Страница 31 из 70
Словно подтверждая эти мысли, издал трель телефон прямой связи с УВД. Подполковник снял трубку с аппарата.
— Шимко. Я слушаю.
— Статью прочел? — спросил, не поздоровавшись, начальник УВД.
— Прочел, товарищ генерал-майор.
— Что делать собираешься?
— Капитана Пинчука, виновного в фальсификации доказательств в отношении Коровки, представить к увольнению из органов милиции по компрометирующим обстоятельствам. Ходатайствовать перед начальником следственного отдела о наказании лейтенанта Мурина, проявившего халатность в расследовании уголовного дела. Он молодой совсем, в отделе служит всего год. Почему его непосредственное начальство не контролировало, не могу знать. Как наказать меня, решайте сами, товарищ генерал-майор.
— И решу, — хмыкнул собеседник. — Легко отделаться желаешь, подполковник. Хотя, возможно, обойдется лишь неполным соответствием. Мне звонил министр. Что он сказал, я повторять не буду, но генерал не заинтересован раздувать историю и хочет побыстрее отчитаться перед ЦК о принятых им мерах. Но нужно, чтоб Коровка написал на его имя заявление об отсутствии претензий к органам дознания. Дескать, понимает: произошла ошибка, и просит не наказывать вас слишком строго. Понял?
— Так точно, товарищ генерал-майор!
— Поезжай к нему и привези бумагу. Что хочешь говори, как хочешь убеждай, но без нее сюда не появляйся. Погоны снимешь. Понятно объяснил, Шимко?
— Так точно.
— Действуй!
В наушнике послышались гудки. Шимко стал действовать: сел в дежурную машину и отправился по адресу, где проживал Герой Советского Союза. «Газик» заскочил во двор дома по улице Седых. У нужного ему подъезда стояла «Волга». Находясь под впечатлением от разговора с генералом, Шимко не обратил на автомобиль внимания. Вышел, поднялся по лестнице и позвонил в квартиру. Дверь ему открыл парень лет двадцати.
— Борис Михайлович Коровка? — уточнил Шимко, ступив в прихожую. Получив кивок, продолжил: — Я начальник Советского РОВД Минска. К вам по делу.
— Слушаю, — сказал Коровка.
— Произошла ошибка, Борис Михайлович, — сказал Шимко. — Вас привлекли к ответственности незаконно. Я разберусь и строго накажу виновных. Но из-за статьи в газеты пострадают люди, которые не при делах. У них же семьи, дети. Вы можете помочь.
— Как? — спросил Борис.
— Напишите заявление на имя министра МВД. В нем сообщите, что у вас нет претензий к органам милиции. Понимаете, что произошла ошибка. Еще попросите не наказывать виновных строго. Текст я продиктую.
— Я ничего писать не буду, — подумав, сообщил Коровка.
— То есть? — подполковник изумился. Он привык за годы службы, что милиции не принято отказывать — и, тем более, в какой-то там бумажке. — Почему?
— Не хочу. Разговор окончен, до свидания.
Подполковника приливом захлестнула ярость. Как он смеет с ним так говорить!
— Ты, пацан, наверное, не понял, — процедил с угрозой в голосе. — Думаешь, раз сам Герой, а адвокат-еврей добился оправдания в суде, так теперь ты можешь на милицию плевать? Ошибаешься. Дело можно возбудить по вновь открывшимся обстоятельствам, и отправишься ты в камеру к дружкам-рецидивистам. Не то они соскучились по молодому петушку…
Он не договорил: за спиной хозяина квартиры послышались шаги, и в прихожей появился человек, чье лицо Шимко узнал мгновенно. От страха онемел — встретить здесь главу республики он никак не ожидал.
— Я все слышал, — сообщил Машеров, встав плечом к плечу с Коровкой. — Не пытайтесь оправдаться, подполковник. Только что вы угрожали герою-пограничнику посадить его в тюрьму по сфабрикованному делу. Я ведь не ошибся?
Подполковник не ответил — язык не подчинился.
