Страница 28 из 58
— Я не плачу, сынок, — сказала Долаана с улыбкой и обмахнула платком глаза.
Но мальчишка уже забыл о ней. Сидя на руках Эреса, спрашивал:
— Ты что сюда прицеплял, папа?
— Погоны.
— А где они?
— Я их спрятал. Я ведь сейчас не солдат, а тракторист.
— Ты мне покажешь их, ладно?
— Само собой.
Их окружили Колины дружки. «Колин папа приехал», «Это папа Кольки», — шептались они между собой.
Вдруг Коля соскочил на землю и, подбежав к одному мальчишке, схватил загрудки.
— Ты мне говорил: сурас? Видишь теперь?
Мальчишка попятился.
— Я больше не буду, я просто так...
Подошла воспитательница, совсем юная, с модной прической.
— Видите, Татьяна Дамчаевна, — не унимался Коля, — приехал мой папа. Вы меня пораньше отпустите? Нам с напой надо поговорить.
Воспитательница смущенно кивнула.
Втроем пошли домой. Коля шагал посередине, крепко держа за руки взрослых.
Весь этот день он не давал Эресу покоя, засыпая вопросами. Можно ли к танку прицепить плуг? Почему у бабушки лицо в морщинах? Кто привязал к небу звезды?
Потом он потащил Эреса к реке. На берегу Эрес взял камешек и перебросил через протоку. Коля обрадовался: «Ого, здорово!» Затем они стали бросать камешки вскользь по воде. У Коли они подпрыгивали два-три раза, не больше, а когда кидал папа, камешек убегал по реке далеко-далеко. «Да, — окончательно убедился малыш, — очень сильный мой папа».
Переходя по мосткам, Коля не заметил гвозди и порвал штаны. Сначала он испугался: по словам товарищей, папы в таких случаях дают подзатыльники и удивился, услышав:
— Ай-ай, что ж ты такой неловкий? А еще мужчина. — Эрес достал из фуражки иголку с ниткой, зашил порванное место так, словно и не было дыры. — Видел? В следующий раз сам будешь зашивать.
— Ладно, — охотно согласился Коля.
Обо всех этих приключениях мальчишка забавно рассказывал маме и бабушке. И под конец потребовал:
— Я буду спать с папой.
Вечером, улегшись рядом с Эресом, он долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок. Потом обнял Эреса пухлыми руками и сказал:
— До свидания, завтра увидимся.
Ночью Эрес несколько раз поправлял на нем одеяло и чувствовал себя счастливым.
Утром, прощаясь с малышом, Долаана и Эрес обещали забрать его к себе. Только после этого он разрешил отвести себя в садик.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Угаанза понемногу втягивался в работу. И Долаана, и Эрес искренне были рады этому.
— Не зря его назвали Угаанзой, — шутил Эрес. — Есть у него угаан[25]. Человеком становится.
Незадолго до отъезда на Агылыг Угаанза как-то подошел к Эресу, попросил:
— Отпусти меня на пару дней, бригадир.
— Что случилось, переманивает тебя кто?
— Нет.
— Мало зарабатываешь, что ли?
— Нет.
— В чем дело?
— Дядя помер. Старики отпросились у председателя. А я вот тебя прошу... Вместо отца коров буду пасти. Дня два-три. — Угаанза жалобно посмотрел на Эреса. Свой чуб на этот раз он спрятал. «Переживает, — подумал Эрес, — все-таки родной дядя».
— Что поделаешь, раз такое дело, иди, — сказал Эрес, — скоро нам на целину подаваться.
Разве мог он знать, что произойдет в ближайшие дни.
На другой день вечером, вернувшись с пастбища, Угаанза привязал коня в рощице возле дома. Накрепко, по-отцовски закрыл калитку. В прихожей включил свет.
И увидел за столом Мыйыс-Кулака.
— Что же ты в темноте сидишь?
— Тише! Закрой двери и заходи в ту комнату.
В соседней комнате было светло, только окна были плотно завешаны одеялами. Угаанза от удивления даже рот раскрыл.
— Что это за маскировка? — чуть слышно пробормотал растерявшийся Угаанза. Старик приложил палец к искривившимся губам:
— Молчи! Не твое дело.
Угаанза оторопел. «Как?! У деда появился слух?»
— Молчи! — повторил Мыйыс-Кулак и достал из-под кровати бутылку, налил в рюмки.
— Пусть наше дело спорится.
