Сны

Когда начинает разрушаться жизнь? С детства. В юном возрасте труднее всего определить вектор дальнейшего пути новорожденного человека, потому что при появлении на свет направление бесконечное количество. «Дети- зеркало родителей»,– и это подтверждает влияние воспитания на будущее ребенка. Чем хуже воспитание, тем хуже будет жизнь младенца. И наш Цуль изначально был лишен должного родительского внимания: его родители- типичные пьяницы- уже в пятилетнем возрасте отдали его в детский дом, посчитав сына «ошибкой, о которой стоит забыть». Первые годы его жизни были похожи на постоянное неосознанное переживание пытки угнетения самооценки. Разумеется, ранний ад вывел Цуль с счастливого пути- его состав слез с рельс и по инерции пошел вглубь леса, не успев толком пристыковаться с вагонами опыта, которые удержали бы его от ужасного социального и жизненного падения. Удача улыбнулась позже: мальчика усыновили после месяца в детском доме, где белокурый ребенок впервые увидел таких же, как он ребят: биологические падальщики никогда не выпускали сына из дому, сжигая его в своем негативе и злобе. Однако первая встреча со сверстниками была отголоском прошедших кругов ада. Все гнобили Цуля за цвет волос, эти глупые мальцы считали новенького каким-то неестественным, не таким как они. «Лучше бы ты не родился»,– порой малыши могут подбирать слова настолько ужасные и смертельные, что самый язвительный урод будет унижен и обижен, однако от внутренней смерти Цуля спасала непонимание сказанных угнетателями слов. Он просто не мог осознать всех чувств, заложенных в многочисленных проклятиях.

Я искренне благодарен тому, кто сидит свыше, благодарен судьбе, благодарен всем тем, кто соединил Цуля с новыми родителями. Отчим был музыкантом, успешно играющим на скрипке, а мачеха- конструктор легковых автомобилей, и оба этих человека являются самыми чудесными и прекрасными на этом свете. Они, взяв бедного мальчика под свое крыло, сразу стали ухаживать за ним и перевоспитывать его, меняя мировоззрение ребенка, почти утонувшего в непонимании, ужасе и отчаянии. Маленький Цуль так удивлялся всем ласкам и заботам вокруг себя, что полностью отрицал их, новых родителей и наступившую хорошую жизнь с потерянными детством. Новые попечители спокойно терпели все выходки, недовольства и отрицания своего пасынка, зная об ужасном прошлом его и с улыбкой следи за ним и его изменениями. Отчим сразу отдал любимого мальчика в местную школу искусства играть на балалайке (скрипок не хватало на всех учеников, а желающих на балалайке было слишком мало, поэтому ребенка и отдали на это направление), а мачеха позаботилась о школе. Все отвергал Цуль, мучительно избавляясь от гнилой кожуры, подожженной всемирным негативом к нему, но наконец, лист обелился, слезы горя и ужаса испарились, оставив место грезам счастья, а в глазах постепенно стало появляться Солнце. Аккуратно и тщательно беловолосый юноша стал контактировать с обществом, и так ему это понравилось, что из мальчика вышел тот самый бодрый и веселый, с каким мы и познакомились, Цуль. Но в белом листе остались черных порезы. Прошлое и быстрое взросление сыграли свою роль в этой бедной душе. Цуль с ранних лет стал осмысливать жизнь, имея на это свои окрепшие не по годам, но юный по опыту взгляды. Он видел спасение «хорошего» общества в истреблении «плохого», но понимал, что нужно начать с малого: поменять свое окружение, которому он собирался навязывать свои идеи. И тут перед юношей, который решил примерить эту маску правосудия и истины, возникла первая проблема в его амбициозном плане: поиск тех самых «плохих» и «хороших». Цуль знал, что душа человека куда сложнее, чем кажется на первый взгляд, но ведь он имеет дело с детьми. А дети настолько невинные, что колодцев в их сердца еще не образовалось, так что оставалось просто сдружиться со всеми (что было непросто, но куда проще, чем со взрослыми) и начинать обучать своих последователей. Похоже на совсем уж недетские игры. Среди детей, только-только вступивших в стадию подростков, уже было видна их принадлежность к «плохому» обществу, и Цуль собирался как можно скорее исправлять его. Но вот как исправлять- тут уже не узнаем не я, не мы, никто, кроме самого проповедника, который, возможно, имел даже планы кого-нибудь убить, однако никаких жертв не было и вряд ли будет, потому что судьба свела беловолосого злодея с Джои. Мы знаем, они нашли общий язык, сдружились, но главный герой был до того сложным человеком, что Цулю было очень сложно определить, что же скрывается за этим робким скромнягой. Долго метался проповедник между определением данной личности к лику святых или к темным силам. И в один из дней Цуль решил посетить дом Джои, чтобы окончательно решить, куда же деть этого непонятного одноклассника и что с ним делать дальше. Зайдя в комнату своего товарища, Цуль увидел барабаны и почему-то очень удивился, что у такого тихого парня, такой громкий инструмент, который никак не сочетался с его видом и уж тем более с характером. Тогда беловолосый паренек уже пять лет отучился в музыкальной школе, куда его пристроил отчим, успел проникся музыкой, уважал всех музыкантов, потому что сумел по-настоящему полюбить этот вид искусства и научился чувствовать звуки. Он попросил Джои сыграть на барабанах. Слушая быстрые удары палочек, имеющие свои отличительные тембры и звучания, Цуль был поражен, что бездушный стук способен задеть чувства, и ему открылись новые виды на музыку. Товарищ скромняги понял, что он ошибся в Джои и мог так же допустить такую же оплошность при оценивании других, несправедливо занеся их в черный список. Наш беловолосый товарищ осознал, что хорошее есть в плохом и его прежнее мировоззрение было категорически ложным и необоснованным, подкрепленным неопытными травмами детства, а еще он дивился, что мелодия стука способна так поменять человека и вдохновился своим новым настоящим другом. Цуль снова поменялся, став таким, каким мы его видим сейчас, осторожно подыгривающим своему товарищу-барабанщику, которому бесконечно благодарен за открытые глаза и которые ничего об этом не знает.

