Эдвард Григ

— А почему он тебя не боднул? — спросил он, с торжеством взглянув на брата.

— Вот еще! — ответил Джон. — Большое для меня счастье, если меня боднет бык!

Ну ладно. Недалеко от дома Эдвард остановился и сказал, что погуляет немного у Скалы тролля. Это безопасно, через полчаса можно будет прийти за ним. Впрочем, он и сам знает дорогу. Джон кивнул и пошел к дому, а Эдвард побежал дальше.

Скала тролля — это большой уступ, который образовался из-за оползней. Он висит над черным обрывом, доступа к нему нет. Вот почему Джон с легкой совестью отпустил туда брата. Можно смотреть на скалу издали. Она черна, ее причудливые очертания, выделяясь на небе, напоминают торс и голову согнувшегося чудовища. Оттого ее и прозвали «Скала тролля».

Трудно определить, сколько голов у тролля. Должно быть, одна, но огромная, почти по ширине плеч. Правда, плечи у него не очень широкие. Он сидит, склонившись над пропастью и охватив колени руками, а другие уступы загромождают дорогу — это слуги тролля, охраняющие его покой. Сколько раз Эдвард пробовал заговорить с ними, чтобы хоть немного узнать о жизни и привычках их властителя! Но они, как и подобает преданным слугам, молчали, хотя эхо, и довольно сильное, подхватывало слова Эдварда и дважды повторяло их.

Вот она, Скала тролля, — черная на сияющем небе! Но что это? Уступов, окружающих скалу, верных слуг тролля, больше нет! Они лежат разбитые у его ног, они превратились в обыкновенные камни; и, что удивительнее всего, они разлетелись в разные стороны, и между ними образовалась дорожка, ведущая прямо к скале. Ясно, что тролль, сильно затосковав в своем уединении, решил отделаться от сторожей, которые разъединили его со всем миром, и расколотил их ночью своей палицей! И заметьте: он сделал это именно вчера ночью, то есть накануне сегодняшнего дня. Интересно, что скажет Джон? Вот он сейчас придет и все увидит.

Тучи сгущаются, и солнце показывается все реже. Но Эдвард почти вплотную подходит к скале и заговаривает с угрюмым духом:

— Простите, великий тролль, что я нарушаю ваше уединение. Но чудо, которому я свидетель, и то, что оно произошло в день моего рождения, придает мне некоторую смелость!

Так говорят взрослые. И это получается неплохо. Эдвард подозревает, что дух томится в одиночестве. Не хочет ли он поделиться с кем-нибудь думами, которые его посещают?

— …Или, может быть, сказками, которые вам известны?

Это говорится вкрадчиво, с надеждой. Но дух молчит.

— …Иначе зачем же вам понадобилось разогнать своих слуг? Ведь все имеет свою цель!

Это слова пастора: все в природе имеет свою благую цель.

Но тролль по-прежнему молчит. Он как будто заметнее склонился над обрывом. Может быть, уснул, утомленный ночными событиями? Или у него язык окостенел, от долгого молчания?

— Говорите, великий тролль! — продолжает Эдвард, возвысив голос. — Попробуйте! Когда мне случается подвернуть ногу, моя мать советует мне ступать на нее как можно тверже. Так и вам следует поступить: заговорите, а там уж слова пойдут легче!

Молчание. Крупные редкие капли дождя упали на лоб Эдварда.

И он уже соображает: не стоит ли самому сочинить ответ духа? Ибо то, чего нет, можно, в конце концов, придумать! Но тут его осеняет простая, очень здравая мысль.

Ведь тролли — это не люди, с ними нельзя обращаться, как с людьми. У них все наоборот. Как он мог забыть об этом? Он по глупости вообразил, что тролль — это все равно что учитель, который готовит его в школу! Во-первых, к троллям не следует обращаться на «вы». Их это сердит. Во-вторых, надо действовать «наоборот». Если все люди должны быть вежливы, то у духов принято грубить друг другу, и им приятно, если на них кричат.

Но Эдвард не решается кричать на тролля. Он говорит так тихо, что даже неизвестно, произносит ли он вслух дерзкие слова или шепчет их про себя.

— Эй, ты! Как поживаешь? Нет больше твоих слуг? Очень жаль! Теперь ты начнешь рассказывать разные сказки? А я этого как раз и не хочу! Молчи, молчи, гадкий тролль!

Под конец его голос звучит громко.

