Ручеёк

Пламя над деревней заплясало.

Прискакав в деревню на коне,

Сразу понял всё, что это значит:

Люди, и при трепетном огне

Мать родная у сарая плачет:

— О, сынок! Там овцы… Сын, спасай!

И, лицо закрыв руками, села…

Из седла на землю, и — в сарай

Бросился в огонь парнишка смело.

Искры мириадами роясь,

Жгли лицо, на гибель обрекая.

Овцы в угол пятились, боясь

Вырваться от смерти из сарая.

Как огонь ни злился, всё равно,

Тяжело и медленно ступая,

По одной он вынес на гумно,

Их к груди горячей прижимая.

Бил в глаза невыносимый свет.

Над сараем пламя, словно знамя.

… Вспомнилось: в избе лежит билет,

А изба — одно сплошное пламя…

Бросился вперед, а над избой

Бушевали вихри огневые.

Кто-то удивился: — Вот герой!..

— Зря погибнет, — думали другие…

— Мама!..

Он глаза раскрыл опять.

От букетов роз светло в палате.

Перед ним сидит родная мать.

В стираном заштопанном халате.

— Мама, дай мне в руки мой билет!

— На, сынок. Он здесь, с тобою вместе…

— Мама, я умру в пятнадцать лет,

Но своей не запятнаю чести.

Мама, как друзья?..

— Ты отдохни…

Ни о чём не надо волноваться.

— Где сейчас друзья мои?..

— Они

           через час из школы возвратятся.

— Мама, не сгорело ли село?

Плохо помню я, что было ночью.

— Нет… Тебе, наверно, тяжело?

— Успокойся, мамочка. Не очень…

— Если бы билет сгорел в избе,

Ты бы не лежал теперь в больнице.

— Я тогда бы не простил себе.

Совесть!

             От неё ведь не укрыться.

Ни один ты не услышишь стон —

С ним мне никакой пожар не страшен,

Потому что в жарких битвах он

Кровью старших братьев был окрашен.

Словно друг, он придаёт мне сил,

Учит жить настойчиво и смело.

С ним Корчагин в смертный бой ходил,

С ним свой подвиг совершил Гастелло.

Нам его в гражданскую войну

В руки дал не зря великий Ленин,

Чтобы покоряли целину,

Обживали землю и луну

И не знали трусости и лени!

… Тают силы.

— Что с тобой, родной?

Окна хлопья снежные заносят.

— Мама, поскорей окно раскрой;

Жарко мне, — и снова воду просит.

Молча распахнула окна мать.

Зарыдала — ничему не рада…

Как нелепо юным умирать,

Если слышишь тихий шелест сада!

— Мама, мама! На дворе весна.

Как березы выглядят прекрасно!..

Тишина! Такая тишина.

И на горизонте ясно, ясно…

Мама, не печалься, слышишь ты,

Что не стал я истинным героем.

Возле окон вырастут цветы…

Встану я — и новый дом построим.

— Да, построим! В том сомнений нет,

Мать уже не сдерживает слёзы, —

Так обидно, что в пятнадцать лет…

— Мама…

Слышишь, как шумят берёзы!

Побывал недавно я в деревне,

Где похоронили Палюка.

Красная звезда среди деревьев

Каждому видна издалека

Над неброским холмиком могильным…

Перед ним, отзывчивым и сильным,

Внуком ленинца-большевика,

Я, признаться, виноват слегка:

Мне в родной сторонке всё знакомо,

Здесь любой известен мне предмет,

А его обугленный билет

Лишь сейчас увидел я в райкоме.

Он в пятнадцать лет —

Мальчишка вроде бы —

С комсомольским огоньком в груди,

Думал о грядущем Родины

И стоял у жизни впереди,

Освещая жизни пионерам.

Светит он, как яркая звезда,

Служит замечательным примером

И зовёт на подвиги всегда.

