Кто убил бабушку?

Венги была необыкновенно мила и привлекательна, то есть ее хотелось ласкать, ее хотелось целовать, с ней хотелось спать… возможно, это и произойдет…

Да, целовать ее было очень приятно, это уж точно. И я целовал ее, и она меня тоже; она пылко отвечала мне, ошибки тут быть не могло. И это было необыкновенно приятно и восхитительно. Так же приятно и восхитительно было ощущать нежную кожу ее бедер, упругую маленькую грудь… Мои руки все скользили и скользили по этой крепкой груди…

Да, с ней хотелось спать. О, мой бог, как хотелось с ней спать!

Ее губы нежно целовали мое ухо, потом я услышал, как они шепчут:

— Одну секундочку, Род. Мое платье… иначе ему конец.

Она выскользнула из моих объятий и исчезла в спальне. Я налил себе еще виски, разбавил водой и, бросив туда пару кубиков льда, выпил залпом. И я подумал… Черт меня подери, зачем я только подумал!

Она вернулась в каком-то воздушном шелковом облачке, под которым, надо полагать, не было ничего, кроме нее самой. Она снова села ко мне на колени.

Я обнял ее обеими руками, но руки мои уже лежали поверх кружев. Медленно-медленно я начал говорить, сам не узнавая своего голоса:

— Венги, я очень хочу тебя. Я тебя ужасно хочу. Но я должен быть с тобой откровенен, так как не знаю, что это значит для тебя и значит ли это вообще что-то. Черт меня подери, но я все еще влюблен… я хочу сказать, что я снова влюблен в Робин. Нет, моя любовь без взаимности, но это ничего не меняет. Поэтому, Венги, для тебя, если ты считаешь, что это чистая блажь, безделица, ерунда… а так как ты не хочешь рассказать, какими были наши с тобой отношения…

Она высвободилась из моих объятий и замерла, вся вытянувшись.

— Я считаю, Род, что тебе лучше сейчас уйти, — сказала она дрожащим голосом.

— Я очень сожалею, Венги… я страшно сожалею…

— Пожалуйста, убирайся поскорее…

Я не знал, что еще и сказать. В душе я продолжал разговор сам с собой. Ведь я говорил с ней откровенно, честно, правда, выложил не все, что следовало. Еще раз спросил себя: можно ли мужчине быть откровенным и честным с женщинами и при этом оставаться с ними в хороших отношениях? Что же все-таки произошло между мной и Робин? Может быть, я с ней тоже был слишком откровенен?

Нет, мне так не казалось. Было, было еще что-то!

Дверь за моей спиной закрылась. Она закрылась мягко, но очень решительно, значительно решительнее, чем если бы ее закрыли с силой.

Все: кажется, именно это я сказал про себя.

Глава 9

Я сел в машину и вдруг почувствовал себя совершенно опустошенным. Я долго так сидел, не заводя мотора, так как не знал, куда ехать: домой или куда-нибудь еще… А если принять последнее, то куда именно…

Часы показывали пять минут одиннадцатого. Приблизительно то же время, что и тогда, восемь дней назад. В ночь, когда произошло преступление.

Пожалуй, и обстоятельства весьма схожи с тогдашними. Нет, я не оставил ее, это уж точно, это она меня выгнала. Но ведь женщины иногда видят некоторые вещи иначе, чем мужчины? Иногда? Да, они действительно видят некоторые вещи иначе. И точка! В ее понимании я снова, опять ее оставил. И только потому, что честно сказал, что не люблю ее.

Однако, черт возьми! Я должен был это сказать, тем более что я не знал — пока не знал — всего, что между нами было. Если она думала, что влюблена в меня, считала, что ее любовь взаимна, и ждала, что я женюсь на ней, то было бы бесчестно воспользоваться такой ситуацией только потому, что мне вдруг сильно приспичило и я находил ее желанной.

