Страница 2 из 43
Чтобы не доводить подругу до белого каления и не давать парню бессмысленную надежду, я встала из-за стола:
— Если честно, я кольца на мужских руках терпеть не могу.
Сказала и пошла к двери, на ходу цепляя на плечи рюкзак с учебниками. Бессонная ночь сегодня гарантирована. Если вспомнила о Нем…
2
Ребенок кричал всю ночь. Такие приступы не были редкостью. Только раньше мне помогала мама. Раньше, это после того, как Нелли ушла… Мама говорила, что для больного малыша — настоящая трагедия пережить предательство одного из родителей, особенно матери. Мама, как всегда, была права.
Сейчас мама лежала в больнице. И я не мог быть с ней рядом. Дело было совсем плохо. Точнее, надежды не было никакой. Она уже несколько суток не приходила в себя. Роман, мой брат, ночевал у нее. Мы ждали, что со дня на день это случится — она умрет.
Я не мог спать. Даже в те короткие мгновения, когда Данечка забывался беспокойным сном. Как мы будем без нее? Как без нее буду я? Совсем один. С ребенком.
Потом сын начинал всхлипывать, ворочаться и снова заходился криком. Я носил его по дому, положив темноволосую головку на свое плечо, гладил по спине, напевал песни без слов и думал…
Тот факт, что Данечка серьезно болен, стал известен нам еще в роддоме. Правда, как сказал наш собственный доктор — Павел Петрович, кандидат наук в области кардиохирургии, очень опытный врач, порок сердца вполне излечим.
Конечно, это было трудно. Несколько месяцев мы с Нелли жили, как в аду. С новорожденным и дома-то нелегко. А в больнице? Да еще в другом городе, далеко от дома? Мы дежурили с женой попеременно. Жили в квартире Павла Петровича, благо что она неподалеку от клиники. Ребенок был слабенький, операция нужна была срочная. Но детский организм мог запросто не пережить наркоз…
Полгода набирали вес, учились жить в больничных стенах. Нелли было очень трудно. Мне, конечно же, тоже. Особенно на фоне ее постоянных истерик. В один далеко не прекрасный день, когда я приехал сменить ее у кроватки сына, (дело как раз было перед операцией) наш лечащий врач пригласил меня в свой кабинет. Разговор сводился к тому, что наша мама — неуравновешенный человек, способный в моменты всплесков своих эмоций навредить малышу. Он настоятельно рекомендовал на время операции и особенно послеоперационного периода рядом с сыном находиться мне, а не ей. Мне было стыдно признаваться в этом, но Нелли, действительно, была ненормальной.
Довести ее до криков и истерики с вырыванием волос, с бешеными воплями и даже потерей сознания можно было одним неловким словом. Из палаты, где лежал Даня, через пару дней сбегали другие маленькие пациенты, потому что их мамы часто к концу первого дня пребываения рядом с моей женой, уже успевали поругаться, а-то и выдержать схватку с этой злобной мегерой.
Что с Нелли будет трудно, я понял еще на нашей свадьбе.
… Она была потрясающе красива в белом свадебном платье! Даже мой брат, Роман, безумно влюбленный в свою жену, увидев, как Нелли выходит из дома и садится в машину, не мог отвести глаз! Точеная фигурка, идеальное лицо с огромными синими глазами, шикарные черные волосы. Платье Нелли привезла из Парижа, куда ездила на съемки для какого-то модного женского журнала. Такой красоты, наверное, в нашем городе не видел никто! Она им очень гордилась. Видимо поэтому и произошло то, что произошло!
Садясь в машину, она случайно наступила тонкой шпилькой на подол. Легкая ткань естественно не выдержала и порвалась. Собственно, можно было просто чуть заколоть булавкой, ведь порвалась только подкладка… Но моя будущая жена считала, что в этот день у нее все должно быть идеально. Она прямо на улице с визгами и воплями оторвала практически весь низ, укоротив свой наряд сантиметров на тридцать, бросила его на землю и долго топталась в луже по куску ни в чем неповинной материи и проклинала все на свете, в том числе и меня, за то, что такой позор вдруг случился с ее Величеством. Я впервые видел подобное. Я был в шоке! Наверное, это читалось по лицу. Потому что ее мать, моя будущая теща, отвела меня в сторонку и сказала, что-то типа того: «Дорогой зять, тебе досталось настоящее сокровище — умная, безумно красивая женщина, зарабатывающая побольше многих мужиков. Однако, есть у нее один секрет. И этот секрет — теперь твоя головная боль, а не наша! Смирись, и потакай ей во всем, ни слова против! Будешь себя вести правильно — лучшей жены у тебя не будет никогда! Но если…»
Я вел себя неправильно. Первую ошибку я совершил, когда она забеременела. Собственно говоря, в этом факте и была ошибка. Она не хотела рожать. Она хотела работать. Нелли была моделью. Ее лицо красовалось на обложках журналов. И красуется до сих пор.
