Взводный

— А где сейчас этот полковник?

— Извините товарищ Сталин, он майор.

— Если я говорю полковник, значит полковник.

— Полковник Прохоров сейчас вместе со своим полком составляет мой резерв, а также занимается охраной тыла.

— Хорошо, пришлите мне описание всех его подвигов, а я подумаю, как его наградить.

Кирпонос с Шапошниковым покинули кабинет Сталина, после чего вернулись в генштаб. После не очень долгих расспросов, Шапошников отпустил Кирпоноса, а за это время по его приказу кадровый отдел подготовил приказ о присвоении майору Прохорову звания полковника. Эмка доставила Кирпоноса на аэродром, где на том же самолёте он и вылетел обратно. Главное, его миновал гнев высокого начальства, всё же он говорил, что Киев продержится, а получилось наоборот и Киев не только отдали, но и считай все войска его оборонявшие попали в котёл. Его вполне могли за такое разжаловать, но судьба смилостивилась и его не тронули. А Прохоров похоже попал в милость к Сталину, хорошо, что он сам с ним не конфликтовал, а поддерживал, да и вообще именно благодаря Прохорову он смог не только выйти из окружения, но и избежать наказания. Вон, как обошлись с Павловым, а ведь могли и с ним обойтись точно также. Вот под такие размышления генерал Кирпонос и возвращался к своим частям. Они должны были стать основой новой линии обороны. В генштабе у Шапошникова он обсудил, что ему делать дальше, и где держать основную линию обороны. Шапошников обещал ему всемерную поддержку, как подкреплением, так и по организации линии обороны, а тут придётся привлекать гражданских, так как своими силами он не успеет управиться.

То, что Кирпонос летал в Москву, я узнал задним числом, единственное, что меня ошарашило, так это приказ о присвоении мне звания полковника. Как известно любая палка имеет два конца, с одной стороны более высокое звание очень неплохо, тем более для командира полка. Майор всё же немного недотягивает, а вот с другой стороны такое звание и при моём возрасте, вполне ожидаю разные неприятности, и самые первые из них будут проверки, как только патрули и другое начальство будет видеть моё звание. Полковник в 23 года это что-то из серии практически совершенно не реального. Исключением был пожалуй лишь Василий Сталин, вот только не знаю, когда именно, вернее в каком возрасте ему звания присваивали, я ведь не историк.

Младший сын Сталина Василий, в марте 1940 года, после окончания лётного училища получает звание лейтенант, в декабре 1941-го года сразу звание майора, в феврале 1942 года сразу полковника и в апреле 1946 генерал-майора.

Вот только все знали, кто его отец, а потому ничуть не удивлялись такому карьерному росту, хотя по мне все эти звания были им незаслуженны, ну не тянул он на них. Тот же Рычагов тоже очень быстро рос в званиях, но он по крайней мере был отличным лётчиком-истребителем, просто не тянул командование на высоких должностях, опыта не хватало.

В отличии от Василия Сталина, Павел Рычагов получал повышения каждый год и был первоклассным лётчиком, но и он по моему мнению просто не тянул свои должности, хотя старался вовсю и был просто великолепным пилотом.

И вот на фоне достаточно известных личностей я, никому считай не известный командир пехоты, кто про меня знает, лишь весьма ограниченный круг высокопоставленных командиров, с кем я имел дело, вернее под чьим командованием находился. Тут уж действительно хорошо бы стать всесоюзно известным, не ради пустой славы, а что бы все встречные поперечные лишние вопросы не задавали и нервы многочисленными проверками не трепали. И так приходится везде вместе с ординарцем и порученцем в звании старшего лейтенанта ездить. А порученец, он мне в принципе нафиг не нужен, своеобразный зицпредседатель Фунт, исключительно для подтверждения моего звания и должности. Да и так я старался лишний раз нигде не появляться в одиночку, это исключительно на моей ласточке и с ординарцем и порученцем. А так жизнь налаживается, это я не про новое звание, из под Киевского котла успешно вышли и без потерь, но тут с одной стороны я сам подстраховался заблаговременным выбором маршрута и подготовленными пунктами снабжения, а с другой стороны слишком много наших частей в открытую пытались вырваться, так что силы немцев были рассредоточены, ну и везение тоже не нужно списывать со счетов. Сейчас мы укреплялись на новых позициях, но долго на них не продержимся, так что необходимо строить новую линию обороны, радует только одно, я в резерве, значит пока потерь у меня будет мало, вопрос только в одном, как долго?

30 сентября 1941 года, Киев.

Командующий группой армий «Юг», генерал-фельдмаршал фон Рундштедт сразу после захвата Киева перевёл сюда свою ставку. Изучая дела, он обратил внимание на рапорт о русских госпиталях, вернее на то, что в каждом госпитале появившимся немецким солдатам давали одно и тоже письмо на немецком языке, всё от того же русского гауптмана Прохорова, но теперь он уже майор. Памятуя о произошедшем, немецкие солдаты и офицеры уже не смотрели на них, как на шутку или курьёз. Все отлично знали о череде нападений на госпиталя и санитарные колоны и громадных жертвах последовавших после игнорирования подобного письма и уничтожения русских раненых. Скрепя сердце фон Рундштедт велел не трогать русские госпиталя, хотя и ни какой помощи им не оказывать, в конце концов в договоре с русскими это не оговаривалось. Если русские раненые умрут от голода, то он тут не причём, кормить русских он не обязан. О чём фон Рундштедт не знал, так это о том, что прямо перед оставлением города, Кирпонос распорядился забить кладовые госпиталей продуктами под завязку. Всё равно вывести все склады Кирпонос не мог, вот и позаботился о раненых, которых был вынужден оставить, надеясь на соблюдение противником заключенного с ним договора. Таким образом медикаментов и продовольствия в госпиталях было минимум на пару месяцев. Раненые выжили, но выжили именно сейчас, как только они выздоравливали, их забирали в концлагеря, а там уже как повезёт, но лишний шанс на жизнь оставленные раненые получили.

Вскоре фон Рундштедт узнал от своей разведки, что русский командующий благополучно вышел к своим, причём не один, а вместе с парой полнокровных дивизий и вывел его всё тот же майор Прохоров вместе со своим уже полноценным полком. Кроме этой плохой новости ещё состоялся крайне неприятный телефонный разговор с фюрером. Гитлер узнал, что фон Рундштедт приказал не трогать захваченные русские госпиталя и был этим крайне недоволен.

— Фон Рундштедт! Как изволите это понимать, почему вы защищаете этих дикарей, почему по вашему приказу нельзя трогать русских раненых⁈

— Мой фюрер, я не защищаю русских, просто мне приходится выполнять заключенное с ними соглашение.

— Что⁈ Какое соглашение, вы там что, сума сошли⁈

— Мой фюрер, к этому соглашению мне пришлось придти скрепя сердце. После того, как мы уничтожили в Тернополе, после его захвата, русские госпиталя, то противник просто сошел сума. Буквально за несколько недель я потерял почти треть своих медиков, русские принялись целенаправленно уничтожать наших раненых и медиков. А с другой стороны, если русские всё же выздоровеют, то мы просто пошлём их в концлагеря.

— Это несколько меняет дело, надеюсь вы не собираетесь ещё снабжать русских продовольствием и медикаментами?

— Нет мой фюрер, если русские умрут сами, неважно от чего, то я договор не нарушу.

— Ладно, в этом что-то есть.

Этот разговор оставил в душе фон Рундштедт неприятный осадок, мало того, что ему пришлось оправдываться, так ещё его просто вынудили к заключению подобного договора. А он не любил, когда его вынуждали что-то делать.