Страница 22 из 136
Фастред надеялся, что морское путешествие немного отвлечет патрона, но стало лишь хуже. Аристид теперь не только чаще просыпался по ночам, но не находил покоя и во сне: часто то ли бредил, то ли разговаривал с кем-то на незнакомом языке. Его и без того ослабевшее тело начало требовать больше покоя. Аристид стал реже бодрствовать и порой просыпался уже после полудня.
— Посидите здесь, я принесу вам еды.
— Не стоит, я сам…
— Отдохните.
Тон брата-протектора не терпел возражений, и Аристид нехотя подчинился. Фастред помог патрону устроиться на сундуке рядом с мачтой и добрался до своего мешка, стараясь не мешать команде. Еда в море разнообразием не блистала: вяленое мясо, сухари, разбавленное вино. Последнее было привилегией высших чинов, воинам доставалось водянистое пиво. Порой варили похлебку — и тогда в ход шли коренья, на сборе которых настоял Аристид: монах считал, что воинам непременно следовало хоть иногда питаться растительной пищей, дабы предотвратить болезни. Но запасы уже иссякли наполовину, а скал Ленгая на горизонте они так и не увидели. Ситуацию осложняло и то, что за весь путь до Риона флот не собирался делать остановок, дабы не выдать себя раньше времени. И потому паек урезали как могли.
— Размочить вам мясо? — предложил Фастред, усевшись на сундук подле Аристида.
— Мои зубы еще крепки, друг, — улыбнулся еретик. — Не стоит клеймить меня немощностью только из-за пары плохих ночей.
— Если бы пары…
— Все в порядке, брат Фастред, — оборвал его патрон. — Есть знания, бремя которых должен нести лишь я. По крайней мере, пока. Порой оно бывает невыносимо тяжелым, но, уверяю вас, я справлюсь.
По тону Аристида брат-протектор понял, что разговор лучше перевести в иное русло. Впрочем, еретик и сам смягчился:
— Со временем я смогу рассказать больше, друг мой. Но время еще не наступило. — Он отправил в рот ломоть солонины и приложился к меху с вином. — Хорошо, что пост не затрагивает воинов и путешественников. Что ни говори, но мясо в Горфе валят на совесть.
Фастред отвлекся на шум. Когг вмещал команду примерно два десятка человек с тем условием, что при отсутствии ветра почти все они брались за весла. С самого утра ветер благоволил путникам, но, судя по громогласному ору Стора, обстоятельства изменились. Анду метался по палубе, точно дикий кот. Несколько человек отогнали Аристида и Фастреда подальше от мачты. Поднялся сильный ветер — настолько резко, что монахи не успели и моргнуть. Небо резко потемнело.
— Что-то надвигается с севера. Кольцо, что происходит? — обратился Фастред, стараясь перекричать порыв ветра.
— Дерьмо происходит! Не мешайте тут!
Фастред бросил тревожный взгляд на Аристида. Еретик наспех затолкал остаток пайка в глотку, запил щедрым глотком вина и взглянул на парус.
— Не только ветер изменился.
Он бросился к сундуку, выудил оттуда кошель с солнечным камнем и одним движением вытащил иссоль.
— Нас несет на мыс Нокш, — заключил он, найдя солнце. — Нас снесло с пути.
Фастред перестал что-либо понимать.
— Это же хорошо. Нокш — самая южная часть вагранийского брега, — удивленно сказал он. — Нам туда и нужно.
— Нет. Это плохо, — отозвался Аристид. — К Нокшу можно подойти только со стороны Ленгая, с севера. Либо обогнув значительно южнее. Ибо южнее мыса раскинулась протяженная гряда рифов. И нас несет прямо на них.
Фастред оглянулся. Кольцо ревел, точно медведь, ухватившись за руль. Судно качнуло. Аристид ухватился за канат.
— Помощь нужна? — спросил Фастред, перехватив Анду.
— Держись, мать твою, крепче! — рявкнул тот в ответ и унесся вперед, к Стору. — Крысы равнинные!
— Что-то… Что-то не так… — Фастред едва расслышал Аристида. Еретик вцепился в канат, что стягивал пожитки и говорил, не размыкая век. — Я… Я не вижу его.
— Чего не видите?
Аристид его не слышал. Пальцы, сжимавшие веревку, ослабли, худое тело еретика затрясло. Фастреду пришлось подхватить патрона одной рукой, второй он старался держаться крепче. Их накрыло брызгами. Искаженное непонятной гримасой лицо Аристида даже не дрогнуло, когда волна окатила его с головы до пят.
— Я не вижу его… Лопнуло… Его сердце разбито…
Тело Аристида забилось в судорогах, изо рта пошла пена.
— Брат! — Фастред крепче обхватил патрона, но скользкими руками и в промокшей одежде это стало еще тяжелее. Брат-протектор стиснул зубы и зарычал. Аристид дернулся в спазме, от которого каждый член словно окаменел, и резко обмяк. Фастред воспользовался моментом, подтащил патрона к себе, прижал крепче.
— Для них… Все кончено, — пошевелил губами еретик. — Сердце… Разбилось.
— Какое сердце? Я не понимаю! — ревел Фастред, перекрикивая ветер. — Брат Аристид! Вы меня слышите?
Монах не ответил. Фастред понял, что его патрон перестал дышать.
— Большая волна! — Альдор шарахнулся в сторону, когда кормчий пробежал по палубе. — Снять парус! Развернуться против волны!
Кто-то из команды зажег факел и принялся размахивать им, предупреждая шедшие позади суда. Остальные кинулись надежнее прилаживать грузы.
— Чем помочь? — спросил Альдор у кормчего.
— Лезьте в трюм, если успеете! Выкачивайте воду, там насос.
Граувер запаниковал. Небо почернело окончательно, сверкали молнии — но грохот пришел немного позже. Начался дождь — первые крупные капли шлепнулись на палубу. Ветер неистовствовал, вздыбив море до пены. Но рундов пугал не шторм.
А затем он увидел то, что их ужаснуло.
Вертикальная стена воды — самая большая волна, больше, чем Альдор мог себе представить — надвигалась прямо на их когги.
— Выше, чем колокольня Святилища, — охнул Остер. — Держитесь, господин!
Альдор не успел ухватиться крепче за канат — его окатило поднятой с дна ледяной водой. Остер схватил его — хватка у парня оказалась медвежьей — и подтащил к себе.
— Не успеем добраться… До трюма.
Это бы все равно не помогло. Их терзал ветер с одной стороны, а с другой на них шла неумолимая водная стена. Альдор вспомнил, что читал о таком явлении в эннийских трактатах — в местах, где бывали землетрясения, случались такие волны. Но эти края не знали ничего подобного с тех пор, как велись летописи.
— Что-то случилось, — только и мог сказать он. — Что-то на севере.
— Плевать! — Остер дернул господина к себе и подполз к мачте, где темными змеями свились остатки канатов. — Я не знаю, что делать!
— Я тоже. Молись, если веришь.