Страница 50 из 93
Вальин сложил листок, убрал флакон в ящик и устало прикрыл глаза. Он давно понял, что власть ― как бы ее ни романтизировали, ни превозносили, ― в целом, тусклая, однообразная область жизни, мертвый океан. Каждую волну, стоит только поднатореть, можно увидеть, предсказать, остановить или усилить. Каждое предательство союзника горчит, и лучше не впускать его в себя. А каждое перемирие с врагом горчит еще сильнее, потому что быстротечно вопреки всем надеждам. Но не впускать его гораздо сложнее, особенно если веришь: враг не должен был стать врагом.
В который раз он вспомнил первый их бой, еще за короля, вечность ― то есть четыре прилива ― назад. Уже тогда стало очевидно: все сложится не как хотел бы Штиль, совсем не так. В миг, когда встретились их глаза, Эльтудинн оскалился, но тут же горько усмехнулся. А Вальин, глядя в ответ, не почувствовал ничего, что мог бы, если бы был чуть юнее, наивнее. Ничего, кроме понимания: мир на огромных весах, готовых развалиться, и если есть шанс их удержать, то вот он.
Они сражались, скрещивали клинки раз за разом, шпорили лошадей, сшибались и вновь разъезжались, а вокруг растекались и плавились тьма и свет тысяч смертей. Наконец Вальин выбил из чужой руки саблю, но почти сразу, обессилев, выронил свой меч. А вскоре разнеслись кличи, затрубили горны, со стонами и скрежетом все остановилось, точно ржавый механизм, состоящий из множества разумных, но разболтанных, не понимающих своего назначения деталей. Эльтудинн опять посмотрел на Вальина горящими золотыми глазами. Снова был рассвет, и снова темный король был в черном ― последняя тень ночи. И он вдруг сказал:
— Как жжется Королевская Крапива…
Неудивительно: Вальин едва не отрубил ему несколько пальцев, на руке багровела широкая рана. Но, говоря, Эльтудинн слабо, самыми уголками губ, улыбнулся, точно скорее изумлялся своему почти-поражению, чем злился. Чуть помедлив, он добавил:
— Я часто тебя вспоминал. Надеюсь, и ты меня не забыл, великий светлый король.
Вальин еще был лишь графом. Но многие уже звали его так.
Он молчал. Он не мог даже слезть с лошади; его колотила дрожь, которую он все пытался скрыть и которой никак не мог себе объяснить. К счастью, вокруг было слишком много тех, кто нуждался в нем, и нашелся даже тот, кто подал ему меч. Забирая оружие, спешно опуская взгляд на золоченые листья рукояти, Вальин пробормотал:
— Теперь мы вряд ли сможем забыть друг друга.
А позже они промывали раны в одной реке, в той, что вливалась здесь в море. Вся она вскоре побагровела, но осталась ледяной и прозрачной. Вальин смотрел на беспокойный бег воды и вроде бы приходил в себя, смирялся со всем, что смеялось в лицо и стучало в ушах. Не далее как перед походом он был в храме Рыжей Моуд и загадал ей желание: снова увидеть Эльтудинна, хоть раз, живого или мертвого. Что ж. Он видит его. Богиня Судьбы легкомысленна, делает ровно то, что у нее просят, и редко спрашивает: «Зачем и как?» Вот и теперь она просто столкнула их, просто мешает их кровь в реке, просто усмехается издалека и обещает: «Ты пожалеешь. Ты уже очень жалеешь, глупый человек, не так ли?»
Жалеет ли? И жалеет ли тот, кто стал врагом?
— Крапива все прорастает… ― Вальин вдруг снова почувствовал касание пальцев, мокрых и горячих, к виску. Медленно обвел глазами окружающую пустоту, в которой жеста никто не видел. ― Мир лучше бы подписать под Жу. Там теплые источники, а берега скрыты зарослями фруктовых деревьев, пальм и лиан. У нас легче переносить морскую хворь. У нас кто-то сможет позаботиться о тебе. Лучше, чем в Ганнасе.
Рука Эльтудинна все еще кровоточила. Алые капли упали на кожу в миг, когда Вальин быстро, крепко сжал черные пальцы и отвел, понимая: со стороны касание могут расценить как знак вовсе не дружеского участия, а силы, власти, даже
— Разве не лучше тебе будет, если я скорее умру? Молись о ветрах, темный король.
Он себя едва слышал: голос сел. «Темный король» прозвучало злым шипением, хотя Вальин к этому вовсе не стремился. И Эльтудинн понял это: в лице так ничего и не дрогнуло. А губы едва разомкнулись, когда он просто, ровно, тускло прошептал:
— Нет. И я знаю, что ты тоже о них не молишься.
Кровь продолжала течь, и наверняка ему было больно. Вальин очнулся, отпустил его руку и посмотрел на свою обагренную ладонь. Кровь нуц была яркой, ярче крови кхари ― необъяснимо, учитывая черноту их кожи. Казалось, если скорее не смыть эту кровь, она въестся клеймом. Вальин склонился над рекой, погрузил в нее руки. И прежде чем рябь разбилась, увидел в отражении свое белое лицо и расширенные, потемневшие глаза.
— Так что же? ― спросил Эльтудинн.
Вальин покачал головой и сказал, что договоры стоит подписывать только на границе земель условно Светлых ― верных Незабудке ― и условно Темных ― верных Чертополоху, так будет безопаснее для всех. Язык едва слушался, ноги дрожали: близился очередной приступ; Вальин выезжал из Ганнаса еще не до конца выздоровевшим. Умывшись, он вскинулся. Эльтудинн неотрывно смотрел на него. Под взглядом, полным лишь тревоги и понимания, было невыносимо находиться. Вальин пробормотал что-то о том, что ему нужно с кем-то поговорить, хотел уйти, но услышал тихое:
— Подожди. Прошу тебя.
Отголосок собственных слов в храме. Он не посмел бы отказать, да и… не хотел.
— Что? ― Поняв, что стоять больше не может, он присел на траву, и Эльтудинн тут же, даже слишком спешно опустился рядом. Вальин отстраненно подумал: солдаты, если все же смотрят в их сторону, наверное, недоумевают. Должны были убить друг друга ― не убили. Должны бросаться отповедями с расстояния пары вытянутых рук ― не бросаются. И почему-то он улыбнулся. А потом задал вопрос еще более нелепый, чем улыбка после такой бойни: ― Неужели тебе правда меня не хватало?