Но вполне могло быть, что мое поведение показалось ей еще более ужасным. Я этого не знал… но в любом случае слишком поздно пытаться что-либо изменить. Мне хотелось вернуться к ней, попросить прощения и соврать что-нибудь благопристойное, но было слишком поздно. К тому же шестое чувство подсказывало мне, что поступи я так, то оказался бы законченным идиотом, ведь если события развивались нормально, своим путем, то она восприняла бы мои атаки как очередное развлечение, может быть, чуть-чуть более того. Но ведь надо же быть таким идиотом, чтобы сказать девушке, что я ее не люблю — разве недостаточно просто не утверждать обратного? — и, что еще хуже, признаться, что люблю другую женщину! Если у нее есть хоть капля гордости, она обязательно должна была выгнать меня из дома. Что она и сделала.

Род Бриттен — Дон Жуан.

А ведь, пожалуй, я — единственный искренний мужчина на всей Земле. И самый законченный кретин.

И вот я сижу один в машине вместо того, чтобы… Но дальше я думать не хотел, где бы я был, что бы я делал, если бы не сидел сейчас в машине…

Наверное, сейчас самое лучшее — напиться или поехать домой и встать под холодный душ. Но если честно, то мне не очень-то хотелось напиваться. За последние восемь дней я только и делал, что следовал этому рецепту, и, надо сказать, это не очень-то помогало, разве что поначалу, да и то на короткое время.

Наверное, такие же чувства я испытывал, когда вышел из дома Венги неделю назад. И именно в этот самый час или, может, чуть раньше. Нет, надо постараться забыть о девушке и попытаться восстановить, что я делал в промежутке времени от момента выхода из ее дома до того, когда меня встретил Уолтер Смит в центре города.

Почти полтора часа — как белое пятно на карте. Расстояние между двумя этими пунктами можно пройти пешком за четверть часа, а на такси проехать за пять минут или того меньше. Таким образом, белым пятном продолжают оставаться час с четвертью. Скорее всего, я их провел в каком-нибудь баре по пути между этими двумя пунктами. Очевидно, хотел напиться. Когда я вышел из дома Венги в десять, я не мог быть таким пьяным, каким явился в дом бабушки в полночь. В этот же раз я выпил стакан в доме Венги перед тем как мы отправились поужинать, потом еще один коктейль в ресторане перед ужином и немного бренди после ужина; потом, когда мы приехали домой, я выпил две порции виски. Таким образом, получается пять порций спиртного, а при этом следует учесть, что между двумя первыми и тремя последними был весьма плотный ужин… поэтому я почти не ощущаю их действия. Мне кажется, мы, скорее всего, придерживались сегодня той же «схемы» — в отношении напитков, — что и тогда, неделю назад, во время нашей встречи. Если, конечно, исключить возможность, что я был уже весьма хорош, когда приехал к ней домой в семь. Тогда пять или шесть стаканов, выпитых уже в ее присутствии, могли, конечно, дать такой «заряд», что он продержался до полуночи.

Почему мне не пришло в голову спросить Венги, когда это было возможно, а не сейчас, когда уже поздно делать это: был ли я трезвым, когда заезжал за ней в прошлый понедельник, и много ли я выпил в ее присутствии, в ресторане или у нее? Если бы я знал это, вполне возможно, мне было бы известно, где я сумел так надраться в течение этого часа с четвертью.

Впрочем, кто знает, может, это даже и к лучшему, и мне таким образом удастся найти бар, расположенный где-то по пути от дома Венги до центра города, где я наверняка провел этот час и пятнадцать минут. Если мне удастся это сделать, то я действительно смогу восстановить свои действия начиная с семи вечера и до полуночи прошлого понедельника.

Пожалуй, сейчас самое время заняться расследованием. Время было то же; очевидно, в барах работают те же люди, что и обычно.

Наконец я тронулся с места и медленно покатил к центру, проехал несколько кварталов на восток до Центральной улицы и здесь повернул на север. Это был единственно разумный путь как для пешехода, так и для таксиста; и я поехал дальше на север, к перекрестку Четвертой и Центральной, где меня тогда повстречал Уолтер. Проехав еще пару улиц, я наконец увидел первый по пути бар и припарковал «линкольн» напротив его дверей.

Я заказал порцию виски с содовой и разговорился с барменом. Да, в прошлый понедельник он работал тоже вечером, в эти же часы, но совсем меня не помнил. Он видит меня впервые. Да, сказал он, у него хорошая память на лица, и, если бы я провел в этом баре час или больше, он бы обязательно запомнил меня, будь то восемь дней назад или даже раньше, но он бы обязательно меня запомнил.