Страница 53 из 114
Незнакомка расстегнула ремешки и извлекла инструмент, приладила трубы и достала смычок.
— Смотри и слушай.
Она поставила футляр на землю и встала рядом с мальчиком. Уперев инструмент в подбородок, покрутила какие-то белые штуковины, похожие на винты, щипнула пару раз струны, после чего поднесла к ним смычок.
По Пыльной площади полилась мягкая нежная мелодия. Сэмми пораженно замер, распахнув рот.
К станции подошел ржавый трамвай, что-то сообщили рупоры-вещатели на столбе, провыла, отфыркиваясь от тумана, собачонка на поводке, которую вывела на прогулку какая-то мадам. Стучали колесами и клаксонировали кэбы, что-то ворчали прохожие, но удивительная мелодия, извлекаемая смычком, и не думала теряться во всем этом шуме. Она вплеталась в него, расползалась по площади. Люди поворачивали головы, пытаясь понять, откуда исходят эти грустные, но чарующие звуки.
Шедший мимо господин с тростью порылся в кармане пальто и швырнул в кепку мальчишки пару монет. Сэмми не поверил своим глазам.
Женщина улыбнулась, продолжая играть. К мелодии струн добавились стоны труб, они гармонично влились в нее, добавив немного трагизма, от которого глаза мальчишки защипало от навернувшихся слез.
Две дамы, шедшие, судя по пакетам с покупками, из бакалейной лавки «Консервы мистера Шниппса», остановились возле афишной тумбы, заслушавшись. Одна из них что-то прошептала спутнице на ухо. Та кивнула, и обе они положили в кепку немного мелочи.
Сэмми был вне себя от восторга. У него кружилась голова — казалось, он вот-вот оторвется от земли и воспарит над площадью из-за переполняющих его эмоций. А стоявшая рядом с ним женщина продолжала играть как ни в чем ни бывало.
Мелодия все текла в туман. Еще трое прохожих расщедрились и швырнули в кепку несколько монеток. Ну а когда в ней оказался бумажный пуговичный фунт, Сэмми радостно запрыгал на месте.
В какой-то момент женщина опустила смычок, и музыка прервалась.
— Вы видели? Видели?! — воскликнул Сэмми и, схватив кепку, принялся лихорадочно пересчитывать то, что в ней было. Общим счетом там оказалось два фунта и сорок пять пенсов.
Женщина тем временем отсоединила трубы и спрятала инструмент в футляр. Защелкнув замки, она склонилась к мальчику. Ее огромные глаза из-под очков глядели на него немигая.
— Музыка очаровывает, — сказала незнакомка, — она смягчает сердца и… открывает бумажники. Так играть, как играю я, довольно сложно, но знаешь что? Ты тоже смог бы этому научиться. Я могла бы тебя научить.
— Правда? — Сэмми сомневался: у него до сих пор в ушах стояли чарующие звуки, созданные этим удивительным инструментом.
— Да-да, — закивала женщина. — Я учу детей музыке. Даже после первого урока ты станешь играть намного лучше.
— Ну, я не знаю…
Она положила руку ему на плечо.
— Ты хороший мальчик, Сэмми, и я хочу тебе помочь. Я живу неподалеку, возле канала. Пойдем со мной, я покажу тебе, как играть так, чтобы люди давали тебе деньги.
Все это звучало очень заманчиво, и все же Сэмми был уличным мальчишкой, а все такие мальчишки научены не верить никому на слово. Тем более людям, которые выказывают доброжелательность или заботу. Здесь, в Саквояжне, только злоба и презрение были неподдельными. Среди уличных мальчишек даже ходила поговорка: «Доброжелательности во всей Саквояжне не наберется и на пуговку».
— Не-е-е, мэм, — буркнул Сэмми. — Не надо…
Он напялил кепку и протянул женщине большую часть вырученного, оставив себе честные сорок пять пенсов — все же кепка, в которую прохожие швыряли деньги, была его.
Женщина чуть крепче сжала его плечо.
— Тебе не стоит меня бояться. Поверь. Многие мои ученики тоже раньше жили на улице, но теперь некоторые из них живут при театрах, а один так и вовсе — перебрался на Набережные и стал канифольщиком и второй скрипкой у господина Трубадурио.
— У самого Трубадурио?!
Сэмми сделал восторженный вдох и забыл выдохнуть. Кто же не слышал о человеке-оркестре, который в одиночку играет одновременно на целой дюжине разнообразных музыкальных инструментов. Говорят, даже его шляпа и носки — могут петь и бренчать.
