У подножия Саян

— Ух, милашки, видите, как быстро соскучились по вас парни нашего аала! Жена на меня косится, а я все равно к вам еду. Не прокисло ли у вас молоко?

— Девушки нашего аала не допустят этого, — в тон ему отвечала девушка-учетчица, продолжая делать карандашом какие-то пометки в блокноте.

«Хорошо то как, — набрав полную грудь воздуха, Лапчар оглянулся вокруг. — Цветов, цветов, художника бы сюда!» У одной из палаток, у телеги, нагруженной дровами, возилась девушка, она никак не могла освободить край зацепившегося за сучок халата. Лапчар подошел к ней: «Я сейчас помогу». Не глядя на него, она проговорила: «Хотела вот дров наколоть и застряла...» Он отцепил подол халата, девушка выпрямилась и посмотрела ему в лицо. Сначала в ее глазах было удивление, потом она заулыбалась, глаза, губы и родника на левой щеке. Сердце Лапчара екнуло и полетело вниз. Он ясно увидел сайзанак из камешков на берегу реки и беззубую девочку с косичками. Услышал звон серебряного колокольчика: «Завтра мы снова будем играть вместе, да?» Его рука потянулась к шраму над бровью — жест, свидетельствовавший о его сильном волнении.

До конца дня Лапчар молчал. Не слышно его было, когда разгружали бидоны и грузили обратно с молоком, будто язык проглотил. Во время обеденного перерыва он один направился домой вдоль реки, стараясь ни с кем не встречаться и не разговаривать.

Вечером, когда Шавар-оол торопился в последний рейс за доярками, Лапчар не заметил, как уселся в кабину.

— Парни нашего аала замечают, загрустил ты, — безобидно пошутил Шавар.

— Много они видят, парни вашего аала, — ответил Лапчар, стараясь взять себя в руки.

— Все нормально, так и должно быть.

— Что — нормально?

— Я давно здесь езжу. Несколько парней уже поженил, не раз сватом был.

— Доброе дело делаешь, — усмехнулся Лапчар.

— Правда, меня с женой все приглашают в сваты, — сказал он, поправляя на голове промасленную кепочку. — Теперь не то, что раньше.

— Что, женить больше некого?

— Не в этом дело. И парни есть, и половина девчат на ферме не замужем. Дело в моей половине. — Шавар-оол сбавил газ, достал папиросу, закурил. — Такая история получилась... Чайлаг наш тогда бог знает где был, доярки там жили все лето, а мой дом — известно — в селе. Только один рейс делал, не то, что сейчас, раз-два и там. Выехал как-то после обеда, ко мне подсела доярка одна — дела у нее были в селе, — имя неважно. Недавно она вышла замуж. Да будет ей счастье! Едем мы, понимаешь, с ней, и на тебе — шина спустила! Достал запаску, поставил, девушка тем временем ягоды собирает. Ладно, едем дальше. Километров через десять — вторая лопнула! Что делать? Не было у меня с собой ни резины, ни клея. Осталось только ждать попутку. А когда она будет?! Бидоны с молоком спустил в речку. Вечер уже, машин нет. Пешком идти далеко и до села и до чайлага, сидим. На ночь пора устраиваться, кругом тайга, прохладой потянуло. Боюсь за нее, не замерзла бы. Закрыл ее в кабине, сам в кузове.

На следующий день выручила нас санитарная машина, к обеду были дома. Рассказал жене, что пришлось ночевать на дороге. Она не обратила внимания, я уж и забыл про это. Прихожу как-то с работы — жену не узнаю, на меня не смотрит.

— Заболела, что ли? — спросил Лапчар.

— Да, заболела... от сплетен бабских. Есть тут одна в селе... до сих пор прячется, как меня увидит. Нагородила ей с короб, что и машина у меня не сломалась, заночевали нарочно, что же? — девушка молодая, симпатичная. Насилу уговорил свою.

— Поверила? — сочувственно спросил Лапчар.

