Эдвард Григ

— Жениха! — перебивает другая.

— Мало ли чего! — загадочно протянула Маргит.

— Гм! Нет, девушка велела черту пойти и вычерпать весь пролив Стрёммера.

— Для чего? — разочарованно спросили девушки.

— Слушаешь сказку — не задавай вопросов! — раздался мужской голос. — Значит, этот пролив мешал!

— Черт пошел, — продолжал Иенс, — и давай вычерпывать воду. Тут только обнаружилось, какой он сильный: когда он хорошенько разошелся, волны стали хлестать вровень со скалами. В это время гребцы подъехали в лодках и видят: вода в проливе бурлит, как в водопаде. Они и смекнули, в чем дело… Вот один из них…

Конца Эдвард не дослушал: он плохо спал предыдущей ночью, и его клонило ко сну. Он задремал, положив голову на стол. Потом он крепко уснул, хотя от неудобного положения ныла шея. Ему снилось, что, подобно мальчику Эйнару, он взглянул куда-то назад, на запрещенное зрелище, и никак не может повернуть голову.

Глава седьмая

Разве скромный наш народ

В высях скал, в тени долины

Живописцу не дает

Дивных красок для картины?

Ибсен

Эдварда разбудила музыка. Старый скрипач играл, молодежь танцевала. Столы были убраны. Тот стол, за которым заснул Эдвард, тоже собирались отодвинуть. Две девушки в накрахмаленных чепцах, улыбаясь, осторожно тащили к себе скатерть. Эдвард встал и подошел к скрипачу Торольфу, который играл спрингданс — танец прыжков.

Скрипка Торольфа — харингфель — была довольно больших размеров, больше, чем те скрипки, к которым привык Эдвард. У тех были четыре струны, у этой восемь: четыре игровые — на грифе, остальные — под грифом, на верхней деке. Смычок не касался этих струн, но они дрожали и повторяли звук, точно эхо. Вот отчего слышалось какое-то гудение, точно большой шмель застрял между струнами. Танцоры шли впереди, припадая на одну ногу, потому что в мелодии спрингданса один звук был длинный, другой — короткий; девушки шли сзади с опущенными глазами, мелко семеня.

Но пусть вас не обманывает застенчивый вид девушки, которая семенит сзади, держась за пояс своего дружка, и не поднимает глаз! Это лишь вначале она так робка. Потом, когда она выходит на середину круга и ей дается возможность хоть ненадолго покрасоваться одной в сольном танце, видно, что женственность не мешает силе ее духа. Да и физически она далеко не слаба: ведь и ей приходится побеждать суровую природу!

За дальним столом, поближе к хижине, сидели пожилые женщины со своими прялками. Прялки монотонно жужжали, и это приятно сливалось с музыкой, с гудением скрипичных струн, которых не касался смычок; казалось, эти спрятанные струны отвечают и самой мелодии скрипки, и убаюкивающему звучанию прялки, и разговорам гостей, сидящих за столом и разгуливающих по двору.

В тени березы стояла парочка, на которую Эдвард не мог не обратить внимания. Девушку он узнал: это была та самая, которая позавидовала служанке пастора, вызвавшей черта. Не особенно красивая, но живая, бойкая, должно быть умная, с острым, вызывающим личиком. Видно было, что она своего не упустит и если черт спросит ее, что ему делать, то она не пошлет его вычерпывать какой-то пролив, а использует для собственной выгоды. Ее парень был куда красивее. Бедно одетый, он не имел униженного вида, напротив: он выделялся среди всей молодежи на пиру осанкой, ростом, открытым, смелым лицом. Девушки, танцуя, оглядывались на него.

— Ну полно, Маргит, — говорил он, взяв за руку свою спутницу, — полно тебе прятаться от меня! Пойдем скорее плясать!

— Нет! — сказала Маргит, вырывая руку.

— Глупая! Чего же ты боишься?

— Да говорят, ты колдун! Сначала легонько поведешь по кругу, а там подхватишь, закружишь и уже не остановишься!

— Тем лучше! Пляска должна горячить кровь, кружить голову. Ведь мы не старики, Маргит! Когда же еще я смогу обнять тебя и сказать все, что хочу? И когда ты выслушаешь меня и ответишь? Ведь сама музыка подсказывает любовные слова! Слышишь, как играет Торольф?