Валентина ЭЛЬБИ

НЕЗАБЫВАЕМЫЕ ДНИ

(Рассказ)

— Все вы уже большие, учитесь в седьмом классе, и у всех вас есть свои неповторимые дни, — сказал учитель на занятии литературного кружка. — И поэтому каждый из вас должен написать о своей незабываемой радости. Лучшие сочинения мы поместим в школьном журнале, — добавил он, обращаясь к нам.

Соблазнительное дело — журнал! Я всегда читаю журналы, но писать для них мне ещё не приходилось. О чём писать? И я позавидовала сидящей рядом со мной Ане: она уже побывала в Москве на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке, была в Артеке. Петя тоже счастливый — ему довелось съездить на Байкал. Витя видел Андрияна Николаева и Валентину Терешкову. У них найдётся о чём рассказывать! А я никуда не выезжала из своей Деревни и, кроме односельчан, никого не знаю. Но ведь Учитель сказал, что у каждого есть свои незабываемые Дни.

Значит, и у меня есть такой день. Взяла я чистую бумагу и, облокотившись, села за стол. Думаю, перебираю одно событие за другим из своей маленькой жизни, и все они кажутся простыми и неинтересными. Стала вспоминать из прошлого всё, что сохранила моя память.

Я была маленькой. Жила с бабушкой. Стой, стой… не только с ней, с нами жил ещё дядя Сандор. Я его звала «дядей» лишь потому, что так велела моя бабушка. На самом деле его звали просто Саней. Ведь он и сам был ещё мальчишкой, всего на четыре года старше меня. Саня был сирота, матери у него не было. Его отец, мой дядя, был на войне. Мой отец — тоже.

Всё же Саня был счастливее меня: он знал своего отца, а я своего папу не видела ни разу. Он меня и не узнает. Я часто думаю о нём. Какой же он? Какой? Только закрою глаза, а он стоит передо мною сильный, высокий, в военной форме. И, конечно же, с орденами на груди! Я очень люблю своего папу. А открою глаза и говорю: эх, хоть издали бы увидеть его!

— Расти большая, чтобы до возвращения его ты смогла поехать в город, а если получим письмо, — пойдёшь сама встречать папу, — ласково гладя по голове, говорит мне бабушка.

Моя мама работает агрономом в колхозе и дома бывает очень редко. Зато к нам часто заходят соседи. Бабушка всегда радушно разговаривает с ними. Из их разговоров я узнаю, что родилась после того, как папа ушёл служить в армию, и что потом на нашу страну напали фашисты. Мой папа, как и многие другие отцы, стал солдатом и теперь на фронте защищает нас и наших матерей, наши города и сёла. А меня он и в глаза не видел, а я расту и расту!

От папы давно нет писем. Бабушка часто плачет, приговаривая: «Сиротой, наверно, осталась моя внучка. Где тут в таком страшном аду сохраниться человеку живым?»

Однажды мы сидели дома вдвоём с бабушкой. Саня ещё не вернулся из школы. В сенях звякнуло кольцо, и в комнату вошёл почтальон дядя Матвей.

— Ну, Дина, пляши, тебе письмо! — сказал он и достал из своей сумки голубой треугольный конверт. Я подбежала к нему, догадываясь, что письмо от папы. Но почтальон медлит и не отдаёт мне его. Высоко поднимая, он приговаривает: пляши, пляши.

Я стараюсь достать его и тянусь на цыпочках, подпрыгиваю, но он всё равно не отдаёт мне. Пляши, говорит, и только. Потом сунул конверт в сумку, взял висевшую на стене балалайку и, притопывая ногой, начал играть плясовую. Поневоле мне пришлось плясать, хотя я ещё совсем не умела.

— Молодчина! Такой девочке и письмо послать не стыдно, — хвалит меня почтальон, вручая мне его. Вот оно! Долгожданное папино письмо. Оно у меня в руке, но как его прочитать?