У подножия Саян

Как ни рано приходит он в правление, его уже дожидаются там люди, покуривают у конторы. Они знают: председателя можно застать рано утром, опоздай на несколько минут — уедет на фермы, на поля, в район. Вот и идут со всеми вопросами. Председатель здоровается, проходит в свой кабинет. За ним — все ожидающие.

Следом приходит парторг, а потом появляется тетушка Орустаар. Почтовая машина из райцентра приходит рано, и почтальон первым делом доставляет почту в правление, затем в больницу, школу, лесхоз и так далее, по установившемуся маршруту в дома колхозников. Не любит тетушка, когда нетерпеливые молодые люди, перехватывая ее на улице, спрашивают, нет ли им писем или журнала. «Оо хосподи, хорошо ли, когда тебе мешают доить корову или поднять сено вилами на зарод?» Те, кто ее знает, не мешают тетушке Орустаар. Однажды утром она подошла к Лапчару: «Письма-то пишешь, давай опущу». — «Некому, тетушка», — ответил он.

— Ну, коли сам не пишешь, придется тебе для других поработать. Ты ведь на ферму сейчас?

— Туда, машину жду.

— Вот, передай два письма дочке Сандана. Она ведь у вас?

— Да, доярка, — Лапчар старался говорить спокойно.

— Наверно, на чайлаге ночует с девчатами. Холостые, что им взад-вперед ездить. Конститус знаешь? — спросила она серьезно: — Тайна переписывания, значит, читать нельзя чужие письма.

— Знаю, знаю, тетушка, — рассмеялся Лапчар.

— Оо хосподи, людское дело писать, мое — таскать, — и она быстро исчезла.

Лапчар посмотрел на обратный адрес: конечно, от Эреса. «Ничего-то ты не знаешь, друг детства», — подумал с горечью Лапчар.

— Парни нашего аала, поехали! — Машина остановилась в двух шагах от него, приветливое лицо Шавар-оола высовывалось из кабины. Лапчар и не слышал, как он подкатил.

У дома бригадира спешился всадник.

— Мать Достак-оола приехала! — закричали дети. Жена бригадира Манмаа посмотрела в окно:

— Ойт, правда, сестра Чанмаа. Вы почему так громко называете имя старшего? Он скоро женится, у него дети будут, как вы. Идите, идите, играйте на улице, — выпроводила она детей.

Привязав коня, Чанмаа вошла в дом.

— Мы тебя ждем, ждем, — поздоровавшись с сестрой, Чанмаа загремела посудой.

— Я смотрю, что за лихой всадник к нам подъехал, — вышел из другой комнаты Дозур-оол.

— Где уж там! Отъездили свое, теперь только шагом, и конь пугливый.

— Вороной что надо. Плетью не даст взмахнуть, — восхищался Дозур-оол.

Отворилась дверь — и на пороге показалась Янмаа, третья сестра.

— А куда председатель собирается после обеда? — спросил ее Дозур-оол, глядя на сестер, так похожих между собой: у всех трех русые волосы, что не часто встретишь у тувинок, приятные округлые лица. Но его Манмаа, отметил он с удовлетворением, младшая из сестер, красивее всех.

— Собирается? Да он как ушел утром — и все. Обедать не приходил.

— Дело есть, — заторопился Дозур-оол, направляясь к двери. «Большой разговор тут будет. Договорились, наверно», — усмехнулся он про себя.

Сестры остались одни. Три сестры, как три ножки очага. За вкусным ароматным чаем не один час продолжалась их беседа.

— Сколько же откладывать, жалко парня-то, как старается. В следующее воскресенье — последний срок, — подытожила всеми уважаемая Янмаа.

— Хоть бы все обошлось, — с сомнением сказала Чанмаа, которую разговор этот касался больше остальных. — Ведь не слышали от нее ничего.

— Но ведь родители-то согласны, наверно, и с ней говорили. Как же можно не слушаться их? — вступила в разговор младшая сестра, Манмаа. — Ведь мы все только для них, для детей наших стараемся.

— Значит, ей надо заблаговременно отпроситься, — сказала Чанмаа.

— За этим дело не станет, — покачала головой Манмаа. — Сестра все устроит, правда, Ян?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Возле сыроварни, что расположена рядом с опустевшей фермой, поблескивают пустые бидоны, Лапчар относит их к машине, ставит в кузов.

— Готово! — кричит он Шавар-оолу. Тот заводит мотор.

