Страница 36 из 161
И верно: спустя пару секунд шар выровнялся. Мо расхохотался.
— Можешь больше не жмуриться! Мы не умерли.
Бёрджес неуверенно открыл сперва один глаз, потом другой и так и замер, глядя вниз. Габен, а с ним и Тремпл-Толл все отдалялись. А старый горбун-аэронавт за рычагами чему-то безумно смеялся. Ничем хорошим этот полет обернуться просто не мог.
«Нет, Лиззи это точно не понравится», — подумал Кенгуриан Бёрджес.
***
— Ну да, прямо, как в сундуке, — заметила Полли Трикк, оглядывая флигель своей тетушки. — Странно, что он не запер тебя в чулане.
— Чулан у него занят кое-чем другим, — ответила экономка доктора Доу, и ее племянница не сразу поняла, шутит она, или нет.
Во флигеле ютились две комнатушки, а та, что миссис Трикк выделила для Полли, больше походила на бельевой комод. Стен не было видно за десятками разномастных ящичков, под окном стояла гладильная доска с паровым утюжным механизмом, а за ширмой расположилась старенькая ванна. Что касается кровати Полли, то она уместилась на шкафу, в котором квартировали коробки с кофе, консервы, специи, приправы и постельное белье.
— Ты хранишь острые специи рядом с наволочками? — удивилась Полли. — Если бы я тебя не знала, то решила бы, что ты состоишь в гильдии Вредителей — они тоже любят вызывать у людей чихоту.
— Не говори ерунды, — проворчала тетушка. — Ни доктор, ни мастер Джаспер ничего не имеют против.
На деле из их спален по ночам то и дело раздавалось громкое «Аапчхи!» и «Почему это, спрашивается, одеяло пахнет кардамоном?». Возможно, они и были бы против, будь они в курсе происходящего, разумеется.
— К тому же, — продолжила миссис Трикк, — в Габене нет гильдии Вредителей. Это сугубо Льотомнская причуда. Здесь люди вредят друг другу просто так.
— Да я уж заметила. Ты уверена, что не мстишь мне за что-то? — Полли с прискорбием оглядывала свое будущее жилище.
Тетушка ничего на это не ответила и принялась гладить. Зазвенели механизмы, утюги поползли по доске, а комнатка наполнилась молочным паром.
— Или, может быть, моей маме…
Даже густые клубы пара не смогли скрыть раздраженный взгляд тетушки, когда она повернула голову и поглядела на племянницу.
Тетушка реагировала абсолютно так же, как реагировала мама Полли, когда речь заходила о сестре. Мама Полли и ее сестра Евфалия много лет не общались, предпочитая каждая в отдельности делать вид, что никакой сестры у нее нет. При этом ни одна из них никогда не признавалась, что стало причиной их ссоры, как бы Полли ни выпытывала.
Племянница поспешила успокоить раздраженную тетушку:
— Ладно-ладно! Я шучу! Ты хочешь, чтобы я остановилась здесь, а не в какой-нибудь гостинице, потому что это как-то связано с тем твоим тайным делом?
— Если ты будешь кричать еще громче, оно быстро перестанет быть тайным. — Миссис Трикк нахмурилась и поспешила затворить форточку. — Соседям только дай повод подслушать. У них своей жизни совсем нет — живут соседскими новостями.
— Прямо, как у нас в Кэттли, — усмехнулась Полли.
— И не напоминай.
— Так ты расскажешь мне, наконец, что у тебя стряслось? Письма в эти месяцы были очень странными. А последнее меня вообще напугало. Особенно та настойчивость, с которой ты просила меня приехать как можно скорее.
— Но ты ведь и так собиралась сбежать из Льотомна?
— Сбежать — слишком громкое слово!
— Громкое? А какое, по-твоему, было бы уместно тихим?
— Ну… А что это за коробки? — спросила вдруг Полли, указывая на несколько продолговатых картонных коробок и бумажных пакетов, стоявших перед лесенкой, которая вела к ее кровати. Было ясно, что она хочет перевести тему, но тетушка не обратила на это никакого внимания.
— О! Чуть не забыла! — воскликнула она. — Это одежда для тебя! Платье, пальто, пара шляпок.
— Ты купила мне одежду? — удивилась Полли.
— Я, разумеется, знала, что твой гардероб не подходит для этого города. И вряд ли у тебя в этом твоем крошечном ридикюле, — она уничижительным взглядом окинула саквояж племянницы, — могло поместиться что-то на смену этому всему… светлому.
— Ты купила мне одежду? — повторила свой вопрос Полли.