Второй ошибкой было заставить Нелли родить, а не сделать аборт, как хотела она. Девять месяцев кошмара с каждодневными истериками! Тема истерик всегда была разная. Но главная мысль одна — я испортил ее безупречную фигуру своим (!) ребенком! Я не знаю, как не развелся с ней тогда! Уже в те дни, ругая себя самого, я дико жалел, что вообще женился. Но ведь она должна была родить моего сына! Я терпел.
Следующая ошибка, которая неумолимо разводила в стороны меня и ее, была совершена не мной. Ее совершил наш ребенок, родившийся нездоровым. Она вытерпела целых полгода. Только теперь каждый мой взгляд, каждое слово, каждое движение могли привести к скандалу. Да, собственно, скандалом это было трудно назвать. Потому что во время приступов Нелли, я просто молчал, или уходил куда-либо.
После Даниной операции на сердце Нелли ушла. И я был этому рад.
К нам с малышом приехала моя мама. Сыну стало намного лучше сразу. Через несколько месяцев он уже практически догнал по развитию своих сверстников. Скоро мы уехали домой. И вроде бы все наладилось: я работал в совместной с братом Романом фирме по ремонту и продаже компьютеров, мама сидела с Даней. Мальчик рос идеально послушным, тихим ребенком. Мама, не сразу, но все же, стала говорить, что это-то ее и пугает. В полтора года он мог часами рассматривать пятно на обоях, или по полдня перекладывать кубики из одной коробки в другую. Я, помня неугомонных и очень активных детей старшего брата, отправился с сыном в путешествие по больницам. Диагноз нам поставили не сразу. Примерно через полгода седая женщина в очках с золотой оправой, устало вздохнув, сказала с сочувствием в голосе:
— Синдром Каннера или классический аутизм.
— Насколько это серьезно? Он будет… нормальным? — да, тогда я задал именно этот глупый вопрос.
— Вам нужно научиться воспринимать его таким, какой он есть. Таким, как другие дети он не будет никогда.
3
На последний экзамен я шла с сильной головной болью, першением в горле и ощущением повышенной температуры. Точно не помню, какой вытащила билет. Уверена, что ответ знала. Потому что, выходя отвечать к столу экзаменатора, не чувствовала страха совсем. Правда, потом — все как в тумане. Наверное, я несла бред, потому что Иван Сергеевич, наш преподаватель по педагогике, что-то удивленно переспрашивал. Я закашлялась… И все…
Следующее воспоминание — общежитие. Кудрявая голова над моим лицом, испуганные Юлькины, а потом и Юркины глаза. Женщина в белом халате, болезненное ощущение укола, сон…
Следующий кадр моего кошмарного фильма — меня кто-то несет на руках. Он очень сильный — так просто поднял и понес… Что-то ласково приговаривает мне на ушко, вроде бы: «Бедная девочка, совсем, как перышко стала легкая». Я не могу открыть глаза, у меня нет сил. Я не вижу того, кто меня несет, но почему-то мне кажется, что это — Матвей. Я думаю о том, что выздоравливать не хочу. Я мечтаю, чтобы всегда вот так, без сил, но на его руках… Я прошу его, не отпускать, не бросать меня. Я шепчу его имя. Я стараюсь ухватить его руками, вцепиться в него, чтобы никогда больше… И все…
Я в машине. На заднем сиденье. Укрытая пледом до самой головы. Тихо играет музыка в салоне. Впереди на пассажирском сиденье сидит мама. За рулем, узнаю по голосу, — Сергей. Они спорят. Мама твердит, что меня нужно отвезти в больницу, потому что температура слишком высокая и падать не желает. А Сергей утверждает, что Павел Петрович сам справится — сделает мне какой-нибудь чудодейственный укольчик… И все…