Ночной звонок

— Ага, — сказал один из парней, длинный, как телеграфный столб. — Ты-то нам и нужен, — и вытащил самодельную финку.

— Деньги на бочку, сарынь на кичку, — потребовал другой, ладный и даже изящный в движениях парень, дотронувшись до плеча Ложкина. В руках парня ничего не было, для Ложкина он был не опасен. Вот долговязый с финкой, тот может и пырнуть, его и надо первого сбить с ног.

— Какие деньги, ребята? — засмеялся Ложкин. — Я такой же, как и вы, рабочий, живу от зарплаты к зарплате, родители наследства не оставили.

— Не треплись, выкладывай, — зло процедил сквозь зубы «телеграфный столб», уперев острие финки в бок Ложкину. Дело принимало опасный оборот. Ложкин оглянулся — своих не видно, должны вот-вот подойти.

— Ну!..

— Сейчас, ребята, — серьезно ответил Ложкин. — Сейчас. Я думал, вы шутите. Ладно, коль так. Деньжата у меня есть, хотя и малые.

Он изогнулся, запустив левую руку в карман брюк, мгновенно выпрямился и ударил долговязого в острый кадык. «Телеграфный столб» икнул, точно подавился бильярдным шаром, и беззвучно грохнулся наземь. Компания смешалась, и Ложкину удалось убежать. Когда он вместе с товарищами возвратился к месту схватки, там никого не оказалось.

В других местах комсомольский патруль задерживал в основном рабочих одного строительного участка. У них вчера выдавали зарплату, вот они и обмывали ее.

На одной из улиц подобрали пьяного паренька, притащили в вытрезвитель, это оказался рабочий того же стройучастка, Олег Казаков.

После облавы дружинники снова собрались в городском штабе. Выслушав рассказ Ложкина о нападении на него пятерых парней, Пушин насторожился. Именно о долговязом и его приятелях рассказывала ему кондуктор трамвая, девушка, к которой привел Пушина трамвайный билет, найденный около убитой Зои. Кондуктор тогда говорила о ватаге приметных подвыпивших ребят, ввалившихся в вагон на остановке возле общежития строителей. Она запомнила их и потому, что пассажиры не хотели брать билеты, ругались. Только один, деликатный такой, изящный, сжалился над растерявшейся девушкой и купил билеты, роздал гогочущим товарищам. После полуночи на предпоследнем рейсе двое из ребят опять вбежали в вагон, протрезвевшие, настороженные, тихо топтались на задней площадке. Сошли они там же, где и садились, — у общежития строителей.

Тут же, на ночном совещании, Пушин попросил Ложкина завтра сходить на стройплощадку, якобы в поисках работы, и попытаться опознать напавших на него с целью ограбления. Пушин сказал, что на завод Ложкин может не ходить, туда позвонят и объяснят причину отсутствия.

С этой же целью отправился на стройучасток и сам Пушин. Работа предстояла не такая уж простая. На стройках людей много — пойди найди среди них подозреваемых. Похожих друг на друга тьма-тьмущая, в особенности, когда они одеты почти одинаково. Кроме того, кондуктор и Ложкин видели парней мимолетно, каждый на свой манер — попробуй найди именно тех, которые садились в трамвай и нападали на Ложкина. На лице у человека не написано, кто он. Хороших людей много, а преступников — раз-два и обчелся. Из тысячи нужно найти одного — того самого, которого следует прибрать к рукам.

Пушин вышел на окраину города, поднялся на холм. Впереди раскинулся березовый колок — прозрачный, залитый солнцем, сверкающий сочной зеленью. За куртиной поднимались в высокое небо башни, над которыми, как над гнездами, краны покачивали своими длинными журавлиными шеями.

Пушин остановился, залюбовался видом березового леска, башен-гнезд и кранов-птиц. Над ними синее-синее небо, перечеркнутое, как мелом, белой дорожкой — следом реактивного самолета. Красота! Как хорошо жить под этим блескучим небом, под этим ласковым солнцем, в светлых башнях-гнездах, откуда видно вокруг ясно и далеко!

«Сегодня так много работы, а я настроен не по-деловому», — подумал Пушин, встряхиваясь. После милицейской школы у Пушина это было, пожалуй, первое серьезное оперативное задание. Надо постараться.

