Судьба страха

Он меня достал, и я сказал ему:

— Послушай, Мэдисон, я пришел сообщить тебе, что за законом о праве женщин не подвергаться термоядерному бомбовому удару стоит Вундеркинд. Закон подан на рассмотрение Советом Безопасности ООН. С помощью шлюх, которые вели за него кулуарную борьбу, он провел его через Генеральную Ассамблею.

— Это что, установленный факт? — небрежно спросил Мэдисон.

— Вот именно, факт! — отвечал я, подпустив в голос побольше резкости. — И лучше тебе поскорее заняться этим!

— Ну нет! — запротестовал он. — Это не сообразуется с имиджем.

— О мои боги! — вскричал я в раздражении. — Но это же правда!

Мэдисон довольно рассмеялся.

— Правда? Что общего у ССО с правдой, Смит? Последние новости — это развлечение. Спросите Эн-Би-Си, Си-Би-Эс и Эй-Би-Си, спросите все ведущие газеты, и они вам скажут. Новости — это то, что больше всего развлекает публику во всем мире. А теперь позвольте вас спросить: как можно развлечь кого-нибудь, говоря ему правду? Чушь собачья! Нет, Смит, вы совсем не понимаете, что такое современные средства массовой информации. Давайте-ка оставим это дело на мое усмотрение, разумно? А там мы увидим написанное аршинными буквами: Мэдисон снова забивает гол — восклицательный знак, кавычки закрываются.

— Ты забыл открыть кавычки, — едко напомнил я.

— Действительно, — согласился он. — Тогда перепишем снова: кавычки открываются, убирайтесь отсюда к черту, Смит, и дайте мне делать свою работу!

Неудивительно, что его прозвали Балаболтером Свихнулсоном. Я ушел, прежде чем на губах у него закипела пена. Даже бешеные собаки кажутся смирными по сравнению с тем, как кусают агенты ССО и средств массовой информации.

Но меня мучило беспокойство: кажется, никто из них не видел опасности в этом законе, проводимом через ООН. Если Совет Безопасности примет его, Роксентер потеряет все свои термоядерные прибыли. Претензии «Спрута» на уран окажутся ничего не стоящими. Ломбар будет в ярости. И что еще хуже, мисс Симмонс распустит нюни перед Хеллером как перед героем-победителем.

Это меня сильно тревожило.

Я прошелся размеренным шагом.

И тут ко мне пришла вдохновенная идея.

Я навещу мисс Симмонс!

Я вскочил в поезд линии АА, и вскоре он уже мчал меня в северном направлении. Моя встреча с судьбой приведет к цепной реакции, которую не остановить даже Хеллеру.

Мерно стучащие колеса безжалостно несли меня вперед над головами бурлящей толпы. Наконец-то я приступил к операции. Моя миссия возмездия будет осуществлена. Кровь, только алая кровь, станет страшной ценой расплаты за то, что я столько всего натерпелся, столько потратил сил и так истерзал свою душу.

На Сто шестнадцатой улице я спрыгнул с поезда и с суровым, безжалостным лицом зашагал к университету.

Я застал мисс Симмонс в ведомственном здании учительского колледжа сидящей за столом в классной комнате. Взгляд у нее был безумным, и мне это не показалось удивительным — ведь как ей, бедняжке, досталось от этого хама Хеллера.

Она сидела без очков, и я отлично знал, что без них она ничего не видит. Очки лежали на столе, и я тайком накрыл их книгой, когда присаживался.

— Я из «Морнинг Пресс», — представился я. — Пришел чтобы взять у вас интервью о том, что думают участники марша протеста против ядерного оружия о праве женщин на защиту себя от термоядерной бомбы.

Она, прищурясь, вгляделась в меня и сказала:

— Если они не примут этот проект закона, мы взорвем ООН, и плевать нам на нью-йоркский спецназ. Я возглавляю движение марша протеста и как скажу, так и будет! — Она поискала свои очки, не нашла и добавила: — И вы можете процитировать мои слова.

— Против этого проекта закона действуют черные силы, — сказал я.

— Слышать не желаю никаких выпадов против групп национальных меньшинств, — заявила она. — Гарлемское похоронное общество «Я восстану из мертвых» готово стоять за нас до могилы. — Она пошарила рукой по столу, все еще надеясь отыскать очки. — Не видела ли я вас где-то раньше? Может, в психиатрическом отделении?

