Страница 19 из 36
В этой связи вполне закономерно возникает вопрос: а при чем здесь Южный Урал и Волжская Булгария, они ведь так далеки от войны в Китае? Ответ напрашивается сам собой: главной причиной отсутствия победных реляций с западного направления в ставку Угэдэя являлось отсутствие там значительных войсковых соединений, способных самостоятельно, без поддержки имперского центра, решить задачу по окончательному покорению региона, так как лучшие, многочисленные и хорошо вооруженные части были перемещены в Северный Китай. Мы уже обращали внимание на определенный паритет между сторонами в численности войск или даже превосходство оборонявшихся перед монголами в первой половине 1230-х годов. Не исключено, что и башкиры, и булгары могли тогда консолидировать имевшиеся у них силы, нанести ответный удар и отбросить противника от своих границ в глубь Дешта, но этого не произошло, и, надо полагать, по следующим причинам: 1) булгары сконцентрировались на ведении пассивной обороны главных экономических центров своего государства; 2) «башкирские племена были разобщены и перед лицом монгольского нашествия действовали по-разному. Если приуральские башкиры, жившие в лесостепных и предгорных районах Южного Урала, то есть в удалении от степного театра военных действий, сопротивлялись монголам, то юго-восточные башкиры — усергены, кочевавшие в междуречье Урала и Сакмары, оказались совсем рядом с завоевателями. Фактически начиная с 1223 года (а возможно, как я подчеркивал, и с года 1216/17. — В.З.) от монголов их отделяла только река Яик» [20, с. 144], а это, в свою очередь, привело к тому, что они, по-видимому, в числе первых башкирских племен признали власть великого каана. Однако, хотя после «монгольского прорыва» в 1230–1232 годах усергены и не могли противостоять агрессору в открытой схватке, партизанскую войну они вели порою вполне успешно, что подразумевало ослабление натиска захватчиков после того, как они хотя и «зимоваша, не дошедше до Великого города Болгарского», но все-таки отступили из Волго-Камья, мягко говоря, не солоно хлебавши.
То, что монголам пришлось тогда ретироваться, нашло отражение в ряде эпических произведений башкир. Например, в легенде «Азан-таш», действие которой разворачивается в центре Южного Урала, на левобережье Агидели, в верхнем ее течении [6, с, 47], явно усматриваются события 1230–1232 годов. Легенда гласит: «В древние времена на башкир напали… монголы, и было их несметное войско. Башкиры сражались отчаянно, защищая свою землю, но не могли устоять перед многочисленным воинством врага и потерпели поражение. Остатки разбитого на поле боя войска скрылись в дебрях лесных чащ и теснинах гор. Здесь же скрывался некий просвещенный батыр. Он задумал собрать вокруг себя всех оставшихся в живых сородичей и отомстить врагу за поражение. <…> …разбредшийся по горам и лесам народ стал собираться воедино. Из этих людей батыр сколотил войско, отправил гонцов по всему Башкортостану, призывая нанести ответный удар по нашественникам. По прошествии зимы башкиры разгромили сильное войско захватчиков и прогнали их из своей земли» [6, с. 47]. Перед нами небольшой, но весьма яркий образец героического эпоса, в котором при внимательном прочтении обнаруживается аналог реально произошедшим историческим событиям. Особенно обращает на себя внимание последняя фраза: «по прошествии зимы башкиры разгромили сильное войско захватчиков и прогнали их из своей земли». Думаю, с определенными оговорками ее можно увязать все с тем же сообщением Лаврентьевской летописи, согласно которому монголы зимовали в 1232 году в пределах Волжской Булгарин, что, согласно военной доктрине Чингис-хана, не то чтобы не исключает, напротив, предусматривает облавную тактику ведения боевых действий (набегов) на «осваиваемой» территории и проникновение их чамбулов далеко на территорию Башкортостана[63]. Конечно, скорее всего, был разгромлен один из монгольских отрядов, оторвавшийся от главных сил и попавший в засаду, тем не менее башкирские воины, как и в 1223 году, наблюдали за отступлением вражеских кошунов в глубь Дешта, а потому праздновали победу.
С 1232 по 1234–35-е годы на Южном Урале проистекала «неизвестная война» — «неизвестная», так как никаких сообщений о ней, за исключением эпических произведений башкир, не сохранилось. Возможно, к этому времени относится фрагмент легенды «Усергены», в котором сказано: «Между Саракташем и Кувандыком тянется над Сакмаром горный хребет[64]. Там происходили особенно кровавые битвы. "Яутубэ" — "Горою битв" называет народ ту горную гряду. Название это осталось еще от тех времен. <…> Однажды на усергенов… напала саранча монгольских племен. Над долинами Яика и Сакмары были у усергенов сторожевые посты и крепости. В них-то и встретили они монголов. Произошло немало жестоких битв. С обеих сторон погибло множество народа. Правда, находившиеся в укрепленной обороне усергены потеряли значительно меньше людей, чем их враги» [6, с. 120]. В другом башкирском предании дается достаточно подробное описание этих укреплений: «В старину наши предки с китайцами (читай: с монголами) воевали. Выроют большую широкую яму, обложат ее со всех сторон насыпью, сверху жердями и бревнами заложат, потом берестой и землей накроют — и получалось надежное укрепление. А из оставленных узких отверстий можно было отстреливаться от любого противника. По-башкирски эта крепость маса называлась» [1, с. 154]. (Где они, грозные валы булгар?)
