Страница 9 из 103
Усиление иноплеменного, «варварского» элемента в армии вело к возникновению ситуаций, ставивших под угрозу сохранение власти в руках правящей группировки. Наемники, ничем не связанные с народом и государством, которому служили, часто бунтовали, опустошали целые провинции, переходили на сторону врага, переселялись или уходили из страны. Их командиры-вожди выдвигали трудновыполнимые требования, добивались высоких постов и титулов, домогались непомерно крупных выплат и даров. Титулы были сопряжены с разного рода привилегиями. Система титулов стала важным средством удержания представителей знати в повиновении и обеспечения их рвения на службе[52]. Однако эта система долго сохраняла архаичные черты и стала обретать закопченные формы только при Ираклии (610–641). Разгромленные курии превратились в орудие императорской власти. Сенаторы должны были подчиниться и принять в свою среду множество «новых людей», выдвинувшихся в ходе кризиса.
Численность высшего разряда сенаторов (иллюстриев) определяют в 500–600 семей (все они проживали в столице), а общую их численность — в 2000. Число же всех чиновников в префектурах Востока и Иллирика равнялось приблизительно 10 тыс. человек. В отношении чиновников императоры следовали принципу: выплачивать огромное жалованье высшим и минимальное — низшим. Так, например, префект Египта получал больше, чем вместе 400 других представителей администрации. Все это вело к процветанию взяточничества, произвола и злоупотреблений.
Было достигнуто, наконец, и религиозное единство империи. Религиозные распри V–VI вв. были наиболее массовым выражением социальной борьбы. Вероисповедные толки, отличные от ортодоксальной доктрины (несторианство, арианство, монофиситство и монофелитство), являлись знаменем сепаратизма, особенно в Египте, Сирии, Палестине. Православная догматика была систематизирована Халкидонским собором 451 г., выработавшим «символ веры»; этот же собор обусловил и раскол церкви на ортодоксальную и монофиситскую. Раскол, однако, не привел к разделению государства. В VI в. Юстиниан принял меры к ослаблению влияния монофиситов. Быстро оформлялись православный культ, внешняя обрядность; усилилась власть епископа; вошло в обиход понятие «ереси», утвердилось представление о законности ее преследования[53]. Церковь оказалась в подчинении у светской власти, зависела от щедрот императора, стала его помощником в утверждении господства класса имущих. Сложился союз церкви и престола во главе с императором, одновременно и покровителем, и «сыном» церкви[54].
Юстиниан I предпринял ряд реформ, направленных на упрощение системы управления[55]. Их начал уже Анастасий I. Он сократил не дающие должного эффекта рекрутские наборы, заменив службу уплатой налога. Хрисаргир — в силу обнищания торгово-ремесленных кругов — был отменен в 488 г. Анастасий ввел новый побор с крестьян — синону, продажу (принудительную) государству продовольствия по заниженным ценам. Перестройка налоговой системы осуществлялась в интересах горожан: синона привела к падению цен на продукты в городе. Анастасию удалось вновь наполнить государственную казну, которую использовал Юстиниан для выполнения своей гигантской программы.
Юстиниан был вынужден отменить практику продажи должностей. Было повышено жалованье большей части чиновничества. Были укреплены административные округа путем слияния двух провинций в одну. Впервые начался отход от жесткого константиновского принципа разделения властей: в новых округах гражданская и военная власть была сосредоточена в одних руках. Финансовая реформа Юстиниана означала рост налогообложения. Препятствуя сокращению налоговых единиц, император запретил магистратам приобретение недвижимости в провинциях. Синона взыскивалась неукоснительно. Разделение казны на государственную и императорскую практически утратило значение. Реформы Юстиниана отличались половинчатостью и не дали ожидавшегося эффекта[56].
Отвоевание Северной Африки и западных провинций бывшей Римской империи, потребовавшее крайнего напряжения материальных и духовных сил, не только не привело к укреплению внутреннего положения, но, напротив, стало причиной нового кризиса. Поддержание власти в присоединенных и разоренных длительной войной провинциях, содержание войска и многочисленного чиновничества, защита растянутых коммуникаций — все это стоило больше средств, чем государство получало их из новых владений.
Казна была пуста. Крестьянство разорено. Вспыхивали восстания рабов и колонов[57]. Государство стало разваливаться еще при жизни старого императора. Персы возобновили наступление. С севера хлынули племена славян и протоболгар[58]. Наемное войско не могло отразить нашествия. Чиновная бюрократия превратилась в паразитирующее сословие. Трон окружали корыстолюбивые клевреты. Императорская власть оказалась бессильной. Однако в полной мере кризис государственной системы разразился в 602–610 гг., на пороге новой эпохи в истории Византии.
Глава вторая
Славяне и Византия
(Г. Г. Литаврин)
Данная глава посвящена рассмотрению тех процессов в социальной и общественно-политической жизни славян, заселивших Балканский полуостров, которые обусловили в конце VII — середине IX в. становление и упрочение на бывших византийских территориях раннефеодальных государств болгар, сербов и хорватов.
Эта проблема, породившая колоссальную историографию, остается одной из наиболее дискуссионных. Существенные достижения в ее изучении были проанализированы и обобщены в ряде новейших исследований (Г. Диттена[59], П. Лемерля[60], Д. Ангелова[61], П. Петрова[62] и др.). Крайний недостаток письменных источников, различная методология изысканий определили огромное разнообразие точек зрения при анализе фактов и попытках их синтетического освещения.
Предпринимая свой опыт трактовки событий и процессов, приведших к оформлению необходимых предпосылок к образованию славянских государств на территории империи, мы не можем подробно проанализировать литературу, мотивировать свою позицию по многим вопросам и последовательно изложить общую политическую канву. Поскольку проблема коренной трансформации государственной структуры Византийской империи в VII–XII вв. явится предметом специальной главы, здесь мы не касаемся этой темы.
Задача состоит в установлении с возможно большей конкретностью форм и этапов общественного развития славян от их появления на Дунае до начала оформления институтов государственной власти (хотя и эта грань не может не быть условной), в определении уровня социально-политической структуры славян и в оценке тех факторов, которые можно отнести на счет внешнего влияния (империи или иных народов, в контактах с которыми славяне были в VI–IX вв.)[63].
Славяне в левобережье Дуная
Для рассмотрения структуры славянского общества ко времени переселения славян на территорию Византии важно определить продолжительность пребывания славян в пограничной зоне империи.
Мнения на этот счет весьма разнообразны: поселение славян в левобережье Дуная относят к эпохе от начала нашей эры[64] до первой четверти VI в.[65] «Певтингеровы таблицы» не могут представить решительных доказательств: содержание этникона «венеды», помещаемого в «таблицах» в левобережье Нижнего Дуная, подвергается сомнению, особенно для III–IV вв.[66] Да и сам этот документ сохранился лишь в копии XIII в. Археологические материалы также недостаточны: бесспорно славянские древности из Подунавья относят к самому концу VI и с большей уверенностью — к VII в.[67] В этой связи интересны наблюдения археологов, что с приближением к границам Позднеримской империи материальная культура становится все более синкретичной; все труднее определить ее этнических носителей (тем более, что здесь, в левобережье Дуная, славяне жили, находясь, видимо, в постоянном тесном контакте с романизированными гето-даками)[68].