Страница 103 из 107
Получается, что книга «Грубиянские годы» была закончена или практически закончена – к такому выводу приходит и Карл Фрейе[19], анализировавший черновики романа: он пишет, что все наброски продолжения представляют собой лишь описания февральских пейзажей (с предощущением весны) и что последние страницы рукописи «четвертой книжечки» надписаны словом «Конец».
Эпилог 1: Благородная дама и ее служанка
Попытка разрешить загадку козла, дающего молоко, в конце концов привела меня к мысли, что у романов Жан-Поля был прообраз: романы любимого им Лоренса Стерна (1713–1768) и, прежде всего, незаконченное «Сентиментальное путешествие» (1768). В главе «Отрывок. Париж» рассказывается, как повествователю, Йорику, в парижском трактире случайно попадает в руки «лист макулатуры»: «Текст был на старофранцузском языке времен Рабле и, насколько я понимаю, мог быть написан им самим». Йорик с трудом расшифровывает листок и прочитывает на нем фрагмент рассказа о бедном нотариусе (Стерн, с. 114–116; курсив мой. – Т. Б.):
Когда нотариус, жалуясь таким образом на свою судьбу, проходил мимо одного темного переулка, чей-то голос подозвал девушку и велел ей бежать за ближайшим нотариусом – и так как наш нотариус был ближайший, то, воспользовавшись своим положением, он отправился по переулку к дверям, и его ввели через старомодную приемную в большую комнату без всякого убранства, кроме длинной боевой пики – нагрудных лат (a breastplate) – старого заржавленного меча и перевязи, висевших на стене на равных расстояниях друг от друга. <…>
– Увы! Господин нотариус, – сказал дворянин, немного приподнявшись на постели, – я не могу завещать ничего, что покрыло хотя бы издержки по составлению завещания, за исключением истории моей жизни, которую непременно должен оставить в наследство миру, иначе я не в состоянии буду спокойно умереть; доходы от нее я завещаю вам в награду за взятый на себя труд записать ее – это такая необыкновенная история, что ее обязательно должен прочитать весь человеческий род: – она принесет богатство вашему дому – нотариус обмакнул перо в чернильницу. – Всемогущий распорядитель всей моей жизни! – сказал старый дворянин, с горячим убеждением возведя взор и подняв руки к небу, – ты, чья рука привела меня по такому лабиринту извилистых переходов на это безрадостное поприще, приди на помощь слабеющей памяти убитого горем немощного старика – да направляет языком моим дух извечной твоей правды, чтоб этот незнакомец запечатлел на бумаге лишь то, что написано в Книге, согласно показаниям которой, – сказал он, стиснув руки, – я буду осужден или оправдан! – Нотариус держал кончик пера между свечой и своими глазами -
– История эта, господин нотариус, – сказал дворянин, – окажет живое действие на чувство каждого – она убьет мягкосердечного (the humane) и пробудит сострадание в сердце самой жестокости -
На этом текст обрывается, конец его – в следующей главе – найти не удалось. Но глава эта заканчивается словами Йорика: «Нашел я его или нет, это будет видно дальше» (там же, с. 117).
В конце романа Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентельмена» (1767), непосредственно перед эпизодом с Марией и ее козлом, содержится «Воззвание к поэтическому божеству», которое начинается словами: «Любезный Дух сладчайшего юмора, некогда водивший легким пером горячо любимого мной Сервантеса…» (Шенди, с. 572). Воплощениями этого духа, возможно, следует считать также жан-полевских ван дер Кабеля и генерала Заблоцкого – если учесть, что исторический ван дер Кабель носил прозвище Geestigheid (Юмор) и что большая часть «Приготовительной школы эстетики» посвящена именно анализу различных разновидностей юмора. Об образе Дон Кихота в романе я тоже уже говорила, а само имя братьев Харниш означает «доспех», и «полунагрудник» (не упоминавшийся ранее), die Halbbiiste, неожиданно всплывает в главе «Танец личин», когда Вальт в решающей момент помогает брату переодеться в свой костюм [костюм возчика и горняка!] (с. 620–621):
Вечерняя звезда Вальта мало-помалу вновь засияла в полную силу; и, помогая брату облачиться в полунагрудник, он, заглянув ему в очень серьезное лицо и глаза, горячо сказал: «Будь радостней! Радости – это человеческие крылья; больше того – крылья ангелов. Сам я сегодня слишком опьянен всем происходящим, чтобы достаточно деликатно высказать тебе мое пожелание: люби еще больше людей, не только одного меня».
