Страница 46 из 161
— У нас есть подозреваемый, — сообщил доктор Доу. — Мы полагаем, что Ригсбергов ограбил тот же самый человек, что ограбил и банки в Льотомне. Также вам будет любопытно узнать, что он по-прежнему где-то здесь, в Тремпл-Толл, и все это время был здесь, прятался под самым носом у Ригсбергов. Также мы знаем, что у него есть сообщники. Он провернул ограбление не в одиночку.
— И все?.. — разочарованно протянул Бенни. — Это я и так все знал. Новость дня просто! Вы меня обманули! Хитроумные вымогатели! Обвели вокруг пальца! А я тоже хорош: рот разинул и…
— А еще его зовут Фредерик Фиш, он прибыл в Габен в день туманного шквала на поезде «Дурбурд» и все эти дни до недавнего времени жил в апартаментах Доббль. Он носит полосатое пальто и летает по городу на механических крыльях. Это смахивает на эксклюзив, мистер Трилби?
***
— Я ненавижу тебя! Это ты во всем виноват! — кричал мальчик.
Кромешно-черная высокая фигура возвышалась над ним, словно башня; полы пальто трепетали на ледяном порывистом ветру. Мальчик лежал на спине на тротуаре, а тяжелая глубокая тень мужчины зловещим пятном падала прямо на его лицо. Лицо, искаженное страхом и ненавистью.
Лицо человека в черном, в свою очередь, было меловано-белым, на нем двумя непроглядными кляксами темнели тени под глазами. Кожа будто натянулась на кости, да так что даже рот из-за этого слегка приоткрылся — показались краешки белоснежных зубов.
— Что? — железным голосом проскрежетал он. — Это я виноват? Это ты — жалкий, неблагодарный мальчишка! Испортил мне жизнь! Все было безупречно, пока ты не объявился на пороге со своим жалким чемоданом! Моя жизнь пребывала в порядке — нерушимое расписание, четкое следование, надежность. Никаких неожиданностей, все просчитано, все… идеально! Ты — песчинка в стекле! Ты — это крупица, попавшая в рану и обросшая тканью поверх. Гниющая где-то внутри и дожидающаяся своего часа, чтобы отравить весь организм. Так глубоко проник, что тебя не выкорчевать!
Говоря все это, высокий человек в черном склонился над распростертым на земле ребенком, словно готовясь изрыгнуть изо рта фонтан смолы.
Мальчик поднялся на ноги, сжал кулаки и злобно поглядел исподлобья на мужчину. Его взлохмаченные волосы скрывали левый глаз, но ненависти в одном лишь правом хватало с избытком.
— Лучше бы я остался у бабушки, а не у тебя, после того, как они умерли!
На это человек в черном едва слышно проговорил:
— Лучше бы тебя доставили в приют, а не ко мне. Жаль, что в Тремпл-Толл их совсем не осталось, иначе я, не раздумывая, уже отправил бы тебя туда вместе с твоей несносностью.
Мальчик уже приготовил отповедь, но так и не придумал, что ответить, и принялся набирать во рту слюну, чтобы плюнуть в человека в черном. Тот не стал этого дожидаться — развернулся на каблуках и двинулся к стоявшему у тротуара кэбу. Бросил на ходу:
— Изволь сесть в экипаж и больше ко мне не обращаться.
— Больно нужно! — ответил мальчик и последовал за ним к кэбу.
Он так сильно хлопнул дверцей экипажа, садясь в салон, что едва не вылетели стекла.
— Эй, потише! — рявкнул кэбмен и толкнул рычаг. Экипаж тронулся и влился в уличное движение Неми-Дрё. Вскоре он затерялся среди точно таких же кэбов, утонул в густых серо-бурых тучах дыма. А на тротуаре будто бы остались две тени: распростертая на земле и другая — высокая и словно бы пожирающая первую…
— Ты это видел? — с ухмылкой спросил Монтгомери Мо и убрал от глаз бинокль.
— Еще бы! — поддержал Кенгуриан Бёрджес и опустил свой.
И хоть из-за расстояния и площадного шума, они не услышали ни слова, суть они уловили прекрасно.
Бёрджес и Мо стояли в корзине воздушного шара, пришвартованного к аэро-бакену с рекламной вывеской «“Ригсберг”. Ваши деньги здесь». Заняты они были слежкой и наблюдением. Особое внимание оба уделяли чернеющему зданию банка и, разумеется, от них не могла укрыться ссора, разразившаяся у его главного входа.
— Эй, гляди-ка! — ткнул локтем приятеля в бок Мо, лишь только знакомая высокая фигура в цилиндре с саквояжем в руке в сопровождении мальчишки показалась из высоких дверей банка.