— До сегодняшней минуты я предполагал, что случившееся ранее — досадная ошибка, — продолжил первый секретарь. — Теперь же убедился: столичная милиция забыла про закон, воротившись к временам, когда дела в отношении невиновных граждан штамповали пачками. Кто велел вам взять такое заявление? Говорите!
— Начальник УВД, — сиплым голосом произнес Шимко. — А ему — министр.
— Ясно, — зло прищурился Машеров.
Подполковник понял, этим двум несдобровать, а ему теперь — тем более. Машеров перевел взгляд на китель подполковника, где рядком висели орденские планки.
— Партизанская медаль?[43] — он поднял бровь.
— Вторая степень, — подтвердил Шимко.
— В каком отряде воевал?
— Соединение «Тринадцать».
— У Гришина?[44] Ну, что ж ты, партизан?.. — Машеров потемнел лицом. — Помнишь, как в войну мечтали: хотя бы месяц мирной жизни? За это умереть не страшно было. Минуло четверть века без войны — живи и радуйся, а вы что творите? — он помолчал. — Вот что, подполковник. Погоны ты, конечно, снимешь — милиции такие не нужны. Пойдешь в народное хозяйство. Но, если вдруг узнаю, что приложил руку к аресту невиновного, отправишься в колонию. Ты понял? Прочь с глаз моих!..
Шимко не помнил, как спустился, сел в машину, приехал и вошел в свой кабинет. Хотя теперь уже и не его… Сегодня же последует приказ по министерству. Машеров слов на ветер не бросает и на расправу крут. А тут еще его упрек… Все было так, о мирном времени они мечтали. Считали, кончится война, начнется замечательная жизнь. Они забудут грязь и кровь, ожесточение и смерть. Счастливо будут жить. Так все и вышло. Шимко отправился учиться, затем — служить в милицию. Старался, рос в звании и должности. И не заметил, как собственное благополучие и карьера отодвинули в сторону то, чему он раньше присягал. Закономерный крах судьбы… И ладно бы своей, в конце концов, не воевать пошлют. В отряде было пострашнее. На зоне тоже жизнь… Но сын, которому отец — пример для подражания… Его за что?
Подполковник размышлял недолго. Машеров прав, он хорошо пожил — и не месяц — четверть века. Жаловаться грех. Надо дать возможность пожить и сыну. Его отец не будет изгнан из органов с позором и не отправится в колонию. Умрет на боевом посту. По какой причине — второстепенно. С мертвых спроса нет. Сын окончит школу и получит назначение. Пусть служит, радуется жизни. Там, в лесах, они за это воевали…
Шимко взял лист бумаги, ручку, написал большими буквами: «Прошу партию меня простить. Не наказывайте сына». Положил на стол записку и достал из сейфа табельный «Макаров». Снял с предохранителя и загнал патрон в патронник. Выдохнул, поднес к виску и нажал на спуск…
Ольга пребывала в сладкой неге. То, чего она боялась прежде, оказалось глупым опасением — близость принесла ей не испытанное ранее наслаждение. Для начала Борис накормил ее рассольником, а потом отправил в ванную — принять душ с дороги. Сам, пока она плескалась, разложил и застелил диван. А, когда она несмело подошла, мягко обнял и стал нежно целовать. Ольга не заметила, как они оказались на диване. Он продолжил целовать ее, гладя и шепча ей что-то ласковое. А потом они соединились воедино… Это было так необыкновенно хорошо! Ольга будто воспарила в небеса. Каждое его движение приносило ей блаженство, и оно все нарастало — до тех пор, пока не завершилось пиком сладострастия. Не сумев сдержать эмоции, Ольга даже закричала — громко и протяжно. Он в ответ ускорился в движениях, а затем разъединился с ней, сам при этом застонав. Наслаждение ушло, но осталась нега с чувством радости от того, что она перед этим испытала. Голова ее лежала на плече Бориса, он же ласково и нежно гладил ее грудь.
«Зря я так боялась, — улыбнулась своим мыслям Ольга. — Это было замечательно! Только вот…»