Угаанза молчал — пораженный, не знал, что и подумать. Мыйыс-Кулак снова сморщил лоб, спросил:
— Ну, чего медлишь? — И вдруг передразнил парня: — «Есть ли у вас водка, чтоб меня напоить, есть ли у вас невеста, чтоб меня развеселить?» — Лицо его оживилось, он засмеялся, блестя глазами. Угаанза тоже улыбнулся.
— Дед, чему ты смеешься?
— А ты удивился, когда я вдруг стал слышать? А? — Мыйыс-Кулак снова наполнил рюмки, поднял свою и повторил: «Пусть наше дело спорится».
Мыйыс-Кулак вдруг закрыл лицо черными, как стропила продымленной юрты, руками и затрясся.
— Дед, что с тобой? — встревожился не на шутку Угаанза. — Слух у тебя появился. Чего же теперь горевать тебе?
Мыйыс-Кулак погладил чуб Угаанзы.
— Ничего ты не смыслишь, сынок. Понял все, когда б просидел тридцать лет словно рыбка, зарывшись в песок... — Старик грохнул кулаком по столу, лицо его перекосилось. — Постарел я, постарел... Вернуть бы молодость! — Мыйыс-Кулак заскрежетал зубами, словно конь, которого неожиданно взнуздали.
Мыйыс-Кулак снова схватился за бутылку.
— Чего же зря пить? — Спросил Угаанза, стараясь разговорить деда. — Мужчина пьет, когда в нем злоба клокочет, когда его девка обманывает и когда дело облаживает. А мы за что?
— За дело.
— За какое же дело, если не секрет?
Он поднял глаза — весь облик старика, дышавший гневом и властностью, казался пугающе-незнакомым.
— Твоя работа такая, — раздельно, с хрипотцой сказал дед. — Завтра вечером, когда будешь возвращаться, одну из коров привяжи где-нибудь подальше в лесу; чтобы никто ее не нашел.
— Это все?
— Да, остальное скажу завтра.
— А если отец приедет?
— Завтра они не приедут. Иди спать. О том, что дед твой стал слышать, знаешь только ты один, учти...
Угаанза долго не мог заснуть. Он начинал трезветь. Почему Мыйыс-Кулак перестал притворяться? Почему вспомнил о своей молодости? Откуда он знает, что отец с матерью завтра не приедут? Для чего ему понадобилась эта корова?
Угаанза провел беспокойную ночь. Рано утром его разбудил Мыйыс-Кулак.
...Такого длинного дня в жизни Угаанзы еще не было. Еда на ум не шла, он просто не чувствовал голода. Весеннее солнце повисло в небе, словно привязанное. «Обрубить бы эту невидимую веревку», — подумал Угаанза и взглянул на тороку — там висел аркан. Этим арканом он должен был привязать к дереву чужую корову. Для чего — неизвестно... Сердце у него замирало.
В село Угаанза приехал затемно. У третьего дома его встретили хозяева «пропавшей» коровы.
— Целый день искал, во рту крошки не было. Вы не беспокойтесь, завтра найду, — успокаивал он их.
Дома было так же темно, как вчера.
Угаанза торопился, чтобы поскорее узнать, что скажет дед. Когда вошел в комнату, Мыйыс-Кулак коротко кивнул:
— Поспи!
Угаанза, как подкошенный, повалился на кровать и проспал до утра. Проснулся от толчка в бок.
— Эрес выезжает сегодня? — спросил Мыйыс-Кулак.
— Да. А что?
— Спрячь это, — сказал Мыйыс-Кулак и сунул ему сверток. — Это твое счастье, — продолжал старик. — Всю жизнь собирал, для тебя собирал. На твой век хватит...
«Деньги», — догадался Угаанза и положил сверток в нагрудник. Сидел ошалелый, растерянный.
Мыйыс-Кулак снова заговорил:
— Ты сейчас поедешь будто бы искать корову, а сам подавайся вверх по Агылыгу и там где-нибудь за скалой заляг. Эрес поедет на мотоцикле. Наверное, с этой кралей.
Угаанзе стало трудно дышать. Тогда, в горах, он объяснил себе неприступность Долааны ее верностью памяти мужа, все еще ждал, надеялся — время возьмет свое. Доходившие до него слухи об отношениях Долааны и Эреса больно резали сердце. Он пристально, исподтишка наблюдал за обоими, стараясь убедить себя, что между ними дружба, не больше. Но сейчас всплыли в памяти подробности: каждый шаг, улыбки, которыми обменивались Эрес и Долаана, представали в новом свете. Сомнений не было. Он сжал зубы, все в нем перевернулось, как от внезапной боли.
25
Угаан — ум.