Страница 39 из 47
От неожиданности я подскочил на месте, когда на моем столе вдруг зазвонил телефон. Я поднял трубку в полной уверенности, что звонит Карвер, чтобы сказать, что хочет познакомиться с тем, что я успел наработать. Но я ошибся.
— Род, говорит доктор Эгглстоун. В понедельник ночью, а вернее, во вторник рано утром вы обещали приехать ко мне на консультацию в течение недели. Уже два дня как неделя истекла, а вы так и не появились. Давайте прямо сейчас договоримся, когда вам удобнее подъехать.
— Я с большим удовольствием приеду. Поверьте, я совершенно забыл о своем обещании, но в любом случае думал посоветоваться с вами.
— Вас что-то тревожит?
— Нет, просто я с трудом засыпаю. А мне крайне необходимо приободриться, особенно сейчас, когда я снова начал работать и вставать приходится довольно рано; я не могу позволить себе такую роскошь — не спать полночи. Наверное, вы можете прописать что-нибудь от бессонницы?
— Разумеется. А кроме этого вы в порядке?
— Да, все отлично. А что касается вашей консультации… скажите, по вечерам вы прием ведете?
— Обычно нет, но когда необходимо, я могу отступить от правил. Но мне кажется, что у вас совсем не тот случай. В пять вас устраивает?
— Устраивает.
— Мой кабинет находится приблизительно в одном квартале от вашего агентства, в здании Юнион Траст, что на пересечении Четвертой улицы и Бреддок. Вы без труда доберетесь до меня за пять минут после окончания вашей работы. Обычно я ухожу в пять, но я вас подожду.
— Спасибо, доктор. Я вас долго не задержу, постараюсь явиться как можно раньше. Сразу после пяти. Договорились?
— Я хочу провести полное обследование. Так что уж полчаса нам понадобятся обязательно.
Я вновь погрузился в работу и почувствовал, как она меня увлекла, захватила… Так я работал, пока вновь не появился Гарри Уэстон и не сказал, что уже полдень. Я надвинул шляпу, и мы вышли из кабинета. По пути я зашел к Джонси, вернул ему папки и спросил, могу ли еще на пару дней оставить у себя папку с материалами компании Ли Хосиери.
Во время обеда беседа касалась в основном работы нашей конторы и, надо сказать, я узнал множество любопытного. Мне было приятно утвердиться в мысли, возникшей еще утром: наше агентство — очень неплохое место для работы. Главное, что превыше всего здесь оценивались результаты твоей деятельности. Никого не волновало, ходили ли мы по кабинетам, теряли ли время на разговоры, пришел ли кто-нибудь с опозданием или потерял где-то время по другой причине — в разумных пределах, конечно, — главное, чтобы все выполняли в срок порученное дело и выполняли его хорошо. Карвер считал, что дело, которым мы занимаемся, — это процесс творческий, и поэтому нельзя требовать от человека, чтобы он семь часов подряд да еще пять дней в неделю занимался творчеством. Одна минута вдохновения стоит больше, чем целая неделя тяжелого труда. А вспышки вдохновения возникают скорее и легче в атмосфере свободы, а вовсе не строжайшей дисциплины. Я понял, что работать для Гэри Кэбота Карвера мне нравилось и, наверное, будет нравиться и в дальнейшем. Скорее всего, эта работа была мне по душе. Очевидно, и получалось у меня недурно.
Уэстон сообщил, что нам не возбранялось и употребление спиртных напитков прямо в кабинете. Конечно, после того, как мы заканчиваем дела. Никого не волновало ни как, ни где, ни когда мы их делаем.
— Я тоже пил во время работы? — спросил я.
— Иногда и совсем чуть-чуть, и то больше из вежливости и для поддержания компании. Тебе не нравилось подхлестывать мозг спиртным, когда ты «застревал» на какой-то теме. Нет, Род, ты не большой любитель выпить. Но если быть честным до конца, то я никогда не видел тебя таким пьяным, каким ты был в понедельник, восемь дней назад.
Рука, в которой я держал чашку с кофе, дрогнула, и я поспешно поставил чашку на стол, напрямик спросив:
— Ты имеешь в виду ночь, когда произошло убийство?
— Да, именно тогда. Ты, конечно, ничего не помнишь. Ведь твоя амнезия возникла сразу же, как ты увидел труп своей старушки, так?
