Страница 66 из 77
Мисс Симмонс, очевидно, совсем выдохшись, умолкла. У дверей стали собираться студенты. Первый что-то тихо говорил другим и указывал сперва на меня, потом на мисс Симмонс, сидящую прямо под потолком на качающейся башне из стульев.
— Мисс Симмонс, — обратился я к потолку, — прошу вас, продолжим беседу. К нам в редакцию поступили неоспоримые факты, свидетельствующие о том, что существует могущественная, как слон, как мамонт, политическая клика, стремящаяся тайно нанести поражение этому ооновскому законопроекту, и главный редактор направил меня к вам, чтобы услышать ваше мнение.
Она смотрела на меня из-под потолка, и, наверное, я казался ей бесцветным расплывчатым пятном. Я добился ее внимания, поэтому продолжал. После той первоначальной вспышки я все уже обдумал и теперь точно знал, что сказать.
— Я уверен, вы прекрасно понимаете, что кое-какие партии ценой своей жизни готовы помешать принятию этого проекта.
Башня из стульев дрогнула. Мисс Симмонс подслеповато таращилась на меня, готовая в любую секунду закричать опять. А я все говорил:
— Работая день и ночь, вкалывая как раб, выползая из всех щелей, словно подлая змея, молясь на черных мессах и завербовывая новых единомышленников, действуя исподтишка, с хитростью, на какую способен только он, этот человек стремится развратить делегатов с помощью женщин и наркотиков, шантажа и угроз и так загубить этот законопроект, чтобы ему уже никогда не поднять головы.
Я знал, что ее внимание принадлежит мне, так же как и внимание кучки парней-студентов. Наступил драматический момент. Я тянул с развязкой. Но, убедившись, что мисс Симмонс слушает мою речь каждой клеточкой головного мозга, я нанес смертельный удар.
— Имя этого тайного супостата — Уистер.
Она так и подскочила, пренебрегая всяческой осторожностью.
Гора стульев накренилась. Высокая башня начала падать, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
Стулья разлетелись в стороны, и мисс Симмонс рухнула на пол!
Трах!
По классной комнате с грохотом рассыпались обломки, и на меня с мощным ревом навалилась банда студентов.
— Он толкнул ее! — кричал один.
— Хватай его! — орал другой.
— Убить этого (…) мало! — вопил третий.
Я допустил ошибку. Я не отдавал себе отчета в том, что в нынешнее время появиться среди банды студентов — это все равно что войти в ангар в Афьоне. А я пришел безоружный!
Дубася меня кулаками и разрывая на мне одежду, они вытащили меня из аудитории на лестничную площадку. Одна честолюбивая душа сунула руку в мой рвущийся с треском плащ, достала бумажник и обнаружила в нем удостоверение агента ФБР.
— Фэбээровец! — заорал он. — Грязный, вонючий, паршивый фэбээровец!
Этого было достаточно. Они сбросили меня с лестницы, и я с глухим стуком брякнулся у ее подножия.
Вслед мне разъяренные студенты кинули мои бумажник и шляпу. Тут-то я их и перехитрил. Не дожидаясь, пока кто-то из них спустится по лестнице, я схватил бумажник и шляпу и помчался, как леопард, вон из этого здания. Рев возмущения удалялся от меня — ему ли было угнаться за офицером нестроевой службы.
Добрался я до Сто шестнадцатой улицы как раз вовремя, чтобы успеть на экспресс. Когда двери его закрылись, меня разобрал смех.
Я это сделал! В сущности, все сработало превосходно.
Если законопроект пройдет, Симмонс зло посмеется над Хеллером и язвительно скажет ему, что он прошел, несмотря на его самые подлые замыслы. А если не пройдет, я мог с уверенностью гарантировать, что жизнь его превратится в такой кошмар, с которым даже ему будет не справиться.
Несясь в болтающемся громыхающем поезде, я зализывал царапины на руках, вполне довольный самим собой.
Что за беда, в конце концов, если тебя немного отделают? Как говорят в Аппарате: нужно быть крепким и несгибаемым. Таким я и был. И в подобные моменты ликования телесная боль казалась почти приятной.
Я нанес удар, который надолго запомнится Хеллеру и от которого он, возможно, не сможет оправиться.
Я понял, в чем состоит мой долг, и выполнил его. Так, как велит Аппарат.
По мере приближения срока совещания Совета Безопасности ООН — 14.00 в пятницу — я, честно говоря, приходил в неистовство.
