Страница 29 из 103
В условиях VII в. на первое место и внутри и вне страны выдвинулась функция подавления, военного решения государственных проблем; функции гражданского управления оказались подчинены военным как решающим. Началась все более отчетливо проводимая линия на военизацию аппарата власти в центре и на местах. Усилились военные и полицейские функции эпарха столицы — высшего после императора гражданского правителя города: в организации обороны, в охране особы императора, в обеспечении порядка и наказании нарушителей закона. Сам император все чаще выступал в роли полководца, главнокомандующего византийской армии.
Военизация аппарата сочеталась с его специализацией и децентрализацией, что привело к ликвидации единого центрального ведомства, возглавляемого префектом претория. Вместо этого централизованного учреждения, обладавшего широкой компетенцией, было создано несколько новых ведомств («логофисий» во главе с «логофетами»): логофисия геникона (она ведала раскладкой и взысканием государственных налогов); логофисия стратиотская (управление по набору, экипировке, снабжению и оплате воинов), логофисия стад (ведомство по содержанию императорской кавалерии и обеспечению армии военной техникой и снаряжением); в середине VIII в. оформились и ведомство дрома — почты и внешних сношений, а также много иных ведомств, среди которых была велика роль ведомства частных имуществ, управлявшего имениями и доходами императорской семьи. В начале VIII в. появилась должность высшего финансового чиновника — сакеллария, осуществлявшего контроль за ведомствами, имевшими отношение к сбору и расходам средств государственного казначейства.
Кроме того, во дворце множились специальные службы, связанные с обеспечением его постоянных и чрезвычайных потребностей: ведомства императорского гардероба, снабжения продовольствием, строительства и ремонта, устройства церемониальных приемов и т. д. Рост этого аппарата и усложнение его структуры отражали в сфере управления процесс укрепления централизованной системы эксплуатации.
Постепенно менялось отношение центральной власти и к духовенству. В конце VI–VII в. императоры обычно получали у церкви широкую и постоянную поддержку в борьбе с сенаторской аристократией с остатками куриальской знати, с еретиками и иноверцами; духовенство и проповедью покорности, и реально имеющейся у него силой содействовало восстановлению власти Константинополя в провинциях, как и обращению в христианство и подчинению «варваров»-язычников. Влияние высших церковных иерархов и крупных монастырей, особенно в провинции, необычно возросло. Последствия этого были, однако, противоречивы. То там, то здесь возрождались враждебные ортодоксальному «символу веры» христианские религиозные течения (монофиситство, монофелитство, несторианство), утверждались и приобретали огромную популярность культы местных святых — под религиозными лозунгами разгорались сепаратистские движения[192].
Уже в VIII в. императоры приняли меры к утверждению своей власти над церковью. Непокорных римских пан отправляли в ссылку, организовывали соборы против неуступчивых антиохийских патриархов. Но это было лишь начало кампании за превращение церкви в орудие светской власти. Успешный исход борьбы был обеспечен отчасти благодаря сокращению территории империи: антиохийский и иерусалимский патриархи после арабского завоевания почти не влияли на политическую ситуацию в государстве. Непокорность продолжал проявлять римский папа, но его голос почти не был слышен на Босфоре.
Императоры прежде всего укрепили авторитет собственной власти, присвоив себе право решающего голоса при выборе константинопольского патриарха и принятии важнейших догматов на вселенских соборах. Это не далось им легко. Даже в эпоху становления христианской церкви и ожесточения религиозной борьбы в IV–VI вв. не сменилось в течение одного столетия столько патриархов (15), сколько в VII в.
Уже Ираклий принял пышный новый титул «василевса ромеев», считаясь с тем фактом, что в его власти оставались по преимуществу греческие или эллинизированные территории: возрождение древнегреческого титула (вместо латинского «император») указывало на исконные, глубокие корни власти повелителя империи, а наименование подданных «ромеями» — на сохранение римских традиций. Но в отношениях с церковью он еще смиренно именовал себя «рабом Христа», «сыном церкви», тогда как его преемники в начале следующего столетия назывались официально не только «василевсами», но также «иереями». Однако исключительная роль в закреплении примата светской власти над духовной была сыграна императорами-иконоборцами. Сказать об этом, впрочем, целесообразнее после характеристики провинциального управления в VII–VIII вв.
Упрочение или даже восстановление (особенно на Балканах) государственной власти в провинциях составляло важнейшую задачу императоров VII–VIII вв. Прежняя система управления, основанная на принципе разделения гражданской и военной власти (причем — при преобладании именно гражданской бюрократии), для выполнения этой задачи не годилась. Необходима была концентрация всей полноты власти в одних руках, когда функции управления находили бы непосредственную опору в вооруженном пасилии. Опыт такого управления империя уже имела: в отдаленных Карафагенском и Равеннском экзархатах такую полноту власти экзархи получили еще в конце VI в., при Маврикии.
Однако введение фемного строя не было результатом всеобщей реформы, единовременной и повсеместной[193]. Само оформление фемной организации происходило во многом стихийно, часто в ходе восстановления власти империи. Старые органы власти не упразднялись, а сосуществовали с новыми, постепенно отступая на задний план.
Начало организации фем было положено при Ираклии — и прежде всего там, где позиции империи были более прочными, а организация обороны (от персов и арабов) — особенно настоятельной, т. е. в Малой Азии. «Фема» означала первоначально военный отряд, состоявший из наемников или рекрутов и возглавлявшийся стратигом-полководцем, наделенным чрезвычайными военными и гражданскими полномочиями. Расквартированный в провинции воинский контингент (фема) прежде всего обеспечивал восстановление и упрочение на вверенной стратигу территории имперского правопорядка, налоговых поступлений, функционирование местных органов власти и т. д., так же, как и организацию обороны. Важнейшей задачей стратига было, кроме того, введение на территории провинции системы набора ополченцев из свободных крестьян путем внесения их имен в воинские списки (каталоги), путем наделения переселяемых сюда из других мест военнообязанных поселенцев земельными участками. Эти крестьяне — «стратиоты» обязывались систематически являться с конем, оружием и снаряжением на воинские (обычно весенние) сборы для учений и маневров, а также — собираться по первому уведомлению для отражения врага или для военного похода[194].
В европейских владениях империи первая фема (так этот термин с воинского отряда оказался перенесенным на саму провинцию) была организована в 680-х годах на территории, защищающей подступы к столице (во Фракии, по имени которой она и называлась), вероятнее всего — в связи с увеличением опасности этому региону после образования Болгарского государства. В конце века была создана фема Эллада (Греция). Затем фемы на Балканах создавались по мере восстановления власти империи: в VIII в. — Македония (она вначале охватывала лишь области Западной Фракии), на рубеже VIII–IX вв., — Пелопоннес, в начале IX в. — Кефаллиния (Ионические острова), Диррахий, а несколько позже — Никополь, Стримон и Фессалоника. Ко второй половине IX в. относится организация фемы Далмация.
Термин, означающий главу фемы (стратиг) приобрел новое техническое значение: не «полководец» вообще, а по преимуществу — правитель провинции, которому оказались подчинены и местный судья, и налоговые чиновники. Стратеги быстро осознали свое могущество (особенно в Малой Азии, где первые фемы имели огромные размеры), они могли сплотить все оппозиционные правительству силы; их поддерживали и сепаратистски настроенные местные епископы, архиепископы и митрополиты, и местное влиятельное монашество. Ситуация была тем более опасной, что с конца VII в. стали быстро расти, как упоминалось, налоги и повинности, вызывающие острое недовольство в деревне.