Женщина улыбнулась.
— Кто знает, может, и тебя ждет хорошая судьба. — Она опустила взгляд и оценила стоптанную и дырявую обувь Сэмми. — Ну, или хотя бы я научу тебя, как выручить столько денег, чтобы хватило на новые башмаки. Ты перестанешь голодать… И все твои приятели будут тебе завидовать. Ты даже сможешь играть на площади Неми-Дрё и ни один констебль тебя не прогонит.
— Не прогонит?
Женщина снова улыбнулась.
— Пойдем со мной, мальчик. Я научу тебя.
Она протянула руку.
Сэмми неуверенно почесал чумазую щеку — признаться, его впечатлило, как эта странная миссис играла, но еще больше его впечатлили внезапно полезшие в карманы цепочники. Он так и представил себя возле пассажа Грюммлера или у редакции «Сплетни», где полным-полно настоящих богачей — и все они швыряют в его кепку пуговичные фунты — а как иначе, ведь он играет не хуже этой мадам!
Сэмми облизнул пересохшие губы.
— Э-э-э, ладно, мэм. Пойду с вами. Ох, и обзавидуется же мне Фич — это мой приятель, мэм! — когда я ему изображу чего-нибудь на гармохе. А вы научите меня играть «Конягу по кличке Пьянь»? Кэбмены частенько ее поют…
Женщина кивнула.
Сэмми взял ее за руку, и они пошагали в сторону канала. Мальчик глянул на фликов, торчавших у своей тумбы: они что-то горячо обсуждали, и, кажется, им не было до него никакого дела.
— А как зовется эта ваша штуковина, мэм? — спросил Сэмми спутницу. — Не видал такой чудной музыкалки еще!
— Мой инструмент называется «скриппенхарм». Его в Тремпл-Толл и правда редко увидишь.
Сэмми покивал и вытер сопливый нос рукавом. Ему было очень неуютно держаться за руку этой женщины: словно кожей он ощущал исходящий от нее мороз. Мальчику вдруг показалось, будто женщина его поймала.
— Так куда мы идем, мэм? — спросил Сэмми, когда они покинули Пыльную площадь и пошагали по тихой хмурой улочке Флоретт.
— Мой дом находится в конце улицы.
— У Подошвы, что-ль?
— Да, у самого канала.
Сэмми кивнул.
В грязи у старых рельс что-то закопошилось. Крошечная серая фигурка пискнула и скрылась в канаве. Мальчик навострил уши.
Он так сильно напрягся, что державшая его за руку женщина почувствовала это.
— Что такое, милый? — спросила она.
— Крыса, мэм, — ответил мальчишка. Согнувшись едва ли не вдвое, он принялся выглядывать маленьких зверьков на щербатой брусчатке. — У мистера Пинчиса, менялы с улицы Флит, за одну крысу можно выменять полфунта. Ну а две крысы… Вы знаете, что такое две крысы, мэм?
— Фунт, предполагаю?
— Две крысы — это одна сосиска с жаровни Вислобрюха Баскина.
— Ты ведь не думаешь сейчас начинать ловить… — начала было женщина, но мальчишка вдруг подскочил на месте, воскликнул «Не уйдешь!» и ринулся в туман, потянув за собой и обладательницу потертого футляра.
Погоня, впрочем, не была долгой. Сэмми и его спутница остановились буквально в нескольких шагах от того места, где мальчик описывал своей новой знакомой соотношение крыс к жареной сосиске. Посреди мостовой зиял чернотой открытый канализационный люк; чугунная крышка лежала рядом.
— Ушла! — с досадой топнул ногой мальчишка. Он склонился над люком и глянул вниз.
— Ты же не думаешь туда лезть? — возмущенно спросила женщина.
— О, нет-нет, мэм! Мы под улицы не суемся. Это вотчина тошеров, крысоловов и… — он испуганно прервал себя — было видно: мальчик боится того, о чем предпочел умолчать.
— Может, она недалеко притаилась? — продолжил Сэмми. — Мэм, вы ее не видите?
— Нет, — буркнула женщина с футляром. — Быть может, пойдем?
— Упустил… упустил крыску… А я уже почти-почти заполучил мою сосиску! Я целых два дня ничего не ел!
— А то, что ты выручил на площади? — спросила женщина.
Сэмми совсем пригорюнился:
— Я отдам все Клетчатому. Чтобы он не бил нас с Фичем. Эх, сосиска убежала… Может, крыса все еще там? Может, она повисла там, и я ее достану? Вы не видите?