— Слышу…

Парень тянет подружку за собой, но Маргит колеблется. Теперь уже не только Эдвард, но и Оле Булль замечает парочку. И, с интересом наблюдая за обоими, он читает мысли Маргит. Он знает эту породу девушек, умных, хитрых, не особенно красивых, но выматывающих душу! О таких спрашивают: «Что он в ней нашел?» А она крепко держит в плену. Двадцать пять лет назад он встретил точно такую и помнит ее до сих пор, хоть и недобрая это память! Да, Маргит не прочь вызвать черта, но на выгодных для нее условиях. Есть девушки, которые рискуют, но Маргит не из таких: она любит делать все наверняка. Парень ей нравится, но… К тому же Ауста Гальдбрунн, новобрачная, не спускает с нее глаз. Она танцует со своим избранником и с другими, но все время глядит на Маргит и ее спутника. Надо сознаться: Ауста красива. Говорят, у него было что-то с Аустой в прошлом году, но ее отец не пожелал иметь своим зятем бедняка, пустого малого, который только и знает, что рассказывает разные небылицы и сбивает с толку молодежь, вместо того чтобы работать, как другие. Он, правда, не увиливает от работы, но так ничего и не нажил, кроме поношенной куртки и потертых штанов.

…Да, Ауста глядит на обоих так, как будто хочет напиться их крови. Маргит отстраняется и говорит:

— А отчего ты не снял свою куртку? Неужели и в праздник тебе нечего надеть?

— Эта куртка — мой талисман, — отвечает парень. — Пока она на мне, я и умен и зорок, а как только надену что-нибудь побогаче, так сразу и потеряю свой дар. И, чем богаче одежда, тем тупее я становлюсь! Я уже пробовал!

— Ну, это враки!

— Клянусь святым Олафом! Шведский граф однажды в шутку предложил мне обменяться с ним одеждой. Меняться я не стал, но примерил его блестящий, расшитый золотом камзол. И в голове моей стало так пусто, не приведи господи! Только маленький, самый маленький остаточек разума помог мне снять камзол и вернуть с поклоном его светлости.

Он смеется, обнимает девушку и говорит:

— Слышишь, как прекрасна музыка?

Да, музыка прекрасна. Но и в ней есть что-то колдовское, опасное. Маргит решительно заявляет:

— Нет, я не буду с тобой танцевать!

И исчезает в толпе, упустив единственную возможность приручить черта.

— А ну вас, всех девчонок! — восклицает парень в поношенной куртке и подходит к большому столу, где сидит компания молодых людей, отдыхающих после танца. — Хотите, расскажу вам историю? — спрашивает он.

Ему не отвечают. Дело в том, что этот гость тоже рассказчик, вроде длинного Иенса. Его насмешливо прозвали «Наследник добрых троллей», оттого что он однажды похвастался, будто тролли, обитающие в Лофтхусе, оставили ему свои богатства — всевозможные выдумки и сказки, — а потом скрылись. Это было в тот день, когда он родился. «Что ему даровать, — спросил король троллей, — богатство, славу?» — «Пусть владеет даром воображения, — ответил главный советник короля, — и тогда он всегда будет славен и богат!» Не забудьте, что это все были добрые тролли, — злые никогда ничего не дарят, а только отнимают, — но им пришлось на время скрыться в расщелинах гор.

Действительно, этот странный гость знает множество историй, куда больше, чем Иенс. Но, в противоположность Иенсу, он никогда не ссылается на предков и вообще на третьих лиц. По его словам, все, что он рассказывает, случилось с ним самим: он был не только свидетелем, но и соучастником самых необыкновенных происшествий.

И, пока он все это рассказывает, ему верят. Даже если кто-нибудь задаст ему каверзный вопрос, то всегда получит ответ; его рассказы при всей их фантастичности не оторваны от земли и очень разумны. Но его чары действуют лишь до тех пор, пока его слушают. Как только кончился рассказ, становится ясно, что то была выдумка. Если бы все, о чем он говорит, происходило при его прапрадедушке — другое дело! Мало ли что бывало в старину! Но в наше время!.. В который раз они попадаются на эту удочку! Но хватит!