Лейтенант совсем молод и холост. Некоторое время он жил в общежитии с товарищем по работе, но тот быстренько оженился, и Пушин ушел, уступив соседу комнату. Устроился на квартире у старушки. Ему очень повезло: Христофоровна добрая женщина, приняла его как сына, печется, кормит и поит, обстирывает. И даже не берет плату за квартиру — сердится, если Пушин пытается подсунуть старушке деньги. Лейтенант под разными предлогами все-таки платит: то шаль купит, то ботинки, то платье. А недавно пальто вместе с Христофоровной купили — модное, добротное. В кассу платил Пушин; заплатил много, а Христофоровне назвал сумму в два раза меньшую. Зимой хозяйка хотела нанять дровоколов — поленницу пополнить, так Пушин не разрешил, показав сильные руки, сказал: «Христофоровна, я не только хлеб есть да ложкой хлебать умею». И вместо утренней зарядки принялся пилить и колоть дрова. Поленницу под самые застрехи выложил. Неплохо так вот жить: на добро отвечать добром, делать человеку приятное, хорошее.

Но то простая работа. А как пойдут дела в милиции? Пушина тревожило — на месте ли он, тем ли делом занимается. Работа в милиции нравилась, но не было опыта, хватки, уверенности. Вот при составлении протокола об избиении Бушмакина дал осечку, не записал всех свидетелей, упустил многое, отнесся к происшествию легкомысленно. Хотя и не зря, но лишнего попало ему за это от Белова. Лишнего. Капитан больше кричит, погоняет: «Давай, давай», а толкового слова, совета от него не слышишь. Попадаются же такие начальники! Майор Варламов — тот совсем другой. Человек! Выслушает, расспросит, объяснит, поправит. И все это — уважительно, спокойно, дружески. Любое его приказание хочется исполнить с полной отдачей.

Пушин пересек лесок и сразу окунулся в шум, лязг, сутолоку большой стройки. Целый жилой массив поднимался разом под облака. Урчали бульдозеры, скрипели краны, фыркали самосвалы, тут и там вспыхивали аспидно-синие огни сварки, кричали строители: «Вира, майна, давай, разворачивай...»

Пушин вздохнул: не по поводу преступления хотелось бы ему здесь быть — встать рядом с людьми и поработать вместе до звона в лопатках, до гуда в плечах. Но что поделаешь? Кто-то строит, а кто-то мусор убирает со строек: такова жизнь.

Лейтенант с большим трудом разыскал контору стройки, нашел дверь с табличкой «Комитет комсомола», переступил через порог маленькой узкой комнатушки, уставленной стульями и заваленной плакатами, лозунгами, стендами. За столом с папками и рулонами сидела девушка с такими пышными золотистыми волосами и большими блестящими глазами, что Пушин прямо-таки оторопел.

— Здравствуйте, — сказал он виновато. — Если позволите, я к вам.

Девушка фыркнула и закусила полную яркую губу, отчего все лицо ее вдруг стало озорным и неожиданно комичным. Пушин не выдержал и тоже прыснул. И сразу пропала официальность, стерлась неловкость. Пушин подошел к столу и протянул руку:

— Я из горкома комсомола, нештатный инструктор, Афанасий Пушин.

— У-о-о! — протянула девушка и представилась: — Альбина Ушакова, секретарь комитета, — и залилась краской. — Извините, что здесь такой беспорядок.

— Ничего, я понимаю, дел по горло, не до уборок.

— Вот именно, — подхватила Альбина, краем глаза глянув на свое отражение в умело поставленном на тумбочке у телефона зеркальце и подбив ладонями и без того пышные волосы. — На дверях висит табличка «Комитет», а на самом деле работаю одна — отчеты составляю, доклады готовлю. Даже с комсомольцами некогда поговорить. Сейчас вот готовлюсь к собранию: брали обязательства, надо подвести итоги. А с будущей недели переходим на двухсменную работу. Между тем план полугодовой почти сорван. Представляете?

— Вот и я пришел разузнать кое-что о дисциплине, — неуверенно ответил Пушин. — С дисциплиной, говорят, у вас не все благополучно.

— Ужас! — Альбина обеими руками взялась за голову, и глаза ее стали узкими. Вдруг она спохватилась и очень серьезно спросила: — Вы пришли готовить материал для бюро горкома?