Страница 113 из 134
— О единый бог, создавший нас из ничего! Все находится в твоих руках, и я прошу тебя: пусть овцы вот тех братьев сегодня ночью окаменеют, а этому старику, о единый бог, дай столько, чтобы он был обрадован!
После этого Уасгерги растянулся на своей постели. Прошло немного времени, и кутан старика-кударца наполнился отарой, которая подняла шум. А овцы трех братьев окаменели.
Уасгерги обращается к старику:
— Старик, спишь ли ты? Проснись-ка, выйди наружу! Скотина твоя подняла шум, может быть, зверь напал на нее.
На некоторое время старик-кударец притих, ничего не ответил Уасгерги, а затем говорит ему:
— Добрый гость, почему ты издеваешься надо мной? У меня имелись только коза и козленок; козленка я зарезал, коза же и осел спят около меня. Почему ты издеваешься надо мной?
Уасгерги опять ему говорит:
— Я не издеваюсь над тобой, но выйди к своей скотине, я боюсь за нее.
Старик-кударец из уважения к гостю встал, вышел из шалаша и видит: кутан его переполнен белыми, черноголовыми овцами.
Он решил, что это чужие овцы и что они приблудились к нему от хозяина, который только недавно переселился сюда, — ведь здесь таких овец ни у кого не было. Вернулся он в шалаш и сказал своему гостю:
— Это чужие овцы. Откуда у меня могут быть такие овцы? До утра я их задержал в своем кутане, а утром их выпущу.
Уасгерги же ему говорит:
— Они не чужие, они — твои. Единый бог дал их тебе, никто другой их не назовет своими. Не бойся и владей ими! Владей ими счастливо, но пусть характер у тебя останется таким же, как сейчас.
И тогда старик-кударец поверил тому, что это — его овцы. Он снова улегся спать и быстро заснул, а Уасгерги — да будет ему табу! — исчез.
Утром старик быстро соскочил с постели и видит: одни овцы лежат, другие — стоят, а третьи — жуют жвачку. А у чабанов, его соседей, в это утро все было тихо. Не выпуская своих овец, он проведал своих соседей и увидел, что их кутаны полны каменных истуканов; даже собаки окаменели. Чабаны же стоят, охваченные печалью, и не понимают, что с ними случилось.
Они спрашивают старика-кударца:
— А ты кто такой, откуда ты пришел?
— Я имею кутан вон там. Каждое утро слышны бывали ваши крики, ваша возня со скотиной, а сегодня ничего не слышно, поэтому я пришел проведать вас.
— А твою скотину миновало несчастье? — спрашивают его.
— Мою скотину несчастье миновало, — сказал он им.
— В чем же провинились наши овцы? Почему они окаменели, а его — нет? — удивились они.
Старик-кударец выпустил свою отару из кутана и стал пасти своих овец. Он понял в чем дело и повеселел:
— Единый бог дал их мне, и теперь надо их хорошо содержать, как он мне наказал. Нужно нанять чабанов, один я с ними не справлюсь.
И он нанял столько чабанов, сколько ему нужно было. Он вывез туда свою семью, возвел там большие постройки и приглашал к себе в гости всех, кто только проходил мимо него:
— Заверни! — говорил он каждому. — Буду тебе фусуном.
Вот так он жил и сегодня живет еще.
Как из всего этого мы ничего не видели, так да не посетят нас никакие напасти, никакие болезни!
107. Смуглая красавица, изнеженная дочь Саулага, и сын Фалвара
Смуглая красавица, изнеженная дочь Саулага 75! Не было такого, кто не приходил бы сватать ее. И утренние ангелы, и вечерние духи-предстатели приходили сватать ее. Но на всех сватающих ее она возводила какую-либо хулу, находила у них какой-либо недостаток. И те, на кого она возводила хулу, уходили от нее с поднятыми плечами и опущенной головой.
Явился к ней со своим сватовством и Елиа; он умолял ее, но и ему она отказала, заявив:
— А ты-то как посмел явиться ко мне? Ты носишься по равнинам с громом и криком как глашатай!
Он ушел от нее особенно обиженным. По дороге его встретил Уасгерги. Он приветствовал его и спрашивает:
— Где ты был, Елиа?
— Где я был? Я ходил сватать дочь Саулага. Она оскорбила меня, и я разобиженным возвращаюсь домой.
