Страница 2 из 132
— Идём отсюда, — снова приказал Яр. Ада тяжело вздохнула, перехватила поудобнее тросточку, и они вместе пошли по улице к повороту, причем гораздо быстрее, чем шла Ада, когда была одна. Яр то и дело её торопил, и вскоре странноватая парочка скрылась с глаз, оставив улицу совершенно пустой.
***
Калитка, ведущая на участок Романа, была не заперта, впрочем, она всегда была не заперта, потому что боязливость Роман презирал, и о боязливых всегда отзывался с некоторой долей брезгливости. Двум смертям не бывать, говорил Роман, я человек, а не осиновый лист, чтобы трястись из-за незакрытой калитки. Яр, впрочем, небезосновательно полагал, что Роману либо лень покупать новый замок взамен потерянного старого, либо просто жаль тратиться — порой Роман проявлял странную прижимистость, совершенно не вязавшуюся с его обычным образом жизни. На бутылку роскошного рислинга, например, ему денег было почему-то не жаль. Или на коньяк. Или на дорогую кисть, и не менее дорогой холст на подрамнике. А вот на замок — жаль. Это надо еще посмотреть, кто тут на самом деле сумасшедший, говорил иногда Яр, может статься, что и не я вовсе.
Ада и Яр вошли в незакрытую калитку, и двинулись к дому по заваленной прошлогодней листвой разбитой дорожке, ведущей к ветхому крыльцу. Роман, сидевший на террасе с чашкой кофе в одной руке, и планшеткой-листом в другой, при их появлении встал, поставил кофе на стол, положил планшетку рядом, и раздраженно спросил:
— Что, опять?
— Угу, — кивнул Яр.
Вместе они поднялись на крыльцо, однако Ада осталась стоять у распахнутой двери, а Яр прошел вглубь террасы, привычным движением снял с плеч маленький черный рюкзак, и пристроил его на диван.
— Привет, Яр, привет, Ян, — Роман кивнул сперва Яру, потом — рюкзаку на диване. — Так, и что она в этот раз сделала?
— Возлежала под забором в экзотической позе, и заглядывала на участок, — доложил Яр. — Была поймана, и препровождена сюда.
— Эй, я вообще-то здесь, — напомнила о себе Ада. — Какая «она»?
— С идиотками я пока что не разговаривал, и слова им не давал, — отрезал Роман. — Не заметили?
— В этот раз нет, — покачал головой Яр. — Но могли.
— Нам не нужны неприятности, — холодно произнес Роман. — Ада, ты слышишь меня? Нам. Не нужны. Неприятности. Потому что если у нас будут неприятности, мы окажемся сама понимаешь, где. Не порти это последнее лето, пожалуйста, своими бреднями. Это имущество, и имущество это не твоё. Ты поняла меня? Не твоё! Ты можешь воображать себе всё, что угодно, но ты должна сознавать, насколько шатко сейчас наше положение...
Ада слушала его, машинально кивая, и украдкой разглядывала — она всю жизнь его нет-нет, да разглядывала, словно силилась для себя понять что-то очень важное, и всё никак не могла этого сделать. Роман был высок, статен, и, даже не смотря на возраст, сохранял во всём своем облике некую монументальность. Крупный, корпулентный, с роскошными, хоть и седыми, волосами, с капитанской ухоженной бородкой, и с некогда синими, а сейчас выцветшими, но всё равно временами яркими, глазами, Роман являл собой образец увядающей мужской красоты. И если и Ада, и Яр относили себя, стареющих, к развалинам коровника, или, в лучшем случае, барака, то старость Романа была руинами замка, не иначе. Величественного, роскошного замка. Он всегда был, и оставался, красив. И в юности, и в зрелости, и в старости.
— Ты меня слушаешь? — раздраженно спросил Роман. Ада машинально кивнула, и тут же попалась. — О чем я говорил?
— Эээ... о том, что так делать нельзя, — наугад ответила она.
— Это тоже. А ещё?
— О, господи. Что это как вещь.
— Дальше, — потребовал Роман.
— Что я старая дура.
— Это отнюдь не новость. Что я ещё говорил, Ада? — требовательно спросил Роман.
— Я... прости, я прослушала.
— Что и требовалось доказать. А говорил я, что ты не понимаешь, что там за люди. Знаешь, да. Но не понимаешь, ослиная твоя башка! Ты соображаешь, что если тебя там заметят, это будет приравнено к попытке кражи, причём у кого! Тебе мало тех глупостей, которые ты в жизни творила, ты и сейчас хочешь всё испортить? Ты понимаешь, что если тебя вот на этом поймают, ты, вместо избавления, поедешь шить рукавицы туда, где ты их уже когда-то шила? Тебе мало? Соскучилась? — Роман треснул рукой по столешнице, чашка подпрыгнула, ложечка жалобно звякнула. — Ещё хочешь?!
— Я всё понимаю. И кто они такие, знаю не хуже тебя, — жалобно ответила Ада. — Но... у него ушки, как у летучей мыши, Ром. Я же... я же не трогаю никого. Ничего не хочу. Я же... посмотреть просто... Они ведь... ты же знаешь...
— Ты ещё заплачь, — Роман отвернулся. — Разведи тут болото, а то комарья что-то мало, видать, сырости не хватает. Ушки. Да, ушки, но это — чужая кошка, чужое, блин, имущество, и никто тебе пялиться на это имущество не разрешал. Включи мозги, Ада, и попробуй ими сообразить, что может последовать за реализацией этого твоего желания.
— Это не кошка, — Ада всхлипнула. — Это котёнок. И там...
— Так, всё, — Роман снова хлопнул ладонью по столу. — Иди отсюда. Иди, я сказал, нам надо поговорить по делу. Вечером зайди, ясно? И если мы тебя ещё раз поймаем на Яблочной...
Он замолчал, раздраженно сопя, Ада, не говоря ни слова, повернулась, спустилась с крыльца, придерживаясь рукой за шаткие перильца, и побрела, задевая тросточкой разросшиеся кусты смородины, к калитке.
***