Они были уже в машине, когда увидели бегущего к ним через луг человека, он махал им рукой. Лапчар узнал Шериг-оола.

— На чайлаг? Я с вами, — переводя дыхание, сказал он, сунув в кабину свернутые в трубочку листки. — Это боевые листки дояркам.

— Садись, Сергей, — Лапчар вышел из кабины.

— Нет, нет, — запротестовал тот и прыгнул в кузов. Лапчар — за ним.

— Что нового? — спросил комсорг, когда машина тронулась.

— Все нормально, работы много. Не было случая, чтоб кто-то не вышел.

— А показатели?

— Хорошие.

Всю дорогу комсорг задавал вопросы, относящиеся к производственным делам, когда же приехали на место, неожиданно спросил:

— Анай-кыс знаешь? Как она работает?

— Хорошо!

— А как насчет свадьбы у нее?

— Про это ничего не слышал, — удивился Лапчар.

— У нее ведь в армии кто-то есть?

— Она получает письма, — Лапчар отвернулся, поднимая заднюю стойку кузова. Он несколько раз приносил Анай-кыс письма и увозил от нее, чтобы опустить их в Шагонаре. Хотел было сказать об этом, но вспомнил тетушку Орустаар: «Конститус знаешь?»

Девушки только закончили утреннюю дойку и собрались в палатке. Шериг-оол проводил беседу. Начал с международного положения, перешел к задачам, стоящим перед ними, о их показателях, об открытии школы рабочей молодежи в новом учебном году, предложил записываться. Затем подошел к Анай-кыс:

— Подожди, есть к тебе вопрос.

Ее лицо залилось краской. Она отвернулась, поправляя выбившуюся из-под косынки косу, чтобы другие не заметили ее волнения.

Лапчар вышел вместе со всеми, рука его потянулась к шраму. «Это ее личное дело. Почему же я волнуюсь?» — думал Лапчар, остановившись недалеко от палатки.

— Парням нашего аала поторопиться бы надо. Молоко ждать не любит, — услышал около себя голос Шавар-оола.

— Тарга Шериг-оол тоже поедет. Подожди немного, — сказал он, чтоб его услышали в палатке.

В это время из палатки выбежала Анай-кыс. Уже с порога она крикнула: «Не будет этого» — и убежала, спрятав лицо в ладони. Шериг-оол тоже вышел. Все молчали.

— Поехали, что ли, таргалары? — проговорил Шавар-оол, забыв свое обычное «парни нашего аала». Привыкшим к его речи удивительно было слышать от него «таргалары». Казалось, скорее можно услышать коровье ржанье, мычание коня. От этого все стали еще серьезнее.

Опять устроившись в кузове, Шериг-оол сказал почему-то упавшим голосом:

— Все ясно, она не виновата.

Лапчар ежедневно делал по нескольку концов: из дома на чайлаг, оттуда в райцентр или на свою сыроварню и обратно. Все это время ему хотелось поговорить с Анай-кыс. Он вырос среди девчонок — семи сестер — и полагал, что ему нетрудно будет подойти к ней, расположить и по-товарищески разговориться. На деле оказывалось все не так. Стоило ему остаться среди девушек, где была Анай-кыс, он терялся, от его намерений не оставалось и следа, мысли разбегались, как отпущенные к матерям ягнята. Не будь Шавар-оола, Лапчар не смог бы, как говорят тувинцы, во дворе коня поймать арканом. А у Шавар-оола все легко получалось. Зарядит свое «парни нашего аала», и, глядишь, девушки улыбаются, слушают его, начинается разговор. Лапчар даже завидовал ему, а иной раз досадовал: у самого жена, дети, а любит поболтать. «Шел бы ты домой», — говорил Лапчар. Шавар-оол нисколько не обижался, не обращая на колкости Лапчара внимания, и опять был такой же.

Однажды они приехали к вечерней дойке. Девушки, как всегда, со смехом, с шутками устроились в машине.

— Чего стоим? Девушки нашего аала уже на стремени!

— Вы почему не садитесь? — Спросил Шавар-оол, увидев у палатки нескольких девушек. Там была и Анай-кыс.

— Счастливого пути! Мы остаемся.

— Все ясно, как говорит наш комсорг. Ваш брат тоже остается, — понимающе кивнул в сторону Ланчара. Тот с благодарностью посмотрел на Шавар-оола. — Не давайте, девушки, скучать вашему брату. Лап, не подведи парней нашего аала.