— Надо обязательно верить друг другу. У нас дети, все хорошо. — Шавар-оол сделал последнюю затяжку. — А вот девушке той не повезло. Жених ее, пустоголовый, начал ко мне ревновать. Ходил к нему, разговаривал — все напрасно. Так и не сложилась у них жизнь. Этим летом за другого парня вышла. Лучше иметь короткую жизнь, чем длинный язык. Парни нашего аала не задерживаются, вот и приехали, — подытожил шофер, нажав на тормоз.

Коров поблизости не было. Лапчар взглянул на телегу с дровами. Возле нее — тоже никого. Услышав шум машины, из палаток выбежали девушки, веселые, разговорчивые, совсем не такие, как днем. Отдыхают после трудного дня.

— Парни нашего аала не задерживаются, — сказал Шавар, выпрыгнув из кабины.

— Девушки нашего аала тоже готовы! — Был ответ, и одна за другой легко прыгали в кузов. Лапчар тоже прыгнул.

— Вы разве не в кабине? — спросила старшая из доярок.

— Садитесь вы, а я здесь.

Как только машина тронулась, девушки запели.

Лапчар смотрел на девушек, которые так красиво и слаженно пели. Прав Сергей Тарасович: замечательные у него девушки, и работать умеют, и петь.

А потом — здесь была Анай-кыс. От этой мысли ему становилось тревожно и радостно. Она сидела сейчас у переднего борта, Лапчар мог видеть только ее платок. А частушки, точно воды Шивилига после проливного дождя, лились и лились без конца.

— Почему не поете с нами? — крикнула одна из девушек.

— Он еще не привык к нам, бедняжка, — отвечал ей задорный голос.

— Ничего, приучим.

Остались позади покрытые, точно ковром, луга клевера, хороводы белых берез, машина уже мчалась по селу. А девушки продолжали петь:

У правления машина остановилась. Доярки расходились по домам.

— Девчата, завтра ровно в пять! Парни нашего аала не будут ждать опоздавших! — вдогонку крикнул Шавар-оол, направляя машину в гараж.

Лапчару еще долго слышались девичьи частушки.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Нет, говорят, на земле более умелого мастера, чем сама природа. Серебряной ниточкой начинается высоко в горах Шивилиг, там, где и в самое жаркое лето сверкает белизной снег. Спускаясь по крутым ущельям, склоны которых богаты разнообразными деревьями, ягодными кустарниками, целебными травами, он как бы вбирает в себя их аромат, живительную силу. Поэтому вода Шивилига считается целебной, как та, из сказочного кувшина, способная оживлять людей. Богата природа! А что же человек?

Думаю, если бы на берегу Шивилига не стояло бы село, которое ночью и в непогоду светится электрическими огнями, если бы буйное разноцветье, скрывающее с головой всадника, не соперничало бы с золотым морем хлебов, природа проиграла бы от этого, не была бы она так красива и богата. Красота ее зависит от человека.

Раньше у тувинцев бытовало понятие «горькая зима». Да, зима не была желанной гостьей для людей, которые не знали ни теплого удобного жилья — только юрты, ни одежды — только шкуры, чей желудок часто был пуст. Тогда дети, заметив из дырявой юрты выпавший в горах снег, ежась от холода, тянулись к огню в ожидании близких морозов. Теперь дети с нетерпением ждут снега: для хорошо одетого, обутого и сытого человека, живущего в добротном доме, мороз не страшен, он для него забава, к тому же бодрит, придает силу.

Летнее солнце еще не выглянуло из-за таежных вершин, а село уже проснулось. Новый трудовой день начинается в селе, на полях, на далеких чабанских стоянках. Вот идет председатель. Он внимательно всматривается в каждого, кого встречает на улице, отмечая про себя, где работает этот человек, чем занимается. Сам Докур-оол работает от зари до зари, хотя других, особенно Илюшкина, часто предостерегает: «Береги силы, здоровье».