс в отчаянии огляделся кругом — уже все его подчиненные впали в транс. Сержант остался один.
— Да что здесь творится, будь я проклят?!
Он развернулся, намереваясь забраться в фургон, и уже поставил было ногу на подножку, как вдруг… он просто забыл, что хотел сделать.
Рука разжалась, и револьвер выпал из нее.
Сержант Кручинс обернулся.
— Сладость… там… сладкое… я должен попробовать…
***
Мальчик глядит на крошечное растение в горшке, стоящее на окне, и оно тянет к нему бутон…«Страх — это просто порождение больного разума…» — шепчет почти забытый голос, от которого кровь стынет в жилах.
«Чего ты боишься? Боли?»
«Нет…»
«Если не боли, то чего? Смерти?»