Страница 4 из 16
Глава 2
Я стоял в полной прострации перед окном, глядя на своё отражение. Ещё полчаса назад я был шестидесятилетним дядькой. Как я мог оказаться этим прыщавым юнцом? Может, всё-таки, это галлюцинация?
Но все ощущения просто вопили о том, что это реально. Хотя этого просто не может быть! Убежденный рационалист и прагматик внутри меня упорно твердил, что всему происходящему есть разумное объяснение, и вот-вот ситуация прояснится, надо просто еще немного подождать. Однако минуты текли, а ничего не прояснялось, ситуация не менялась. Я все более отчетливо понимал, что произошло нечто необъяснимое, и я действительно нахожусь в теле этого молодого паренька, а время откатилось на несколько десятилетий назад.
Вернулась Марина и привела с собой медсестру средних лет и возрастного доктора — высокого, крупного, седого мужчину в роговых очках и с лысиной на макушке.
Марина с медсестрой увели Николаева в процедурную. Санитарка подтерла за ним капли крови на полу и ушла. Старший сержант беседовал с пришедшим доктором. Они долго шептались у меня за спиной. Краем уха я разобрал слова милиционера:
— Да точно Вам говорю! Он сам прыгнул.
Они ещё какое-то время постояли, обсуждая мою персону, а потом вдвоём подошли ко мне и встали на небольшом расстоянии сзади. Я уже подумал, что они сейчас набросятся на меня и свяжут как буйного психа.
Я все ещё находился в полнейшем ступоре от происходящего, не успел выработать стратегию своего дальнейшего поведения и продолжал стоять лицом к окну, наблюдая за ними в отражении.
— Ивлев! — обратился ко мне старший сержант. — Объясни нам с доктором, с какого перепугу ты сиганул с моста.
Я повернулся к ним, решив идти в несознанку:
— Не помню.
— Вот. Он даже фамилию свою не помнит, — сказал Ефремов.
— Он в воду упал? Не мог он там обо что-нибудь головой удариться? — уточнил доктор и подошёл вплотную ко мне. Он уверенно убрал мою руку от моего же лба.
— Это что за шишак? Синяка еще нет, только ссадины. Травма свежая. — констатировал он.
— Юрий Васильевич, честно сказать, я не видел, как он упал, — оправдывался старший сержант. — Там, куда он сиганул с моста, река не замерзла, это точно. Об лёд он удариться не мог. Если только под водой что-то было. Или там опоры бетонные у моста, его течением как раз на них потащило. Может и врезался. У него что, эта? Как её? АмнЕзия?
АмнЕзия! Цирк! Но легенда для меня сейчас оптимальная. Пока не пойму, что здесь происходит, будет очень удобно все казусы объяснять потерей памяти.
— Не знаю. Будем наблюдать, — ответил доктор. — Полежит у нас недельку. Может, вспомнит, что его на этот «подвиг» толкнуло. Да? Ивлев!
Я молча кивнул. Мне сейчас передышка ой как нужна.
— Еще пригласите мне его родителей, — попросил доктор старшего сержанта. — Как, значит, его зовут?
— Вроде, Пашка. Николаев мой точно скажет. Он его знает, на одной улице живут.
— Хорошо. Пойдём, Ивлев, — сказал доктор, бесцеремонно развернул меня за локоть и, пихнув ощутимо в спину, подтолкнул меня в сумрачный коридор, в который Марина увела Николаева.
Мы прошли мимо нескольких закрытых дверей и подошли к открытой двери с надписью «Процедурная». Доктор уверенно зашёл туда. Я вошёл за ним и скромно встал у входа.
Николаеву, по-видимому, уже зашили порезы на ладонях. Лицо его было очень бледным. Сестра бинтовала ему правую руку, левая была уже забинтована.
— Противостолбнячную сразу поставь ему, — сказал доктор Марине.
— Хорошо.
— Что тут?
— Переохлаждение. Шесть швов на правой руке, четыре на левой. Первое время даже ложку держать не сможет ни той, ни другой рукой. И еще у него головокружение довольно сильное. Возможно, ударился головой.
— Так, и этот тоже с ушибом головы! Возможно, и правда в реке там что-то есть. Ну ничего! До свадьбы заживёт! Но недельку пусть полежит, понаблюдаем.
Сестра задрала Николаеву пижаму, и Марина уколола его простым многоразовым стеклянным шприцем под лопатку. Лицо милиционера сморщилось, как будто он раскусил лимон.
Мне стало жаль его. Как я понял, он спас меня, вытащил тонущего из реки. Рисковал, можно сказать, собой! И пострадал в итоге.
— Марина, положи их. — распорядился Юрий Васильевич. — Ихтиандр не помнит, как его фамилия, но твой больной его знает, уточнишь у него, когда карту заполнять будешь. Я пошел к Ефремову.
— Хорошо, — ответила Марина. — А куда их? В Терапию?
— В Хирургию.
— Хорошо.
Медсестра прибиралась на процедурном столике. Марина что-то записывала в толстом журнале.
Николаев встал с табурета, на котором сидел, и остался стоять, пошатываясь. Лицо его еще больше побледнело, его резко повело в сторону. Я бросился к нему и подставил ему плечо, чтобы он оперся на меня, как на костыль.
Женщины всполошились, усадили его обратно на табурет, сунули под нос ватку с нашатырем. Я встал сзади и поддерживал его.
Через некоторое время Марина спросила Николаева, как он себя чувствует и предложила ему перейти в палату и лечь. Вместо ответа, он кивнул головой и сделал вторую попытку встать. Я сразу подставил ему плечо и попросил врача дать мне с собой ватку с нашатырем, на всякий случай.
Так мы и побрели за Мариной по сумрачному коридору.
Если это галлюцинация, то уж очень реалистичная и детализированная. До мелочей, до запахов, до болевых ощущений. Что-то тут не так.
Мы прошли через холл в противоположный коридор. Хирургия располагалась на первом этаже. Было поздно, больница спала. Только из приоткрытых дверей единственной палаты падал в коридор свет. Я догадался: нам туда. Там нас ждала уже знакомая санитарка.
— Тётя Вера, положи их. Я за картами, — сказала Марина и вышла.
Я огляделся. Сама палата была небольшой, но высокий потолок делал её просторной. В палате было одно большое окно с широким подоконником. Из мебели только пять панцирных коек, вместо тумбочек, высокие табуреты с полкой и у каждой койки в ногах стоял стул.
На одной из коек тётя Вера, пыхтя, натягивала простыню на матрас, целиком сшитый из подкладной резинотканевой клеёнки.
Под каждой койкой стояло судно. Около стены стоял эмалированный таз с красной надписью масляной краской «Для рвоты». Слава Богу, пустой.
Две койки были уже заняты. На одной лежал щупленький дедок, с любопытством рассматривающий нас. На второй кто-то пытался спать, отвернувшись к стенке и завернувшись с головой в одеяло.
— Ты ложись туда, а ты — туда, — приказным тоном распорядилась тётя Вера, показывая нам на койки в разных концах палаты.