Страница 20 из 25
А посмотреть есть на что. Спальня моя не простая, сюда электричество проведено на плафоны и картину с подсветкой парусника на море. Ещё и стены деревом обиты, на них постеры актрис и певичек с моего девства висят. Мне от этого теплее всегда было, ощущение дома из детства что ли.
Свет горит. Даже отсюда слышно, как рокочут генераторы. Ведь топлива нарожал я на три месяца вперед перед убытием в Левант. При том, что работает всё строго по графику.
Зашевелилась. Снизу, повозилась, кривясь. Ничего, видимо, не вышло.
— Помоги снять, — раздалось от неё. И руки вверх подняла.
Ахнуло в груди. Не веря в происходящее, опускаю лапы в тёплую воду.
Животика горячего и нежного касаюсь, получая неистовое удовольствие. Подтягиваю снизу край трико, цепляю и вверх тяну, стягивая кофту. Выше и выше, вот уже и грудь показалась. Твёрдая двоечка! Красивая форма, на вид тугая очень, ореолы набухшие, как у малолетки, сосочки крохотные, розовые. … Ловлю её взгляд с укором. И накрываю голову тканью суетливо, стягиваю мокрый трикотаж через шею и руки. Снимаю полностью, выжимаю кофту прямо на пол. И к камину её, расстилая на спинке деревянного стула.
Назад к ванной.
Имиретта в воду погружается, вперёд наклонившись, пробует сама низ снять. Кряхтит, шипит, откидывается тяжело дыша.
— Крис, — кивает, закрыв грудь рукой. — Только не смотри, пожалуйста.
— Прости, я очень постараюсь, — ответил честно и погрузил свои руки, действительно стараясь не глядеть в воду.
Определил на ощупь, что трико и трусики уже на бёдрах. Касаюсь голой кожи, во рту пересыхает. Стягиваю, тяжело идёт. Но всё — таки идёт… до колен снял. Она ноги из воды подняла, чтобы мне легче было.
Смотрю на неё, она на меня тревожно. Такая красавица, сердце замирает. Никогда не думал, что вот так всё будет. И плевать на мир. Мне хочется проводить с ней всё время, показывать новые горизонты. Удивлять и радовать.
— Штаны, — напоминает Имиретта, немного зарумянившись.
— Ах, да, прости, — засуетился сразу. Стягиваю полностью.
Трусики чёрные тоненькие из штанов вытаскиваю.
— Дай я сама, — стонет, вижу, что неловко.
Но уже поздно. Выжимаю всё старательно, развешиваю на второй стул.
— Как только высохнет, оденусь, и ты переместишь меня обратно, — заявляет устало.
— Почти семьдесят комье до дворца, — констатирую и признаюсь: — Мне так быстро не восстановиться.
Имиретта выдыхает тяжело. А я ухожу к камину, чтобы её не смущать, усаживаюсь на кресло спиной.
— Халат справа от кровати, — говорю, расплываясь по меховой обивке. — Если вода остыла, подбавим горячей.
— Я уже согрелась, благодарю, — раздаётся, и суккубка стала вылезать.
Однако, судя по всплеску, попытка вышла неудачная. Опустилась обратно.
— Ещё полежу, — произнесла на выдохе. — С людьми тренироваться худшая участь для воительницы, совсем размякла.
— Нет, ты хорошо дралась, — говорю, являя себе кофейку в бумажном стаканчике. Всегда холодный, уже привык.
— Для тебя хорошо, — раздаётся явный сарказм.
— Ну да, чуть не убила, пару раз.
— Пожалела, — соглашается Имиретта и дальше с ухмылкой. — И потом пожалела, что пожалела.
— Так и чего пожалела? — Спрашиваю грустно.
Общаемся, друг на друга не глядя. Так мило выходит.
— Не знаю, — начала, вздохнула глубоко. — Хана запретила тебя трогать, сказала, что король накажет долгой ссылкой. А она оказалась недолгой…
— И поэтому ты разозлилась? — Спрашиваю и поднимаюсь.
Снова наши взгляды встречаются, закрывает свои сиси спешно, смотрит исподлобья так внимательно. И завораживающе. Чуть прищурилась, нижние веки мешочком, как у подростка, носик курносый, губки изогнутые блестят сочно и глазки дьявольские саркастически горят. Этот умопомрачительный и опасный чертёнок хотел меня убить. Безумие… как же хочу тебя поцеловать.
— Это кофе, — подаю, пытаясь с собой справиться. — Бодрящий напиток, горячим будет ещё вкуснее, но микроволновка сейчас занята.
Демонстрирую свой стаканчик. Принимает свободной рукой.
Пробует на язык, нюхает. Пьёт доверчиво. Моя ты лапонька.
— По вкусу напоминает нашу сухму, — комментирует.
Возвращаюсь обратно, чтобы не смущать. И не смущаться.
— Всё — таки, пока у меня есть возможность, я должен объясниться, — говорю с нарастающей болью в груди. Потому что нутром чую, что возможности больше не будет.
Молчит. Цедит из стаканчика.
Если бы ты знала, малышка. Что ты моё самое первое, самое яркое впечатление, случившееся со мной не только в этом мире. За всю мою долгую и никчёмную жизнь на Земле я не испытывал такого волшебства, какое испытал за один единственный час, проведённый с тобой.
Вздыхаю тяжело. И говорю совершенно не об этом.
— Я подумал… — продолжаю, и волнение накатывает лавиной, отчего дышать даже тяжело, потому что мысли вперёд бегут и страшно… страшно ответ её услышать, но я продолжаю, будто открываюсь для удара отчаянно:
— Я подумал, что твой взгляд в том саду, в нашу первую встречу… то прикосновение, и те слова… это не просто так. Да, ты переменилась через несколько дней. Но если уже тогда была воительницей Ханы, неужели что — то в твоих убеждениях так повернулось внезапно? Нет, я не упрекаю. Долг, союз и прочее. А как же я? Или ты просто поиграла на моих чувствах. Тогда стоит ли упрекать меня в дальнейших действиях? Когда я попытался понять истину, когда твоя Шейла унизила меня при тебе. Ладно бы ты была просто посторонней. Но есть люди, нет, даже существа, которые важны, перед которыми ты не мыслишь упасть в грязь лицом, потому что лучше тогда умереть, чем это.
Замолчал. Чтобы отдышаться. Слышу и её дыхание. Вот и признался.
Теперь бей.
— Я не знала, — произнесла Имиретта спокойно.
— Чего именно?
— Что тебя это так заденет, — ответила с грустью. — Ты казался мне таким маленьким и наивным мальчишкой с детскими мечтами. Без своей истории, без подвигов и авторитета. Мне о тебе ничего хорошего не рассказывали. Кристиан? Да кто такой этот бастард? Просто парень с внешностью ребёнка, мать которого дерзко ограбила Левант, обманув короля. Воровка Джуна, да наши казначеи содрогаются, услышав это имя.
Имиретта горько усмехнулась. И продолжила на выдохе:
— Прости Крис, но для меня ты был просто ребёнком, который шалит, да и только. Авантюрист, что пошёл в свою мать.
— Просто ребёнком? — Хмыкнул.
— До последних двух дней бала, — уточняет, бросив слова даже как — то зло.
— Думаешь, это Эрик убил тогда одержимого? — Заявляю.
— Да, это известно всем, или…— засомневалась суккубка.