Они прекратили игру. Джои краем глаза увидел локоны длинных волосы, убегающих прочь, но не придал этому особого значения и аккуратно положил палочки на мембрану. Цуль облегченно выдохнул и тоже оставил в покое свой инструмент, став с места и потянувшись.

–Да, ты не растерял чувства ритма,– расслабленно и с каким-то душевным удовольствием сказал балалаечник.

–Оно уже сроднилось со мной,– усмехнулся Джои.

–Точно.

Послышались быстрые топота, и в комнату ввалились все, кто уходил услышать распорядок выступлений.

–Ну что?– поинтересовался Цуль.

–Девятые,– ответил дирижер, зашедший самый последний.– У нас есть время отрепетировать, так что все по своим местам!

Ребята стали усаживаться за свои инструменты. Андрей важно подошел к Джои, неся пульт и папку с нотами. Он поставил все за малым барабаном и негромко стал объяснять нашему герою:

–В основном партии не такие сложные. Открой, пожалуйста, «Интермеццо» в самом конце.

Джои взял с пюпитра папку, на которой черным маркером было написано: «Ударные». Листы страниц были засунуты в небольшие файлы и с надписями, на которых вместо привычных нот были изображены какие-то крестики, точки и другие знаки, более понятные музыканту, не знающему теорию. Вот появилось то самое «Интермеццо». Партии были написаны ручкой.

–Ты понимаешь, что здесь написано?– поинтересовался дирижер.

–Ну…да…,– скромно ответил Джои.

–Хорошо, я покажу тебе, когда играть. Я пока проведу настройку, а ты разберись в своих партиях, пожалуйста.

–Да, хорошо.

Дирижер отошел, а Джои погрузился в изучение крестиков, палочек, точек и смысла этих клякс. Пока наш герой упорно и трудолюбиво разбирался в нотах, впереди слышались поочередные звуки струнных инструментов, которые немного смешно от непривычного тона поднимались по ступенькам полутонов и останавливались на той ноте, которая оказывалась знакомой и привычной в своем звучании. Слегка уйдешь выше нужную тональность, ниже- то же самое. Это дело абсолютного слуха, где главным является опыт.