Страница 9 из 13
– Заметаю следы, – сообщаю шепотом ужасной преступницы. Потому что, может быть, мне и самой чуть-чуть неловко.
– А-а, – Кир фыркает и вешает трубку гостиничного телефона, – не хочешь всем показывать, что вчера чуть не сняла с меня кожу живьем?
– Вот если бы тебя можно было за деньги показывать, – мечтательно вздыхаю я, – и то бы не согласилась. А за бесплатно – пусть тем более обломаются.
Мама тихонечко улыбается. Никак не комментирует. Она вообще говорит гораздо меньше, чем было до комы – но все-таки говорит. Борис Анатольевич говорил, что это естественно. Потому что кома – это неизбежный урон для мозга.
– Эй, давай садись за стол, – Кир щиплет меня за бедро.
– Сейчас завтрак привезут.
– Ну, вот и устраивайся поудобнее. И Карамелину устрой. Не собираешься же ты за три часа до своего триумфа сама стол накрывать?
Ну, вообще-то я собиралась как раз. Не люблю горничных в гостиницах, не люблю, как они вечно облизывают Кира глазами.
Да, красивый, да, мускулистый, да темноглазый. Вот только этот паршивец с лисьими глазами мой! Это меня он в прошлом году в пять утра поднял таким стуком в дверь, что было странно, что он её не вынес. Это у меня и у мамы заодно чуть не случился инфаркт, потому что из-за двери нам грозили судами и разорением, потому, что я якобы топлю его величество. Это я его потом чуть не избила огромным букетом роз, который ожидал меня за дверью. И повезло ему, что Карамелька моя не проснулась от его концерта. А то парой царапин эта лисья рожа бы не отделалась.
И вот, после всего этого, чтобы я и позволила какой-нибудь тощей телочке в коротеньком платьишке сервировать для Кира завтрак? Наклоняться в его сторону вырезом декольте, да еще так, чтобы юбочка поднималась еще выше?
Да щас!
Пусть закатают губешки и роняют слезки за закрытой дверью!
Но вот сейчас, он какой-то таинственный-таинственный, загадочный-загадочный. И сразу видно, спорить бесполезно.
В такой ситуации мне остается только сдаться. Сесть за стол и приготовиться к худшему.
В конце концов, сюрпризы от Кира, они… бывают очень разные.
Чем дальше в лес – тем веселее волки.
Пока нам поднимают завтрак, Кир успевает смотаться в спальню и даже нормально одеться. И выйти ко мне при всем параде – черные брюки по фигуре, белая рубашка, галстук бабочка в красную клетку.
– Если бы не галстук, я бы подумала, что ты собираешься сообщать мне что-то плохое, – замечаю я, нетерпеливо постукивая по столу пальцем.
Кир приостанавливается у зеркала, критично изучает галстук.
Кажется – чисто из вредности врожденной думает сейчас ударить по лбу и возопить что-то вроде: Ах, прости меня милая, что ввел тебя в заблуждение. Я умираю! Вот тебе мои ужасные новости!
Честно говоря – с несерьезностью он иногда перегибает. Может выскочить из ванной голышом, намалевав себе пеной для бритья на груди какую-нибудь рожу.
Но…
Строго говоря…
Этот недостаток я ему вполне прощаю.
Просто попросила на всякий случай в следующий раз надевать трусы. А то мало ли там кто… У меня, в конце концов, мама, да и Каролинка – она, конечно, ничего не запомнит, в таком возрасте, но чем черт не шутит!
– Мама, на учки, учки…
Каролинке надоело трясти попой у кресла – она толкнулась и долгой перебежкой проносится ко мне, цепляясь теплыми ладошками за колени.
Уговаривать меня не надо. К моей сладкой плюшке у меня всегда по умолчанию распахнуты руки, и губы готовы целовать эти сладкие щечки. И носиками потереться мы тоже любим. И защекотать мою вкусную конфеточку.
Два года прошло, а я никак не наиграюсь.
В любой непонятной ситуации – начинаю тискать.
Мать-маньяк, вот она кто я!
Мелочь радостно пищит – явно соскучилась за вчерашний вечер, как и я. Вот как вообще какие-то мужественные женщины умудряются отдавать своих шестимесячных малышек в ясли, по кой-то черт бегать на работу. У меня за двадцать четыре месяца с Карамелькой никак запас умиления не закончится. Скважина у меня там, что ли? Если да, то какой глубины? С Марианскую впадину?