— А ведь и я тоже направляюсь к ней. Что мне в таком случае предпринять?
— Откуда я знаю, что ты должен предпринять? Бог да поможет тебе в осуществлении твоего желания, а со мной она поступила так, как и следовало мне.
— Что же она все-таки сказала тебе? Та, которая отказала тебе, Елиа, что она может представлять из себя? — сказал Уасгерги и расхохотался в лицо ему.
— Меня она попрекнула тем, что я как глашатай ношусь по полям с криком, — говорит ему Елиа. — Увидим, что она тебе скажет! Иди своей дорогой и не издевайся надо мной.
И Елиа расстался с Уасгерги и зашагал по своей дороге. Уасгерги подошел к дому Саулага. На зов его вышел к нему сам Саулаг, и Уасгерги говорит ему:
— Да не будет мне позорно, я прибыл сватать твою дочь. Какой будет ответ мне?
— Решение вопроса не от меня зависит, — сказал ему Саулаг. — Она знает, о чем ты мечтал по дороге, знает и то, что ты делал раньше. Зайди к ней сам.
Уасгерги зашел к ней и говорит:
— Добрый вечер!
А она ему отвечает:
— Мой вечер был бы добрым, если бы ко мне зашел настоящий, достойный человек. Ты-то по какому праву явился ко мне, когда ты — сын знахарки? Разве я могу выйти за двуязычного?! Ты можешь ездить верхом на коне, и я поэтому должна выйти за тебя замуж?
Так сказала она и дальше не захотела даже разговаривать с ним.
Уасгерги повернул обратно, еще более обиженный, чем Елиа. Саулаг его спрашивает:
— Что она тебе сказала?
— Пусть бог ее возблагодарит! Она мне наговорила таких обидных речей, которых я не забуду, пока буду жив.
Отец зашел к своей дочери и говорит ей:
— Бог да не возблагодарит тебя, дочь моя! Нет уже никого из утренних ангелов и вечерних духов-предстателей, кто не приходил бы сватать тебя, но ты ни за кого не выходишь; ты восстановила против меня весь народ. Неужели никто из них не был достоин тебя?! Мне и показаться уже нельзя на дороге. Оставить, может быть, дом тебе, а мне уйти? Мне уже и житья не стало!
— Я тебе надоела, я огорчаю тебя, мой отец! Устрой же мне в углублении горы Уарпп башню из круглого камня, без двери, с одним окном на крыше; отведи меня туда и оставь там. Я выйду замуж за того, кому покажу из окна запястье своей руки.
Вот такое она объявила условие выхода замуж.
Саулаг построил ей в углублении горы Уарпп башню из камня-кругляка и отвел ее туда. Она поблагодарила своего отца, а затем, надев на обе ноги башмаки, поднялась по стене на верх башни подобно тому, как подкованная лошадь идет по ровному месту. Оглянулась на своего отца — отец ее плакал. Она поблагодарила его еще раз и сказала ему:
— Не плачь, отец мой, и не сокрушайся! Я когда-нибудь помогу тебе.
Среди народа распространилась молва: «Смуглой красавице дочери Саулага, построили башню на вершине Уарппа, и она дала слово, что выйдет замуж только за того, кому покажет оттуда свое запястье!»
И стали туда опять стекаться к ней женихи. А она объявила:
— Пусть каждый покажет свое удальство, в чем только может. Я покажу свое запястье тому, кто мне понравится, и пусть тогда он явится ко мне. А тот, кто не удостоится этого, пусть держит свой путь подальше отсюда.
Являлись к ней женихи, и каждый показывал перед ней свое удальство. Она наблюдала за ними со своей башни и неугодившим ей чем-либо выставляла: кому — метлу, кому — изображение быка или что-либо подобное. Тот, кому она выставляла метлу и прочее, удалялся от нее разобиженным. Таким образом, из тех, кто являлся сватать ее, не осталось ни одного, кого бы она не оскорбила.
Елиа решил снова испытать свое счастье, еще раз посвататься.
— Пойду опять, покажусь ей еще раз, — сказал он сам себе. — В другом облике она меня не узнает.
Он нагнал темные тучи, стал стрелять, греметь, но она выставила в окно изображение медведя и сказала при этом:
— А тебе что нужно? Ты же подобен раненому медведю с северного склона горы, бродишь везде!