У подножия Саян

Нередко на чабанских стоянках видишь детей школьного возраста, которые не посещают школу, помогают родителям ходить за скотом. Почему не уделяется достаточного внимания тому, чтобы все дети учились, не проводится разъяснительная, воспитательная работа с отсталыми родителями, которые думают вырастить детей по старинке, отрывают их от учебы.

...Держат скот сверх установленных норм. Сразу это не обнаружишь, так как он приписан на дальних родственников. Они же хотели устроить свадьбу по старым обычаям, уговорив стариков Санданов сорвать дочь с учебы и выдать замуж за Достак-оола. Правда, из этого ничего не вышло. Анай-кыс стала моей женой. Не подумайте только, что пишу все это, чтоб досадить Докур-оолу и остальным. Приезжайте и убедитесь во всем сами. Пишу не для того, чтоб опорочить кого-нибудь, а чтобы дела у нас в колхозе шли лучше».

Внизу Лапчар поставил свою подпись, имя, отчество и адрес.

Утром прочитал письмо Анай-кыс. Она подошла и поцеловала его. Лапчар вложил письмо в конверт и по пути на работу бросил в почтовый ящик.

На следующий день за ним прислал курьера комсорг Шериг-оол. Лапчар удивился: неужели из редакции уже ответ пришел принять меры на месте? Не успел войти, как Шериг-оол объявил:

— Комсомольская организация рекомендует тебя на важный участок работы, вносим предложение в правление. Илюшкин поддерживает нас.

— Какой же это важный участок? — спросил Лапчар.

— Оказывается, наши чабаны очень постарели, — комсорг перешел с официального тона на дружеский. — Средний возраст их — за пятьдесят. Кто их заменит?

— Молодежь, конечно. Кто же еще?

— Верно, Лапчар. Вот и предлагаем тебе принять отару Достак-оола.

— Я давно согласен принять отару. Только почему Достак-оола?

— Сам знаешь, — Шериг положил ему руку на плечо. — Не справляется он.

— Ладно... поговорю с Анай-кыс. Думаю, она будет согласна, мы ведь давно хотели с ней стать чабанами.

— Вот и хорошо. Зайдем к председателю.

У Докур-оола был и Илюшкин.

— Я согласен, — прямо сказал Лапчар. — Когда принимать отару? И как Достак-оол?

— Безответственный он, не в отца пошел. Одним словом — это решение правления. Его мы делаем помощником чабана.

— Я помощника брать не буду, — отрезал Лапчар. — Я и жена.

— Не к тебе, к отцу пусть идет учиться.

Пока Докур-оол говорил о ближайших заботах в связи с переездом, Лапчар молчал, слушал. Им дают юрту. Дом будет на следующий год. Когда же речь зашла о том, где провести зимовку, он решил высказаться первым.

— Раз я принимаю маточную отару — уход за ней должен быть особый. Надо выбирать лучшие пастбища, как бы ни трудно было. Например, в Кулузуне. Далеко, конечно, зато пастбища замечательные. Мало еще используем их.

— Правильно решаешь, — поддержал парторг. — Навестим вас там.

Выходя из правления, Лапчар встретил Шавар-оола:

— Перебросишь меня?

— Парни нашего аала не подведут. Хоть завтра.

Так и сделали. Утром Лапчар погрузил вещи в машину, посадил в кабину Анай-кыс с малышом, и Шавар-оол покатил их в Кулузун. Сам он должен был на следующий день пригнать туда отару. Провожая их, старый Ирбижей напутствовал:

— Работа бывает разная, дети мои, но смысл у нее один. Она и радость приносит, счастливым делает, если любишь ее. Далеко едете от нас, работайте и там хорошо. Народ все видит, все знает — ему везде столбовая дорога.

Утро обещало ясный день, крепчал мороз. Лапчар гнал отару к горам Кулузуна.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Ответвление Агылыга Кулузун представляет собой цепь невысоких обрывистых гор, склоны которых покрыты густыми лесами. Местные жители говорят, что весна к ним приходит раньше. Вряд ли это так. Она приходит в пределах одного колхоза везде одинаково. Но здесь, на склонах гор, снег тает быстрее, чем на равнине. Внизу едва пригревает солнце, а тут, смотришь, появились проталины, обнажив прошлогоднюю траву, побежали ручьи. А это значит весна, скот может прокормиться.

