Страница 23 из 86
Глава 6 Голубые колокольчики
Он был образцом джентльмена: сшитый по фигуре сюртук светло-песочного цвета сидел идеально, ботинки начищены до блеска, длинные черные волосы аккуратно собраны на затылке, шею украшает шелковый платок с булавкой. Цилиндр из темно-коричневого фетра и трость с набалдашником в виде головы дракона дополняли картину. Он словно сошел со страниц модных журналов. Несомненно — принадлежал к высшему обществу. Восхищал прохожих, приковывая взгляды. Словом, достойно влился в лунденбурхское общество, ценящее внешнее сильнее нутра.
Трость мистер Сентер увидел случайно — в витрине антикварной лавки — и немедленно предложил за нее старику-владельцу втрое больше названной им цены. Трость минской династии — сокровище, которым на памяти Адама Сентера никому не удавалось еще завладеть. Работа мастера Цю Шайтао. Редчайшая, одна из предсмертных его тростей, всего их было четыре: с головами тигра, феникса, черепахи и дракона. И вот одна из них по совершенной случайности попала к нему в руки. Мистер Сентер, хоть и не склонен был ждать подарков судьбы, предпочел счесть приобретение добрым знаком.
Он вел себя как хищник, попавший на чужую территорию, — осматривался, принюхивался, обживал квартиру в мансарде на Ризен-стрит. Каждый день прогуливался вверх-вниз по улице, забредая все дальше и дальше: слева Роуз-парк, справа широкая Одиллия-стрит, чьи булыжники день за днем дробили конские копыта. Здесь в любое время суток было шумно, грязно, голуби и вороны дрались за краюху хлеба, брошенную торговцем с лотка, и мистер Сентер с горечью в сердце думал, что королевские вороны тоже теперь остались без присмотра. Что бы сказал на это Птичник фаэ… Впрочем, вряд ли он покинет Холмы теперь, когда некому открыть проход снаружи, используя Право крови.
Парк был огромный, прекрасный и зеленый, весь увитый виноградом. Кусты роз росли повсюду и аромат их заглушал гниющую вонь сточных канав. Дети из богатых семей прогуливались здесь с гувернантками и учителями, дети нищих — побирались у изящных скамеек, собаки с веселым лаем гоняли кошек, а мистер Сентер полюбил проводить здесь время со сборником поэм о фаэ — книгой, с которой он не расставался последние шесть лет.
Так было в то утро. Мистер Сентер подхватил трость, книгу и отправился в парк, намереваясь провести время за чтением. Чтение отвлекало, помогало принять решение и обдумать дальнейшие действия.
В конце концов, он здесь уже третью неделю, а до сих пор ни на шаг не приблизился к заветной цели.
Компания рабочих на другой стороне улицы с первой же секунды привлекла его внимание. Не тем, что в рабочие часы кто-то из рабочего класса может позволить себе прогуливаться по центру города — после Призыва Просвещения стало возможным все, что угодно, кажется, и чем только люди ухитрялись зарабатывать себе на жизнь? — но тем, что они делали. Обступив человека — кажется, мужчину, на юную мисс создание не было похоже, — они собирались начать отвратительную, бесчестную драку. Отвратительную — потому что трое намеревались избить одного. Бесчестную — потому что сдачи их жертва давать не собиралась.
Что-то блеснуло на солнце: протезы!
Мистер Сентер застыл.
Биомеханика не развита здесь. Как и прочие новшества Хань, она старательно отвергалась большинством «просвещенных» умов, заседающих в Парламенте, игнорирующих нужды и потребности собственного народа. Неудивительно, что в сердцах и умах простых людей биомеханика — уродство. Или оскорбление их нежных чувств. Нужное подчеркнуть. Мистер Сентер успел насмотреться на это в Хань — в среде бриттских матросов царствовал снобизм и отсутствие хоть какого-то желания принять и понять если не обычаи чужой страны, временно дававшей им кров и работу, но хотя бы признать ее достижения в науке и технике.
Все эти мысли пронеслись в голове Адама Сентера в один момент — один из рабочих схватил свою жертву за волосы и заставил запрокинуть голову, рассматривая протез на лице. Взгляд мистера Сентера скользнул по ханьским чертам лица, по контуру шрама, который он не сможет забыть до конца своих дней…
— Быть не может! — прошептал он себе под нос.
Может или не может — какая разница? Он обдумает это потом.
Книга исчезла в широком кармане сюртука.
В два шага преодолев разделяющую их улицу, мистер Сентер оказался за спиной рабочих — они ничего не заметили, не отвлеклись ни на единый миг, продолжая насмехаться над жертвой, попавшейся им под горячую руку. Прислушавшись, мистер Сентер сделал вывод, что биомеханический ханец был им незнаком — они просто срывали злость.
Тем лучше.
Мистер Сентер тоже очень, очень зол.
И не против пустить в ход артефактную минскую трость.
Спасибо, мастер Цю, что делали свои диковинки не только изящными, но и возмутительно практичными. Крепкое дерево, тяжелый набалдашник — то, что требуется для того, чтобы преподать урок берега позабывшим возничим. Мистер Сентер разглядел значки у них на лацканах.
Ханец сбежал.
Мистер Сентер оглянулся на шум и стал свидетелем неприятного столкновения дезориентированного мужчины с кебом — благо лошадьми упрявлял мастер своего дела, да и ханец, казалось бы, не сильно испугался, только быстрее захромал куда-то вниз по улице.
Ничего, он его найдет, разыщет: такие встречи не могут быть не чем иным, как приветственным подарком от Королевы фаэ.
Тем временем один из избитых им возничих все-таки нашел в себе силы подняться с земли и напасть сзади с каким-то булыжником. Мистер Сентер перехватил его руку в дюйме от своей головы, вывернул, заламывая за спину, и зашипел, игнорируя стоны боли:
— Что вам сделал этот человек?!
— Н-ничего… Просто… Просто ханец же… Урод желтомордый… Понаехали! — прохрипел кебмен.
— А что, раз ханец, так сразу бить? — мистер Сентер ослабил захват руки, кости которой начинали уже похрустывать, но прижал трость поперек шеи.
— Сами не видели? С протезами! Как не живой! Тьфу, машина! — возмущенно сплюнул другой, и тут же получил по лбу тяжелым концом трости.
Мистер Сентер оттолкнул от себя кебмена и, скривившись, принялся отряхивать руки.
— Этого — забрать, — сказал он, носком ботинка указав на распластавшегося на земле возничего. — На этой улице больше не появляться. Ханьцев не трогать. Fhuair mi e?
— Поняли мы, поняли, поняли, — закивал пострадавший кебмен.
Мистер Сентер усмехнулся.
Не до конца Парламент еще, видимо, всех просветил — память о Высоком наречии еще не выветрилась из слабых умов простолюдинов.