И тут раздается шум: слышны раскаты грома. Должно быть, дух очнулся: заклинание подействовало. И как скоро! Но со стороны дома к скале быстро приближаются люди. Это еще что такое? Отчего они так бегут? Их четверо: старшая сестра Марен, садовник, служанка Лилла, а впереди всех — мать. Она держит в руках плащ, одна светлая коса выбилась у нее из прически и падает на плечо.

— Ты с ума сошел! — кричит она, задыхаясь и укутывая Эдварда плащом. — Ведь ночью здесь был обвал! И ты идешь сюда, и Джон пускает тебя одного! Он будет наказан за это, гадкий мальчишка!

— Подумать только! Душа замирает! — говорит служанка.

Мать несет Эдварда на руках к дому, а за ней идет вся процессия.

— Боже мой! — повторяет мать. — Скала вот-вот упадет в воду, а почва — ведь она вся в трещинах! Какой ужас!

Сестрица Марен не испытывает ничего, кроме любопытства. Она очень довольна происшествием, Эдвард это видит. Но так как она во всем подражает матери, то восклицает, всплеснув руками:

— Какой ужас! И до сих пор не поставлена ограда!

— Радоваться надо, что он жив! — прибавляет садовник.

Вслед раздаются раскаты. Какая жалость! Ясно, что именно теперь дух разговорился! Вот он отвечает Эдварду на все его вопросы. Все время гремит гром. Может быть, тролль начал свою интересную сказку?

Но поздно!

В довершение всего полил сильнейший дождь. Это наслал разгневанный тролль — он не прощает невнимания. Фиорд сделался далеким, туманным. И уже ни о какой невидимой арфе не может быть и речи. Гром заглушает все.

Поставив Эдварда на пороге большой комнаты, мать снимает с него плащ и слегка подталкивает вперед.

Она бледна, у нее дрожат руки.

Неудачно все получилось! Но на окнах новые вышитые гардины, стол празднично убран, в цветах. А посередине стола — пирог с семью свечами. Возле пирога — прислоненная к бутылке вина дощечка, на которой красными красивыми буквами выведено: «15 июня 1850 года».

И потом, ведь день-то еще не кончился. Мало ли что может произойти!

Глава вторая

…То, что в суете сует

Было предано забвенью…

Ибсен

После обеда солнце вновь выглянуло, и все стало как прежде. Но нет, не совсем. В воздухе холодок; ветер то и дело набегает волнами, фиорд покрыт густой рябью, а на небе тоже неспокойно: еще не разошлись тучи. Они уже ничего плохого не предвещают, но все-таки по временам затмевают солнце. А главное, они все время меняют свою форму. Это бывает и при хорошей погоде, но сейчас перемены совершаются быстрее. Облако, которое только что было круглым, пышным и как будто улыбалось в солнечном ободке, вытянулось, потемнело и стало узким и острым. К нему стремится другое, и вот они сливаются. И смотришь — уже высится над головой огнедышащая гора. Она пламенеет, к ней отовсюду плывут тучки, чтобы присоединиться к ней и увеличить ее могущество. Пламенеющая гора растет. Но через минуту она прямо на глазах оседает, и рыхлеет (ведь это не гора, а облако!), и расплывается в бесформенную массу. Она еще огромна и даже красива, но по всему видно, что ей приходит конец.

Эдвард прищуривает глаза. Он уже утомлен немного. Мокрая трава блестит на солнце. У подножия дерева — темно-зеленый мох. Семейство грибов вышло на прогулку, и капельки росы блестят на их шляпках.

…Когда Эдвард снова поднимает глаза к небу, он видит там большую перемену. Небо совершенно чистое. Все тучи, и большие и маленькие, отошли к горизонту, и теперь они напоминают снеговую горную цепь. Там, на краю неба, они выглядят гораздо устойчивее. Удивительно, как тучи похожи на скалы! А все же чувствуется, что они легкие…

В шесть часов приходят гости. При гостях неприлично обнаруживать любопытство и ощупывать свертки, которые они принесли. Поэтому, взяв в руки подарок, Эдвард поворачивает голову далеко вбок и становится похожим на египетского человечка, нарисованного в книжке у Джона: туловище стоит прямо, а голова повернута в профиль. Всем своим видом Эдвард показывает, что подарок его в данную минуту не интересует. Он говорит «спасибо», потому что так принято. Но пальцы невольно нащупывают в большом свертке нечто схожее с парусом корабля. И Эдвард застывает в позе древнего египтянина.