Страница 56 из 93
Он запнулся. Он говорил не о подъеме и не о сражении ― о минувших приливах, о своем правлении и недуге. Эльтудинн часто думал о том, как обманул его, пытаясь уверить: Безобразный простит отступившегося жреца, если тот станет справедливым королем. Тот стал почти святым, но бог не простил. Боги ревнивы к святости.
Эльтудинн опустился на сырую траву чуть в стороне, скрещивая ноги, к склону спиной, чтобы не видеть происходящего внизу. От него вряд ли ждали оправданий, но он заставил себя сказать:
— На походе настаивал совет графов. Я верю, что вы не обратите прежнее оружие против нас. Но мы не можем быть уверены, что…
Вальин понял его слишком быстро.
— Что мне осталось долго? ― Его голос наконец совсем сорвался. ― Что меня не сменит кто-то, кто перебьет вас из базук? ― Взгляд застыл, приковался к мокрым травинкам, а потом в воздухе прозвенел слабый грустный смех. ― О. Благодарю, что напомнил о моей
Эльтудинн неотрывно глядел на тусклый сгорбленный силуэт. Честным был бы кивок, графы думали именно так, но шея стала каменной при одной мысли.
— Любая вера, ― тихо заговорил он, злясь на свой холодный тон, на свой прямой взгляд, ― относительна, Вальин. Твоя справедливость ― равный бой. Справедливостью тех, кто сменит тебя, может оказаться уничтожение врага скорее, любыми средствами, без попыток что-то спасти. Нет?
— Да, ― пробормотал Вальин, не поднимая глаз. ― Такие есть. И я понимаю их.
— По обе стороны. Нет?
И снова Вальин рассмеялся, уже совсем неискренне, скорее с отвращением.
— Один из моих ближних графов всякий раз, как я иду на переговоры с тобой, советует мне спрятать нож в рукаве… Умно, да?
Эльтудинн догадывался, кто этот граф, видел его и сегодня ― черноволосого, ухоженного, синеглазого и в плаще цвета крови. Его идеей было выжечь линию боя, чтобы дезориентировать врага. И ведь ни пятна копоти не осталось у графа на одежде.
— И ты прячешь? ― Эльтудинн приподнял брови, силясь не поддаваться дурным порывам и обратить все в шутку. Подался ближе. ― Мне бояться? Ну-ка покажи.
Вальин неожиданно подхватил его натянутое веселье: улыбнулся и послушался, оттянул сначала один рукав, потом другой. Там не было ножей. Бледные пальцы дрожали так, что прочие слова ― шутливые уверения в ответном безоружии, утешения, что угодно ― померкли. Хотелось приблизиться еще. Коснуться лбом лба, как они иногда делали, когда один утешал другого, вместо того чтобы в очередной раз ударить. И долго-долго молчать под серым небом. Каково отсчитывать собственное угасание? И почему угасающему никак не отдать немного своего огня? Что-то похожее Эльтудинн чувствовал лишь раз ― стоя над отцом. И не понимая, что, возможно, для его спасения достаточно вырвать мокрую тряпку из дядиных рук.
— Во избежание новых нарушений, ― Вальин собрался, глянул в упор и заговорил тем бесцветным металлическим тоном, каким зачитывал приказы солдатам, ― мы возведем здесь крепость. Мы не верим ни в какие подачки пиролангов, не станем ничего искать и, по крайней мере, не пустим сюда тех, кто верит. Эти земли мертвы, и даже у гробниц должна быть стража. Пока могильником не стал весь мир.
А Эльтудинн неожиданно понял, что почти не слушает: перестал, еще когда прозвучало: «Возвести крепость». Он вспомнил, как однажды увидел Вальина в тихой бухте: там он пытался строить замки из песка, но все рассыпáлись. Нынешние форты Крапивы стояли незыблемее, были, по рассказам, стройны и прекрасны. Интересно, помнил он те, что оставил в руинах в день Соляной бойни?
— Стройте. ― Не ответить было нельзя, но не стоило и обещать лишнего. ― Правда, не обещаю, что мои люди не сравняют эту крепость с землей или не решат построить свою. Не всем нравится миротворчество, Вальин, и не все доверяют тебе…
«…как я». Этого не требовалось произносить.
— Я знаю. ― Вальин кивнул, снова немного ожил. ― Довольно и этого, благодарю за понимание. ― Тон все еще был печальным, а брови вдруг сильнее сдвинулись. ― Хотя, знаешь, порой я думаю… может, правильнее внять советам некоторых графов? Просто взять и сжечь все это, чтобы соблазнов не было ни у кого? ― Он повел рукой вокруг.
Больной лес. Холодные холмы. Еще один фрагмент общей истории.
— «Помни, ― Эльтудинн снова поймал его взгляд и удержал, ― даже если ничего не получится, тебе есть куда вернуться». Эти слова оказались для меня когда-то очень важны. Ты не думаешь, что они важны…
–
Заканчивать он не стал. Помедлил, пожал неопределенно плечами и признался:
— Я все еще порой злюсь на него, поэтому не хочу об этом. ― Взгляд опять потеплел. ― Но ты прав в главном: наши
Говоря, он стал было подниматься, но не смог встать: ноги подогнулись, он снова тяжело упал на колени и осекся.
— Я… ― Закрылись глаза, голова начала клониться. ― Прости, я…
Он теперь все шарил, шарил вокруг, словно ища что-то ― так близорукие люди ищут упавшие очки. Но раз за разом пальцы лишь в судороге стискивали траву, резались об нее: на пироланговых холмах во многих местах росла жесткая неприветливая осока.
— Стой. ― Эльтудинн снова подался навстречу, коснулся его предплечий, останавливая судорожные попытки найти опору в пустоте. ― Стой… ― Слабый свет из-за туч блеснул на серебряной вышивке плаща, на влажных от мороси волосах. Вальин с трудом вскинулся. Крови на его платке стало намного больше, в глазах проступили слезы боли. ― Слышишь меня? Можешь дышать? Говорить?
Но, не успев ничего ответить, он просто застонал, обмяк и упал вперед. Его пришлось поддержать, осторожно приклонить голову к своему плечу.
— Вальин…
Он задрожал, не в силах даже отстраниться. Ладони были ледяными, а лоб пылал.
— Можешь?..
Все это тоже было, было не раз, и всегда Эльтудинн боялся прочитать в глазах, полных бессилия, «нет» или не прочитать вовсе ничего. Но Вальин собрался, наконец посмотрел в ответ ― мутно, точно и прикосновения, и вопросы мучили его, ― и кивнул.
— Не бойся. ― Он поднял трясущуюся ладонь, закрыл здоровый глаз. К Эльтудинну обращена была теперь только мутная пустота над алой полоской несуществующей улыбки. ― Даже я давно не боюсь, просто устал… ― Слеза все же потекла по щеке. ― Прости. Бесконечно повторяю это сегодня, снова прости, но…
…других слов нет.