В «Сентиментальном путешествии» имеются и другие моменты сходства с «Грубиянскими годами»: повествователь, Йорик, пишет предисловие к своему роману в карете (глава «Предисловие в дезоближане»), перечисляя в нем категории путешественников; в Париже он научается всем угождать (как это делал Флитте) и уезжает из Парижа в Италию по такой причине (Стерн, с. 123; курсив мой. – Т. Б.):
И такой ценой я мог есть, пить и веселиться в Париже до скончания дней моих; но то был позорный счет – я стал его стыдиться. – То был заработок раба – мое чувство чести возмутилось против него – чем выше я поднимался, тем больше попадал в положение нищего – чем избранное Coterie – тем больше детей Искусственности – я затосковал по детям Природы. И вот однажды вечером, после того как я гнуснейшим образом продавался полудюжине различный людей, мне стало тошно – я лег в постель – и велел Ла Флеру заказать наутро лошадей, чтобы ехать в Италию.
Йорик движется по тому же пути, какой избирают Предуведомитель и другие персонажи Жан-Поля (только здесь этот путь описан гораздо более скупо): от душевной холодности и готовности угождать чужим вкусам – к встрече (в Мулене) с Бедной Марией («Чувствительностью») и ее родителями Стерн, с. 124; курсив мой. – Т. Б.]: «Отправляясь к ним, я, признаться, похож был на Рыцаря Печального Образа, пускающегося в свои мрачные приключения, – но не знаю почему, а только я никогда с такой ясностью не сознаю существования в себе души, как в тех случаях, когда сам пускаюсь в такие приключения», – и к вершине горы Тарар под Лионом, где он, поужинав у крестьянина и понаблюдав за танцами его детей, осознает, что такое подлинная благодарственная молитва (там же, с. 130–131; курсив Стерна):
Словом, мне показалось, что я вижу осенившую танец религию – но так как я еще никогда не наблюдал ее в таком сочетании, то принял бы это за обман вечно сбивающего меня с толку воображения, если бы старик по окончании танца не сказал мне, что так у них принято и что он всю свою жизнь ставил себе правилом приглашать свою семью после ужина к танцам и веселью; ибо, по его словам, он твердо верил, что радостная и довольная душа есть лучший вид благодарности, который может принести небу неграмотный крестьянин…
Некоторая аналогия с «Танцем личин» в «Грубиянских годах» здесь определенно просматривается. До конца романа остается всего одна глава, «Щекотливое положение», которая начинается фразой (там же, с. 131): «Когда вы достигли вершины горы Тар ар, вы тотчас начинаете спускаться к Лиону» («Я тоже снова спущусь вниз, и я тоскую одновременно по спуску и подъему», – вторит этой мысли Предуведомитель Жан-Поля, с. 762)…
На всем протяжении путешествия Йорик (наделенный именем шекспировского шута, определение «королевский шут» по ошибке оказывается записанным и в его паспорте) периодически мимолетно встречается с некими благородными дамами, и первая такая встреча происходит в Кале (Стерн, с. 21–22; курсив мой. – Т. Б.):
При встрече с ней на улице первоначальное впечатление возобновилось; скромность и прямодушие, с которыми она подала мне руку, свидетельствуют, подумал я, о ее хорошем воспитании и здравомыслии (good sense); а идя с ней об руку, я чувствовал в ней приятную податливость, которая наполнила покоем все мое существо – Благостный Боже, как было бы отрадно обойти кругом света рука об руку с таким созданием!
Я еще не видел ее лица – это было несущественно; ведь портрет его мгновенно был набросан, и задолго до того, как мы подошли к дверям сарая, Фантазия (Fancy) уже закончила всю голову, не нарадуясь тому, что она так хорошо подошла к ее богине, точно она достала ее со дна Тибра. – Но ты обольщенная и обольстительная девчонка; хоть ты и обманываешь нас по семи раз на день своими картинами и образами, ты делаешь это с таким очаровательным искусством и так щедро уснащаешь свои картины ангелами света, что порывать с тобою стыдно.
19
Karl Freye. Jean Pauls Flegeljahre. Materialien und Untersuchungen. Berlin, Mayer & Mtiller 1907, S. 161–168.