— Зашла в лавку «Фиффани» в пассаже Грюммлера. Уверена, тебе понравится.
— Но мне нравится и моя одежда! — попыталась было спорить Полли, но тетушка ее прервала:
— Ты бы еще нацепила на голову семафор и в таком виде прогулялась бы по Саквояжному району. Это тебе не Соуэр с его бульварами, театрами и парками, милочка.
— Да я уж заметила! — проворчала Полли. — И ты решила меня превратить в какую-то хмурость и серость?
— Ты сперва открой. Я ведь знаю, как ты любишь синий, и выбирала то, что тебе должно непременно понравиться.
Полли со страхом откинула крышку одной из коробок и достала оттуда сложенное пальто. Фасон его был грубее, чем у ее голубого пальто — женщина, которая его надела бы, непременно должна была бы тут же впасть в предтраурное состояние: давящий, угрюмый крой. Да и цвет оставлял желать лучшего.
— Это никакой не синий, — грустно сказала девушка.
Евфалия Трикк словно не услышала — гладильная машина как раз выпустила из прорезей утюгов несколько шипящих струй пара. Само собой, экономка доктора Доу знала, что это никакой не синий, а темно-серый, но ближе к синему в лавке «Фиффани» ничего не было.
— Это, — продолжила Полли, — цвет грозовых туч…
— Хм.
— Твой вкус сильно изменился за то время, что мы не виделись…
Тетушка строго поглядела на Полли:
— Полагаю, твой тон означает, что тебе нравится мой подарок и ты сильно-пресильно мне благодарна.
— Ну да.
Тетушка удовлетворенно кивнула и отвернулась.
На самом деле тон Полли значил, что могло быть куда как хуже. Она глядела на Евфалию Трикк и с грустью осознавала, что этот мрачный город оставил на тетушке свой отпечаток. Она словно вросла в него, стала его частью и покрылась пылью. Серая одежда, чинный фартук, строгая прическа — это была отнюдь не та тетушка Евфалия, которую Полли помнила с самого детства. Она усохла, постарела. Подумать только, а какой живой, энергичной она когда-то была! У нее были красные волосы и зеленые глаза, которые ярко-ярко светились неудержимым задором и жаждой жизни. Она никогда не была такой угрюмой и ворчливой. Наверное, все дело, предположила Полли, не столько в городе, сколько в этом человеке, у которого она работает.
— Он какой-то злой гений? — спросила девушка.
— Что? — Тетушка вздрогнула и резко обернулась.
— Ну, мне сразу показалось, что с ним что-то не так. И с мальчиком. Но особенно с ним — от него просто разит зловещестью.
— А, ты о докторе, — Евфалия Трикк заметно успокоилась и продолжила глажку.
— Ну да, — недоуменно ответила Полли. — А ты о ком подумала?
Тетушка пожала плечами и отработанными до автоматизма движениями стремительно сложила рубашку. После чего принялась гладить черные как смоль штаны. Она заправила штанину между двумя катками-барабанами, подбавила пару и толкнула какой-то рычаг. Катки начали медленно вращаться — они стали потихоньку словно бы поедать штаны.
— Ну, я не знаю, кого ты могла иметь в виду, — сказала меж тем Евфалия Трикк. — Этот город просто кишит злыми гениями. Они могут быть за любой из дверей, может, даже прямо сейчас наблюдают за тобой из какого-нибудь окна. Кто знает, где они прячутся. Любители темных углов, крутых лестниц и потайных кабинетов. Слушают, подглядывают, выжидают. И маскируются. Под молочника, под серого клерка-счетовода, под твоего друга, под твоего дальнего родственника. Да, мастерство растворяться в толпе у них развито так же сильно, как мастерство растворять своих врагов в кислоте. А у них есть враги. Заклятые и не очень. Все дело в списках, понимаешь? Бумага все же имеет свои ограничения — ты просто не можешь вписать слишком много имен в первую строчку, и тогда ты расставляешь приоритеты — выбираешь, кто из врагов более заклятый. А еще у них всегда есть план. На то ведь они и гении, верно? Очень сложный, хитроумный план, состоящий из множества частей, в которых задействовано множество людей и событий. И живя в этом городе, ты ни за что не можешь знать, не являешься ли ты сама частью чьего-то плана. И вот — странностей вокруг тебя обнаруживается все больше, а слово «совпадение» становится одним из твоих самых часто используемых слов. И в итоге ты уже не можешь отличить собственные решения от чьей-то чужой недоброй воли. Поднимаешь голову, оглядываешься, а ты в тупике, замурована в глухом колодце, и никуда из него не выбраться.