Четыре дня я находился в Нью-Йорке, четыре дня терзал рацию — никакого Рата.
Еще повсюду шныряли рабочие, пытаясь все закончить к уик-энду, и поэтому вкалывали сверхурочно, отчего в квартире царила неразбериха.
Я решил попытаться в последний раз. Скрючившись в стенном шкафу, который уже покрасили, вдыхая удушливый запах еще не высохшей краски, я еще раз стал крутить ручки и тыкать кнопки рации. Я не взял с собой руководства по ее эксплуатации и поэтому в основном полагался на случай. Наверху, под стеклом у нее находились стрелка и красная кнопка, которой следовало бы зажечься.
Стараясь устроиться поудобней и не запачкаться краской, я случайно коснулся. той кнопки — и она засветилась! Случилось это впервые. А была ли она включена, когда я пользовался прибором раньше? Эти рации выпускались только парами и являлись очень простенькими механизмами. В военном министерстве ими пользовались исключительно генералы, поэтому требовалось, чтобы рации были совсем просты в обращении.
Я встряхнул ее, чтоб убедиться, не сломалось ли там чего.
— Я слушаю, — раздался вдруг голос Рата.
— Дрыхнешь на работе! — набросился я на него. — Это сразу видно!
— Офицер Грис? Где вы находитесь?
— В Африке, кретин! А где же еще я, по-твоему, могу находиться?
— Что-то для Африки, офицер Грис, голос у вас звучит ужас как громко. У меня чуть не лопнули перепонки. Но теперь я убавил громкость, почти совсем.
— Это, должно быть, такая волна, — объяснил я. — Я еще в Африке, не забывай об этом. Я едва тебя слышу! Но спорить сейчас нет времени. Выключи все три ретранслятора 831 — и немедленно!
— Если вы хотите их отключить, — сказал Рат, — то это должно означать, что вы находитесь где-то в пределах двухсот миль от меня. Указатель направления…
Я поспешно выключил рацию. Ему не заставить меня проболтаться, где я нахожусь, и обнаружить себя. Уж этого не будет!
Я зашел в заднюю комнату, где царил полный беспорядок, достал свои видеоустановки и портативный телевизор и снова удалился в стенной шкаф. Воняло краской, кусались блохи — удобства ниже среднего. Но я знал, что долг нужно выполнять. Трудно приходилось офицеру Аппарата, особенно в этой квартире.
Экраны слежения все еще находились в засветке, поскольку Рат еще не успел отключить ретрансляторы на Эмпайр Стейт Билдинг. Но телевизор функционировал исправно. Все три программы подробно освещали события в Совете Безопасности ООН.
Какой-то политический комментатор углубился в краткое изложение обстоятельств, сопутствующих этому мероприятию, и всех межнациональных споров, развернувшихся в мире. Я самодовольно улыбнулся: эти межнациональные сражения велись в постелях «Ласковых пальм»
С полчаса подышав удушающей краской и исчесавшись от укусов блох, я наконец увидел, что мои экраны прекратили засвечиваться.
Первой заработала установка, связанная с Кроубом. На кушетке у него лежала какая-то женщина, и он, очевидно, проводил с нею сеанс психоанализа, ибо она рассказывала опять и опять о том, как ее, шестнадцатилетнюю девушку, изнасиловал родненький братец, когда ему было три года. Слушал Кроуб ее или не слушал, но зрением своим он проникал в глубину ее гениталий. На какую-то минуту он оторвался от предмета своего исследования, и увиденное просто поразило меня: ему дали прекрасный кабинет, на полках стояли ряды черепов, а его диплом психиатра красовался в золоченой рамке. Но мне вполне достаточно было заметить, что Кроуб при деле и что Белльвью обеспечивает его всем необходимым; в остальном Кроуб меня сегодня совершенно не интересовал. Я выключил его видеоустановку, чтобы она меня не отвлекала.
Графиня Крэк сидела в главном офисе Хеллера в Эмпайр Стейт Билдинг. Нет, вношу поправку. Она лежала на полу, подперев подбородок руками, и читала кулинарную книгу «Пища разных стран», судя по тому что было напечатано на верху страницы. Взор ее плавно скользил по рецептам Индии, и, когда страница закончилась, она вдруг щелкнула языком, и страница перевернулась. Мне стало не по себе. Но тут я увидел, что это всего лишь кот. Она научила его переворачивать страницы. Крэк принялась за рецепты кушаний Индонезии.