— Никак наши старые друзья! — подтвердил Бёрджес.
И верно: по ступеням вальяжно спускался этот несносный доктор, а за ним семенил его мелкий прихвостень-племянничек. В первое мгновение то, что они появились из банка, вызвало у обоих наблюдателей бурю раздражения, разочарования и злости: они прекрасно поняли, что именно делала там эта парочка. Вряд ли таким уж чудесным образом совпало, и они вдруг решили открыть счет в банке — по всему выходило, что они также шли по следу грабителей. Они снова сунули нос в дела полиции! Но то, что произошло следом, весьма удивило обоих констеблей, но при этом утешило их и здорово обрадовало.
— Мышиная свара котам на руку, — усмехнулся Мо.
— На лапу, — уточнил Бёрджес.
— Нет, «на лапу» — это другое.
— Но ведь у котов лапы.
— Неважно, — раздраженно перебил Мо. — Суть в том, что пока эта парочка грызется между собой, мы их обставим только так!
Да, доктор Доу и его мальчишка (Мо не помнил его имени) расследовали ограбление, но что-то у них явно пошло не по плану. Ссора была просто отвратительной и весьма бурной — немудрено, что она пришлась обоим наблюдателям по вкусу.
Когда докторский кэб растворился в уличной толчее, Мо и Бёрджес вернулись к наблюдению за площадью, но больше, кажется, ничего любопытного не происходило. Блуждающие фигурки людей, старающиеся обходить даже тень, которую отбрасывало здание банка, блошиная возня возле редакции «Сплетни», лунатики у пассажа Грюммлера. Все как всегда… Скука…
При этом оба джентльмена были изрядно злы. Они устали, проголодались, а еще горбун Тумз вечно суетился, и от него нестерпимо воняло лежалой дохлой кошкой. Бёрджес, который просто ненавидел каждое мгновение своего пребывания в воздухе, отсчитывал минуты до того счастливого момента, когда он, наконец, снова ступит на твердую землю. Что касается Мо, то он и сам уже сотню раз успел себя проклясть за идею вести расследование с воздушного шара.
— Когда там этот твой торгаш прилетит, Тумз? — спросил толстяк.
— Думаю, через полчаса… — горбун замолчал и почесал щетинистый подбородок кривыми нестриженными ногтями. — Ну, или завтра…
Бёрджес издал что-то нечленораздельное и снова уставился в бинокль. Он принялся разглядывать окна кондитерской «Засахаренные крыски мадам Мерро». Там как раз выставили на витрины свежие пирожные, и слюни у него во рту устроили наводнение.
Новая процедура, а именно «метод инкогнито» принес обоим констеблям весьма неожиданные и местами очень неприятные последствия. На первый взгляд это было не сильно заметно… хотя, постойте-ка — это было заметно именно что с первого взгляда: расквашенный нос толстяка Мо с торчащими из ноздрей клочками ваты и свежий синяк под глазом у Бёрджеса свидетельствовали о том, что сегодняшний день прошел для них не так уж и просто и совсем не так, как задумывалось.
Привыкшие действовать нагло и бесцеремонно, без своей формы они чувствовали себя словно голышом — совершенно беззащитными и почти бессильными противопоставить что-то грязным выродкам и различного рода вертлявым из трущоб Саквояжни, и, в частности, с берега канала.
Поднявшись в воздух, первым делом переодетые констебли направили шар мистера Тумза на запад, где в небе над улицей Граббс располагался наблюдательный пост № 18.
Старый аэро-диспетчер Брикк ютился в небольшой и тесной корзине одноместного воздушного шара, пришвартованного к аэро-бакену. Помимо него там расположились ряды сигнальных труб и ламп семафоров для регулировки полетами — даром что груши на клаксонах отсырели, сами трубы проржавели, а половина ламп и вовсе была неисправна. Старый Брикк являлся официальным лицом из Департамента воздушного сообщения и носил форму — кутался в длинную шинель, на голове его криво сидела фуражка с ржавой кокардой ведомства.
С Брикком было несложно. Он сам и его пост выглядели так, словно их отправили кому-то почтой еще в прошлом веке, но посылка затерялась, и ее распечатали только сейчас. Кажется, старику просто забыли сообщить, что он уволен, и он ежедневно как по часам поднимался на эдакую высоту и сидел тут бессменно до самой ночи. Ни в его докладах, ни в нем самом Департамент воздушного сообщения явно не нуждался, но сам он считал свою службу неимоверно важной и нужной. Старику на вид было никак не меньше восьмидесяти лет, но держался он молодцевато — шинель застегнута на все пуговки, глаза горят, подбородок по-чиновничьи вскинут.