Страница 20 из 26
Женщина медленно кивнула.
— Вот, — врач приободрился. — Вы смогли бы на своих плечах тянуть такого инвалида? Как бы он себя обслуживал без двух рук, а? Сами подумайте. Лучше уйти вот так, чем потом всю жизнь страдать.
— Я бы его обслуживал, — говорит Яр. — Мама, я бы всё делал, ты же знаешь. Я...
— Яр, помолчи, — просит она. — Мне не меньше больно, чем тебе, но ты тоже подумай. Просто подумай. Ян мучился, понимаешь? Очень мучился. Ему теперь уже не больно. Пойдем, мальчик. Пойдем. Я тебя вниз отведу, и мне надо будет тут еще поговорить.
***
Пауза. Переход ко второму фрагменту. Смена локации — кухня в квартире семьи Яра. Вечер.
***
Яр стоит у раковины, полной грязной посуды — поминки ещё не закончились, но мать послала его перемыть тарелки, их не хватает. Людей пришло неожиданно много — их одноклассники, одногрупники из института, заглянули соседи. Яр до этого никогда не слышал о брате столько хороших слов, но слова эти были пустыми, ничего не значащими, они пролетали мимо Яра, как осенние листья там, на кладбище, где сегодня утром зарыли урну.
— Нет, — шепотом произносит Яр, сжимая в руках кухонное полотенце. Сильнее, сильнее, ещё сильнее. До дрожи, до хруста, до впившихся в ладони ногтей. — Нет... нет, нет! Нет! Нет!!! НЕТ!!!
Он не замечает, что кричит уже, что есть сил, и не слышит, как выбежавшая на его крик из комнаты мама с испугом спрашивает:
— Яр, что с тобой? Яр? Яр! Помогите, кто-нибудь, помогите!..
***
Первый фрагмент считки. Локации не видно, в поле зрения только яма в земле.
***
Короткое.
Совсем короткое, как луч осеннего солнца, как блик на воде.
Руки, перемазанные до локтей липкой грязью, обломанные ногти, золотые листья, которые несет холодный, порывами, ветер, боль, и телесная, и душевная, но душевная сто крат перебивает телесную, и нет от неё спасения, и не может быть.
— Ян, я сейчас... — шепот, сбивающийся, торопливый, едва слышный. — Ты только потерпи, подожди, я сейчас... я скоро...
Руки, перемазанные грязью и кровью, оскальзываются на гладком металле, но он вытаскивает урну, ледяную, настолько холодную, что она обжигает руки болью, и прячет под куртку, под свитер, ближе к телу.
— Сейчас я тебя согрею, Ян, — ещё тише, беззвучно. — Пойдем отсюда, пойдем скорее...
***
Второй фрагмент. Казенное помещение, тяжелый, неприятный запах, решетка на закрашенном окне, пустая комната. Время дня определить невозможно.
***
...Крашенная в зеленый цвет облупившаяся лавка в отделении милиции, голоса в отдалении. Апатия и безразличие. Под курткой ничего нет, урну отобрали.
— ...осквернил могилу, среди бела дня копался, вытащил урну, орал на сторожа, который пытался его остановить...
— ...простите, это брат его... неделю как похоронили... он не в себе немного, тяжело очень переживает...
— ...если не в себе, так следить надо, мамаша, а не это вот... чтобы такое не повторялось...
— ...мы пытаемся... к врачу, к психиатру, да... я заплачу, если надо, но вы тоже поймите...
— ...кому чего вы платить собрались, если могила-то ваша?.. заройте потихоньку обратно, сторожу вон заплатите... но чтобы больше так не...
Голоса исчезают, хлопает дверь.
— Они его два раза сожгли, — произносит Яр. Произносит довольно громко, но слышать его некому. — И хотят заморозить. Я не дам его заморозить. Там холодно. Ему там будет холодно. Я не дам. Так нельзя. Нет...
Обрыв считки.
***
— Рыжий, сходи за ещё одной бутылкой, пожалуйста, — попросил Пятый.
— Это ты кому? — спросил Скрипач.
— Это я тебе. Второй рыжий в ближайшие полчаса не ходок, — Пятый поморщился, потер руками виски. — И я тоже не ходок. Разве что до кухни.
— Что там было? — спросила Берта.
— Боль, — ответил Пятый. Лин согласно кивнул. — И самое скверное, что отчасти гений был прав. Она действительно способна подтолкнуть к инициации — когда она вот такая.
— Но она не подтолкнула, — заметила Берта.
— Да, верно. Не подтолкнула. Но сумела свести с ума.