Страница 91 из 93
Глава 32. Счастье — это когда все дома!
Алаир раскачивался, как заведенный, и останавливаться, похоже, не собирался. Он даже не заметил, что я сделала несколько глубоких вдохов и попыталась открыть глаза. Все-таки недельная спячка, или как лучше назвать состояние, в котором находилось моё тело, пока я отсутствовала, не пошла на пользу.
Ресницы слиплись, во рту пересохло так, что я, как ни старалась, не могла издать ни единого звука. Руки-ноги затекли и не слушались. В общем, дать понять окружающим, что я уже с ними, оказалось непростой задачкой. Пораскинув мозгами, я решила, что, пожалуй, если я покашляю — это уж точно не останется без внимания.
Снова вдохнула поглубже и хрипло, скрипуче кашлянула.
Ох! Ой! А-а-а!
Алаир услышал-таки кашель. Но вместо того, чтобы влить мне в рот хотя бы пару капель воды, принялся трясти мое тело, как грушку, словно хотел вытрясти из меня душу, которая и так только-только вернулась в свое пристанище.
― Барбра! ― засипел он простуженно. ― Ты меня слышишь?!
― А-ха-а-а! ― каркнула я в знак согласия и тут же взмолилась. ― А-а-а-стана-а-ви-ись!
…Да я на каруселях, которые одновременно в трех плоскостях движутся, такой тряски не испытывала! Меня даже начало укачивать.
― Трибун! Стой! Дай сюда девчонку! Ты из нее кости вытрясти собрался?! ― О! А вот и спасение подоспело в лице тётушки Хави.
Ее голос, в отличие от голоса Алаира, звучал пусть и недоверчиво, но вполне разумно. И действовала добрая банщица также по уму.
― Пусти-ка, плесну девчонке живой водицы в рот. Надо ж ей хоть чуток силы дать! ― Орисса сумела-таки отобрать меня у трибуна, уложила мою голову себе на колени, а уже в следующий миг на мой деревянный от недостатка влаги язык полилась живительная амброзия.
Я начала жадно глотать, ощущая, как с каждым движением горла оживает тело, наполняются силой мышцы, разгоняется по жилам кровь.
― Барбра, ты как?! Не молчи, скажи же что-нибудь! Дай знать, что ты меня слышишь! ― Алаир, не имея возможности трясти меня целиком, схватил и начал трясти мою руку.
― Тетушка, а дай-ка и Алаиру пару глотков воды, что-то он скрипит, как несмазанная дверь, ― все еще не имея возможности открыть глаза, попросила я. ― Заодно, может, и извилины в его мозгу на место встанут, а то, видно, заело там что-то.
Банщица засмеялась ― счастливо и задорно:
― А ты, Барбра, даже на пороге царства Духа Степи шутить не забываешь! Истинная орисса! ― прокомментировала она моё выступление и тут же обратилась к Алаиру. ― Трибун, твоя жена желает, чтобы ты хлебнул живой водицы. Не откажешь в просьбе воскресшей?
Алаир замялся. Прошептал что-то неразборчивое. А через пару мгновений я услышала гулкие звуки ― глотал мой супруг жадно и громко. Горло у него, похоже, пересохло почти так же сильно, как у меня.
Но вот трибун утолил жажду и вновь склонился ко мне. Я поняла это по тому, как близко раздался его шепот:
― Что ж ты не взглянешь на меня, жена? Неужто видеть не желаешь?
― Может, и желаю, да только глаза не открываются, а капнуть в них живой водицы что-то никто не торопится, ― ворчливо отозвалась я.
Нет, ну а как иначе? Трибун и банщица будто плохих земных фильмов пересмотрели! Тех, в которых люди, полгода отлежав в коме, вдруг встают, отряхиваются и идут по своим делам, как ни в чем не бывало. Но даже я, музыкантша, знаю, что в реальной жизни так не бывает! Был у нас в консерватории случай… А! Некогда сейчас вспоминать.
Пока я пыталась переключиться на мысли о насущном, тетушка Хави все же вытрясла из фляги остатки живой воды. Как раз хватило, чтобы промыть мне оба глаза. И вот тогда, наконец, я сумела разлепить веки и взглянуть на мужа.
Ну, что сказать? Выглядел он ужасно. Сосудики у него в глазах полопались, и сапфировая синь радужек на алом фоне смотрелась как озерцо студеной воды посреди застывающей лавы. Под глазами залегли черные круги. Черты лица заострились, а щеки прорезали глубокие морщины. Бледная кожа отдавала легкой зеленью, и я не знала ― то ли это проступило наследие прабабки-ориссы, то ли магварру срочно требовалось проверить печень. Надо будет подсказать остроухому целителю: пусть друга осмотрит.
― Ну здравствуй, муж, ― шепнула я и потянулась ладонью к щеке Алаира.
Он вновь схватил мою руку, но трясти уже не стал. Прижал ладонью к своему лицу. Сам замер безмолвной статуей, даже дышать перестал. Если б не перекатывающиеся под моими пальцами желваки, я бы решила, что он и вовсе окаменел.
― Алаир, дыши, пожалуйста, ― встревожилась я. ― Все же хорошо! Я тут, я вернулась и уже никуда не исчезну.
Алаир вздрогнул.
― Не исчезнешь? ― переспросил недоверчиво. ― Можешь поклясться в этом, Барбра?
― Могу! ― уверенно заявила я. ― Уже могу. Клянусь, больше никаких приступов, никаких длительных обмороков!
Алаир хрипло выдохнул, на несколько мгновений заслонил глаза локтем. У него дрогнули губы и дернулся кадык.
Тетушке Хави наблюдать за нашей беседой стало неловко. Воспользовавшись паузой, она решила высказаться:
― А не пойти ли вам, милые мои, в баню? ― предложила она. ― Там и отмокнете, и конечности свои затекшие распарите, и наговоритесь вдоволь в тепле и неге. Для чего вам тут, на голой земле да на четырех ветрах, мучиться?
Мне стало и смешно, и приятно. С одной стороны, в баню меня в этом мире еще не посылали. С другой ― пожилая орисса, видно, на семь бед один ответ имеет: помыться да попариться!
― Отчего бы и нет? ― кивнула я. ― Алаир, помнишь, когда мы с тобой в последний раз водные процедуры совместно принимали?
― Не помню… ― удивился супруг.
― Как же? А из болота кто меня вытаскивал? ― хихикнула я. ― Сама вымокла и тебя всего промочила!
― А как чувственно по мне взбиралась! Потом свирель доставала с таким видом, будто совсем за другим потянулась, ― припомнил трибун и тут же вдохновился. ― И правда, отличная идея ― баня!
Он уже собрался было взять меня на руки, но тетушка Хави отстранила Алаира твердой рукой:
― Ты себя-то донести, трибун! Семь дней не ел, не спал! На лице только глаза да нос остались! Барбру я понесу! Ты ступай следом. Не бойся, не уроню я твою красавицу!
На торжественное шествие ― я на руках у банщицы и пошатывающийся, как с бодуна, трибун рядом ― не высунулся посмотреть только ленивый. Но под ноги к нам никто не лез и вопросов не задавал. Вид что у тетушки Хави, что у Алаира был слишком уж неприступный. Даже элай Тейшериэль не рискнул подойти, хотя взгляд его пообещал мне очередное обследование, на этот раз ― куда более тщательное и придирчивое!