— Думаю, что так. По крайней мере она проявилась приблизительно тогда. А ты где видел меня и во сколько?
— Ты явился ко мне домой вскоре после десяти вечера.
— А где находится твой дом? Нет, Гарри, подожди, сначала я должен тебе объяснить, почему меня это так волнует; поэтому я задам тебе кучу вопросов. Уже неделю как я маюсь, стараясь восстановить точную картину той ночи: что я делал, где я был, с кем (и во сколько… и у меня из восстановленного мной периода напрочь выпадает — ну просто белое пятно, вакуум! — время от десяти вечера до одиннадцати тридцати. Может, ты поможешь мне заполнить этот вакуум?
— Да, пожалуй, я почти полностью смогу заполнить его. Я живу на Ренвуд, тысяча двести восемнадцать. Той ночью ты позвонил в колокольчик у двери около десяти часов вечера — минут в пять или десять одиннадцатого. Не скажу, что ты был сильно пьян, скорее, немного под градусом, не более того. Но ты был как-то жутко подавлен. Из-за этого, видимо, тебе очень хотелось добавить, но пить в одиночку ты не хотел, поэтому и пришел ко мне с предложением составить компанию.
— И ты не отказался?
— Естественно. Если бы у меня дома было что-нибудь выпить, мы бы остались, но в тот вечер у меня было абсолютно пусто. И мы с тобой отправились в бар недалеко от моего дома, сразу за углом на Карр-стрит. Это бар Пэта Рингольда. Там мы просидели с тобой около часа, но, боже мой, как же ты там надрался! Ты пил, не останавливаясь, как будто тебе хотелось как можно быстрее напиться до бесчувствия.
Наконец-то некоторые вещи стали обретать смысл. Ренвуд тысяча двести восемнадцать находится совсем недалеко от дома Венги, всего в двух кварталах. Но не в сторону центра, а, наоборот, от центра к окраине. Вот почему я не нашел этот бар, когда искал между домом Венги и центром города, где меня видел Уолтер Смит.
Значит, я оставил Венги в десять часов и решил — совершенно правильно — напиться. Но пить одному мне не хотелось, и я, зная, что совсем недалеко живет Гарри, направился к нему, чтобы он составил мне компанию. Поэтому я и появился у него так скоро: минут в пять или десять одиннадцатого.
— Послушай, а я случайно не рассказывал, где был до тебя?
Глядя мне в глаза, Гарри улыбнулся:
— Ты никогда не сделал бы этого, Род. Ты — благородный рыцарь… Ты ко мне пришел пешком. Я в этот момент случайно стоял у окна и видел, как ты подходил к дому и откуда. До того, как нам отправиться в тот бар, я дал тебе пару бумажных салфеток и поставил перед зеркалом, чтобы ты стер с лица губную помаду. Может, мне еще что-нибудь добавить и сказать прямо, откуда ты явился?
— Нет, не надо.
— Очень хорошо, значит, никаких имен. В любом случае я смею предположить, что ничего страшного не случилось, кроме следов от губной помады. В противном случае ты бы не пришел ко мне так рано, всего в десять. Полагаю, что у вас что-то разладилось.
— Давай лучше поговорим о том, что случилось после того, как я явился к тебе, Гарри. Мы сразу отправились в бар?
— Я думаю, минут через десять после твоего прихода. Я не собирался так рано ложиться и решил немного почитать на ночь. Конечно, одет я был по-домашнему, в пижаму.
— Ты переоделся и пошел со мной?
— Ты был в плохой, в очень плохой форме, Род. Если кому-то в компании в тот поздний вечер и нужно было хорошенько выпить, то это был ты, дружище. Ты был просто… как бы тебе это сказать… не в себе. Излить душу ты тоже не очень-то стремился. Конечно, я понимал, что именно тебя так угнетало — это твой развод. На следующий день его должны были окончательно утверждать в суде. Признаюсь, я был даже несколько озадачен тем, что произошло между тобой и Вен… О черт! Я почти назвал ее имя, а ведь мы договорились никаких имен не называть!.. Короче, что-то не сработало, разладилось, произошло между тобой и этим твоим «новым болеутоляющим средством», и ты решил прибегнуть к спиртному — утопить горе в вине.