– Сеньоры и сеньориты! – Кир прокашливается над нашими головами, требуя внимания. Мы с Каролинкой затихаем, делаем вид, что мы не вот эти громкие хулиганки, что бесятся за столом, нет-нет, вам показалось. Мама заинтересованно склоняет голову к плечу.
– Надеюсь, вы не возражаете против сладкого завтрака? Вы все так обворожительны, что не вам бояться лишних калорий!
На самом деле – Кир мог бы не тратить время на красноречие. Карамелина услышала уже про главное достоинство завтрака и начинает нетерпеливо дрыгать ножками, не слезая с моих колен, восторженно мурлыча себе под нос:
– Съядко, съядко…
– Горе тебе, если у тебя нет ничего, чем может подкрепиться моя Конфетка. Мы тебя съедим тогда, – я посылаю Киру предупреждающий взгляд, но он не ведет ни ухом, ни усом. Не боится!
– У меня есть все. Только совесть, как всегда, в спящем режиме, – провозглашает он гордо и распахивает дверь перед горничной с сервировочным столиком на колесиках. Выражение лица у него такое – будто английскую королеву пускает в наш номер.
– Ва-а-а-а, – Карамелька заходится восторженным возгласом. И я в принципе с ней согласна. Потому что привезли – красивое.
Для Карамельки – красивая розетка на тонкой ножке. В ней – взбитый йогурт и кусочки вишни и черники. Так… Главное мне эту красоту подальше отставить. Все равно кормить с ложечки буду, так хоть розетка выживет. Она того стоит!
Для меня…
– Эй, ну у меня же слипнется, – смеюсь, принимая из рук Кира блюдечко с песочной корзиночкой. Маме полагается почти такое же, только мое пирожное украшено клубникой, а мамино – вишней.
– Ну, если слипнется, мы с этим вместе разберемся, милая, не переживай, – Кир подмигивает мне и улыбается похабно. Эй, ты чем там разлеплять собрался, нахал?
Выставив горничную за дверь, Кир занимает свое место за столом, но садиться не спешит. И вот тут я понимаю, что вместо чашек с кофе на столе вообще-то шампанское.
Шампанское и чашка молока для Каролинки.
– Катерина, – Кир прокашливается и явно очень старается, чтобы его голос звучал как можно пафоснее, – в этот знаменательный день…
– Секундочку, пожалуйста, – виновато стреляю глазами к Киру и поворачиваюсь к маме. Она тянется за своим бокалом осторожно, явно очень надеясь, что я не замечу, как трясется у неё мелко правая рука.
– Держи, – осторожно вкладываю бокал в мамины пальцы, – мамуль, не стесняйся просить, пожалуйста.
Она кивает, но я знаю, что в следующий раз снова придется это повторять. Она так отчаянно переживает, что мне приходится о ней заботиться, что совершенно забывает себя беречь.
Будто если она о себе не позаботится и с ней что-то случится – как-то облегчит мою жизнь.
– Я слушаю, Кирюш, – снова разворачиваюсь к несчастному своему парню, что терпеливо ждет, когда я обращу на него внимание
– В этот знаменательный день, – Кир старательно пародирует голосом сову из Винни-Пуха, явно чтобы мне было посмешнее, – я хочу попросить тебя, чтобы ты…
Это происходит почти мгновенно.
Карамелька, которой явно надоело ждать, пока взрослые натреплются перед тем, как её накормить, делает то, что делает всякий разумный голодный человек. А именно – нападает на еду.
Вот только розетку-то с её йогуртом я отодвинула. И как быть?
А зачем на йогурт, если есть мамкино пирожное?
Нежный крем издает мягкое причмокивание.
Я перехватываю Каролинку поудобнее, отрываю её от своей корзиночки, в креме которой теперь отпечатался курносый Карамелькин носик, встряхиваю.
Только…
Что-то я определенно делаю не так.
Потому что моя мелкая тут же наливается алым, и начинает судорожно хватать воздух ротиком.
Подавилась!
Мои инстинкты быстрее мыслей. Это мозг там пока высчитывает, а чем там могла подавиться девочка в простейшем из пирожных, а мои руки – уже делают свое дело. Как там было у Комаровского? Наложить кулак на точку солнечного сплетения, резко надавить…