Страница 59 из 111
Глава 16
Я вытер нож о последний чистый обрывок одежды Ушей, огляделся. Вон то место под молодой сосенкой подойдет, чтобы закопать его труп. И правильно я сделал, что отправил Хакона вместе с Булочкой на корабль, незачем пацану знать о разладе среди ульверов.
Булочка уходить не хотел, думал, что это может быть ловушкой. Коршун с нами недавно, как и Уши. Вдруг они в сговоре? Вдруг хотят увести меня подальше от людей, привести к засаде и убить меня там? Подозрительность Простодушного перекинулась и на его друзей. Но я не думал, что Коршун предатель. Да, он сарап, сын рабыни, и уже из-за этого стоило его опасаться. Недаром же говорят, что у детей рабов гнилая кровь и ядовитое сердце! Но его история походила на истории Сварта, Тулле, Вепря.
Я не был искусен в пытках, не знал, как лучше резать, чтобы Уши сразу не помер. Впрочем, он же хускарл, быстро сдохнуть не должен, а еще я вспомнил, как недавно Живодер истязал человека Скирре.
До последнего я надеялся, что Уши — человек Скирре. Мне хотелось отправить Пивохлебу еще один хеймнар, колоду без рук и ног. Я даже думал, как лучше: отрезать Уши уши или, наоборот, оставить. Но Уши поклялся, что он и вправду был нанят Сивым не так давно, и сначала хотел быть честным хирдманом. Но сражение с измененным его сильно напугало. Жестокая смерть Костей, потом Фастгера… Он не боялся сражений с людьми, но твари и измененные — другое дело. К тому же, как я понял, Уши постоянно мотался между хирдами, не знал, что такое поддержка, не привык доверять людям рядом с собой. В прежних хирдах каждый готов был подставить другого под удар. И смерть Костей он посчитал предупреждением. Да еще Альрик забрал руну себе, хотя мог спасти кого-то из троих раненых.
Уши хотел бы уйти из хирда, но он был принят не как Коршун, а взят насильно. Он думал, что Альрик его просто так не отпустит. Потому когда появился Росомаха, Уши увидел свой шанс. Росомаха заверил, что никогда не будет охотиться ни на тварей, ни на измененных, и хороший слух настолько полезен, что хевдинг не должен отправлять его в битвы. Тогда Уши согласился подслушивать наши разговоры и пересказывать их Росомахе. Многого он вызнать не успел, только что Альрик болен чем-то, связанным с бездной, и Живодер делает с ним что-то, чтобы прогнать болезнь. Потому и решил проследить за мной. Но даже под пытками Уши утверждал, что ничего не знает о Росомахе.
Вдвоем с Коршуном мы быстро выкопали яму, закинули туда труп и закопали. Даже если Уши проснется после смерти и станет драугром, от одного мертвеца ничего не случится. Уж как-нибудь в Мессенбю с ним справятся.
Но провозился я изрядно. Успею ли собрать ульверов? И нужно что-то делать с Росомахой. Да и прочим новым хирдманам я не особо доверял.
Мы с Коршуном пошли к пристани, и на ходу я спросил:
— А почему ты решил помочь? Неужто измененные не пугают?
Полусарап ответил не сразу. У Гачая тоже была такая привычка: сначала помолчать, подумать, а уж потом говорить.
— Я не знаю никого из сарапов, кроме матери. Она часто говорила, что для сарапов нет никого важнее семьи. Еще она говорила, что семья может быть не только по крови, но и по сердцу.
— Но ее-то продали! — не удержался я.
— Да. Кто-то из ее семьи поступил неправильно, и чтобы загладить вину, семья вынуждена была отдать ее в рабство. И мать не винила своих родителей. Она считала, что они поступили верно. И с тех пор, как я решил стать хирдманом, я искал такую семью. То ли из-за внешности, то ли еще из-за чего-то я никак не мог найти хороший хирд. Как-то было, что я несколько зим ходил с одним хёвдингом, и хирдманы были дружны. И хотя серебра мы почти не получали, выполняли мелкие поручения в обмен на еду и одежду, мне всё было по сердцу. А потом хёвдингу надоела такая жизнь, он осел на земле и распустил хирд.
— А ты чего?
— Когда-то я поклялся, что стану хельтом и отыщу семью матери в сарапских землях. Без хирда как я получу столько рун?
— Потому ты и пришел к нам?
— Да. За три зимы ты из двурунного стал восьмирунным. Может, и я смогу исполнить свою клятву? И еще я внимательно слушал и смотрел. Многие воины в вашем хирде с самого начала и не хотят уходить. Вы друг другу как братья. Сейчас у вас в семье разлад, но братья всегда мирятся.
— Это ты глупость сказал, — рассмеялся я. — Есть братья, которые убивают друг друга ради наследства.
Но слова Коршуна заставили меня кое о чем задуматься.
— Слушай, а кто из новых хирдманов думает так же? Кому бы ты доверился? Сегодня мы уйдем из Мессенбю по одному делу, и сначала я думал оставить всех, кого мы набрали в последние дни, в городе. Но вот тебе я верю!
— Как по мне, Бродир Слепой достоин доверия. Ему часто не везло, он устал от неудачливых и тупых хевдингов, да и дар у него не особо хорош. Если он поймет, что ульверы надолго, то будет как Вепрь. Синезуб слишком прост и глуп для предательства. Скарв жаден. Если будет думать, что с ульверами получит больше серебра, никогда не предаст. Лундвар Отчаянный недаром получил свое прозвище, за добрую драку сам готов заплатить, потому к ульверам и пришел.
До Живодера Лундвару по отчаянности далеко, но нашим пробным боем он наслаждался.
— Братья Эйвинд и Эдвард, Старший и Младший, слишком любят выпить, ни разу не пропустили. Как воины, они неплохи, и их дары дополняют друг друга, но я бы не стал им пока доверять.
Они не были двойней, как Ленне и Нэнне, но дары у них сходные. Старший силен и стоек, предпочитает тяжелый железный щит и молот, а Младший юрок и ловок, дерется без щита мечом и кинжалом.
— Свистун… Кажется, у него какое-то трудное условие для дара. Он очень опытный воин, но он пережил больше сорока зим, а всего хускарл. Себе на уме. Закрытый человек.
Бой с ним дался тяжелее всего, и не из-за даров. Свистун по мастерству не уступал Гачаю, и я хотел бы поучиться у него, благо и оружие у нас одинаковое. А еще он любил насвистывать себе под нос, потому и прозвище такое.
— Беспалый, — Коршун задумался. — Я понимаю, почему хёвдинг взял его. Дар у него хорош, любой бы такой хотел, да слишком уж он озлоблен. Лает на всех, огрызается, ненавидит и себя, и других. С ним и так хлопот не оберешься, а уж брать с собой на сложное дело…
— Ты будто с ним давно знаком.
— Сталкивались. Он уже тогда без пальца ходил. Слышал, что он хотел Мамировым жрецом стать, даже палец себе отрубил под корень, но без толку.
Мы почти дошли до «Сокола». Я остановился, заглянул в глаза Коршуну.