Теперь склоны были сплошь покрыты снегом. Молодая семья поселилась в старом зимовье. Неплохая кошара. Вода недалеко. Но для людей, приехавших из села, зимовье показалось одиноким, заброшенным. Неделями они не видели людей. Только лай собаки, отдававшийся эхом в горах. Иногда она убегала на пригорок и выла будто от скуки. Тогда и людям хотелось завыть.

Вообще на Кулузуне зимовья были не так уж редки. Большинство из них принадлежали колхозу «Чодураа», шивилигских всего три. Чабаны встречались, ездили друг к другу, получали почту, покупали товары в автолавке.

Когда Лапчар познакомился с близлежащими аалами, то и их юрта перестала пустовать. У них тоже стали бывать люди, делились своими заботами, семейными тревогами, говорили о колхозных делах. Юрта стала похожа на юрту. Снег вокруг был истоптан овцами.

Начали готовиться к приему молодняка. Конечно, приедут помощники-сакманщики, но главная забота все же лежит на чабане. В одну ночь может появиться на свет двадцать-тридцать ягнят. Тут только управляйся — не зевай! Лапчар и Анай-кыс хорошо знают это с детства.

После обеда Лапчар завернул отару на новое пастбище, где снегу было поменьше, сам вернулся к юрте наколоть дров.

Залаяла собака. Поднял голову и увидел всадника в дохе. Конь под ним вспотел. Видно, издалека. Привязал коня и направился прямо к Лапчару. Под дохой виднелось короткое пальто. На ногах ботинки. У юрты он сбросил доху. Лег тридцати, коренастый, внимательный взгляд больших открытых глаз. Подойдя, быстро поздоровался, протянул большую сильную руку. Лапчар посмотрел на его ботинки и поежился.

— Вы — Лапчар Ондарович, чабан колхоза «Шивилиг», — то ли утвердительно, то ли вопросительно сказал он.

— Да, я. — Лапчар заметил, что он немного заикается.

— Я Кызыл-оол, из газеты «Шын», — и добавил: — Тюлюш Тадар-оолович.

Лапчар понял, почему приехал корреспондент. А тот заговорил о другом.

— Возле вашего аала ночью лисы бегали. Совсем свежие следы. — И показал глазами на окружающие горы. — Вот где охота, да?

— Зверь есть. Да сейчас такое время — каждый стреляет. Из Кызыла приезжают, так даже ночью охотятся, при свете фар. — Лапчар еще раз посмотрел на ботинки приезжего и пригласил его в юрту.

— Таких мы наказывать будем, браконьеров. Вы здесь давно, Ович?

— Да нет, месяц всего.

Войдя в юрту, Кызыл-оол стоял некоторое время не двигаясь, подпирая головой стропила. Когда глаза стали привыкать после солнечного света, он увидел Анай-кыс, подошел, поздоровался с ней, задержав взгляд.

— Это моя жена, Анай-кыс Ховалыговна, — знакомил их Лапчар, взяв на руки сына. — А это Тюлюш Тадар-оолович Кызыл-оол, сотрудник газеты «Шын».

— Оо, я часто читаю ваши материалы. Помнишь, Лап, последний фельетон.

— Да, интересные вопросы поднимаете, — поддержал жену Лапчар.

— Я смолоду как-то начал с фельетона, так и пошло, — говорил Кызыл-оол, сидя за только что сваренным Анай-кыс крепким душистым чаем.

Потом говорили о работе чабана, о международном положении, о новостройках и планах Тувы — обо всем, что касалось их края. Лапчар с нетерпением ждал, когда же речь зайдет о его письме, но тарга все не касался этой темы.

«Может, он вообще не знает о нем, а приехал совсем по другим делам?» — подумал Лапчар, собираясь к овцам. Кызыл-оол тоже поднялся, захотел пойти с ним. Лапчар предложил ему надеть валенки, но он отказался.

— Я ваши места хорошо знаю, тоже пас овец неподалеку, — сказал Тюлюш Тадар-оолович, — Каргыраа Борулуг-Шавыга, Орту-Шавыга...

В это время Анай-кыс достала валенки:

— Наденьте, Тюлюш Тадар-оолович.

— Спасибо, Овна, — сказал он и начал снимать ботинки.

Лапчар заметил, что тарга все время обращается к ним «Ович» и «Овна» и решил, что ему так действительно лучше обращаться, чтоб не споткнуться при заикании, выговаривая полностью их имена.

— Это и есть те овцы, Ович, которые остались от нападения волков?