— Конечно, видели, — подтвердил я. — Мы товарищи по борьбе. Я ведь в действительности из Организации освобождения Палестины. «Морнинг Пресс» — это просто мое прикрытие как агента.

— Тогда мы можем говорить откровенно, — сказала мисс Симмонс. — Нельзя допустить термоядерной бомбежки, даже если ради этого нам придется взорвать весь мир. Не встречала ли я вас на занятиях по психологии в тринадцатой аудитории?

— Конечно, встречали, — подтвердил я снова. — Я сидел сразу же за вами и все время подбадривал вас.

— Тогда вас зовут Трогэпл, — сказала она. — Я всегда помню своих однокашников.

— Верно, — сказал я.

Она похлопывала по столу руками, снова пытаясь отыскать свои очки, и я решил, что мне лучше отвлечь ее внимание.

— А что вы здесь преподаете? — спросил я, делая вид, что указываю на книгу, но на самом деле передвигая ее к себе так, чтобы очки упали со стола мне в руку.

— Профессиональное поведение выпускников, — отвечала она. — Эти молодые учителя идут преподавать в средние школы и портят все дело. Поэтому мы заранее учим их быть спокойными и невозмутимыми и контролировать свои эмоции. «Пожалеешь ребенка — испортишь розгу» — это в наше время совсем не практикуется. На истерическое поведение учительницы смотрят с осуждением, даже если она обнаруживает банку с червями в своей сумочке. Куда же я подевала очки, чтоб им провалиться?! Вы нигде не видите моих очков, Трогэпл?

— Нет, — отвечал я, и это соответствовало истине, ибо теперь они уже находились у меня в кармане. — Но вернемся к выступающим против ядерного вооружения: каково будет ваше заявление, если тот ооновский билль не будет утвержден на Совете Безопасности?

Я отшатнулся, потому что Симмонс вскочила и пошла грохать кулаком по столу. Она рвала и метала, матерясь такими словами, которых я даже и не слышал-то никогда.

— И можете меня процитировать! — прокричала она наконец и плюхнулась на стул, совсем измотанная. — Но, разумеется, это просто немыслимо, чтоб они его не утвердили. Женщины всего мира собственными ногтями разорвут их на мелкие кусочки, да еще при этом будут хохотать!

Мне неприятно видеть, как женщины нервничают. Это отражается на твоих собственных нервах. Я решил, что мне лучше успокоить ее, переключить ее внимание на нежно зеленеющие холмы и звонко смеющиеся ручейки. Мне нужно было притушить безумное пламя, бушевавшее в ней, которое превращало ее глаза в пару кипящих котлов. И я сказал:

— Как я понимаю, вы также преподаете курс «Восхищение природой», иначе — природоведение.

Пламя забушевало еще сильнее.

— Трогэпл, было когда-то время, когда я получала наслаждение от этих коротких воскресных прогулок в лесу. Я могла весело болтать с кроликами и улыбаться нарциссам. Но в прошлом году, Трогэпл, случилась ужасная вещь. Она изменила мою жизнь!

— Расскажите, — попросил я.

— Трогэпл, вся беда в том, что в груди у меня бьется доброе материнское сердце. Именно поэтому я взяла в свою группу этот отвратительный, самый порочный, самый ужасный образец зловредной фауны, когда-либо придуманной дьяволом… — Нервы ее сдавали, губы подергивались, обнажая сжатые зубы, дыхание учащалось.

— Понимаю, — сказал я мягко. — Физик-ядерщик по имени Уистер.

Она соскочила с места и, хватая стулья студентов, нагромоздила из них высокую башню. Живо вскарабкавшись на ее вершину, она уселась там, покачиваясь и подслеповато озираясь по сторонам.

— Его здесь нет, — сказал я, желая ее успокоить.

— И слава Богу! — вскричала она.

В дверях с открытыми ртами стояли двое студентов, очевидно, дожидавшиеся начала лекции.

— Как я понимаю, — сказал я, — вам он несимпатичен.

Она завизжала так, что ушам стало больно.

Этим двум студентам, наверное, показалось, что я ее допекаю. Один из них убежал, а другой, мускулистый юнец, просто стоял и угрожающе смотрел на меня.