Подобные сообщения дают повод еще раз задуматься над вопросом о численности монгольских отрядов, сражавшихся на Южном Урале, а приведенные выше отрывки вновь красноречиво свидетельствуют о том, что большая часть их войск была перекинута из восточного Дешта на войну в Китае. Я не зря приводил примеры без преувеличения титанических усилий, на которые шли монголы, чтобы захватить города Цзинь. Помимо ухищренных методов ведения осады и использования огромного количества технических устройств для успешного овладения укреплениями, начиная с испытанного тысячелетиями тарана и заканчивая «огненными баллистами», которые Н. Бачурин (о. Иоакимф) ассоциировал с пушками (вернее, с каким-то их ранним аналогом. — В.3.) [24, с. 134], монголы задействовали десятки тысяч воинов — как собственно монголов, так и китайцев, перешедших на их сторону.
Ну а что происходило в это время на Южном Урале? Не стоит преувеличивать или преуменьшать масштабы ведущихся там боевых действий. Возможно, попытки захвата и удавшиеся захваты монголами сторожевых застав башкир были не столь многочисленны, как немногочисленны были и сами заставы. Тем не менее перед нами возникает следующая картина: несколько десятков (в лучшем случае) обороняющихся, засев в некоем небольшом земляном укреплении, отражают нападение нескольких десятков врагов, которые никак не могут этим укреплением овладеть. В данном случае констатируется деградация военной активности монголов, а вывод напрашивается один — с определенного момента война превратилась в вялотекущий конфликт, напоминающий собой не экспансионистскую акцию, а банальную разборку степных кланов, предусматривающую элементарный грабеж, причем грабеж обоюдный. Не потому ли в «Усергенах» Сказитель в полном соответствии с жанром торжественно сообщает о неудачах монголов, повествуя от их лица? «С трудом заняв несколько укрепленных, как крепости, сторожевых постов, монголы остановились на трех рубежах. "Что делать? Продолжать ли и дальше сражаться с этим народом? Этих людей невозможно побить на ровном, степном месте. Следует оттеснить их дальше, в глубь лесов и гор, там они сами себя уничтожат", подумали они, — и решили дальше, в чужие леса и горы не проникать, отрезать усергенов границей яицкого побережья…» [6, с. 120].
Однако эта «неизвестная война», этот «вялотекущий конфликт» по накалу страстей не уступал иным эпохальным столкновениям великих империй. И башкиры, и монголы использовали весь многовековой опыт ведения молниеносной степной войны, в ходе которой зачастую трудно было определить, кто наступал, а кто, заметая следы, уклонялся от прямолинейных схваток, дабы нанести удар из засады. Не следует забывать, что в тот суровый век противоборствующие стороны в равной степени проявляли ожесточенность. И башкиры, чьи земли попирали вражеские орды, готовы были защищать их любыми средствами. Иными словами, война, как зло, порождала еще большее зло, а потому не составляет труда смоделировать степень той самой ожесточенности. Стоит вспомнить, как в 1190 году Джамуха, в ходе подобной маневренной степной войны захватив в плен сторонников Чингис-хана — «княжичей» племени чонос, приказал их сварить заживо… [27, с. 112] По-видимому, классическая и весьма эффективная тактика монголов — тактика террора, которую они использовали тем активнее, чем строптивее были противники, — встречала со стороны башкир адекватное противодействие, а багатуры из Центральной Азии столкнулись с местными искусными поединщиками, воинами умелыми и суровыми. Поэтому не будет излишним, обратившись к источнику иной эпохи, наполнить палитру повествования о монгольском нашествии, о том воистину жестоком веке, новыми красками.
63
Возможно, еще в период покорения монголами Южного Урала начался процесс интеграции народов, их взаимопроникновения, и процесс этот наверняка проистекал не по указке сверху. Ярким тому подтверждением является древнее предание, повествующее о появлении первых башкирских селений на реке Инзер. Согласно легенде, эти селения «возникли очень давно. Будто бы они берут начало от воина хана Батыя. То ли воин этот отбился от отряда, который проходил в инзерских лесах, то ли он сам захотел поселиться тут и завести семью. Родилось у него девять сыновей. Когда они подросли и начали охотиться каждый в отдельности, отец вывел их на берег реки и, указав плеткой на девять мест вдоль Инзера, — велел селиться каждому своим домом. Сыновья так и сделали. Основали девять хуторов, которые потом разрослись в деревни» [6, с. 139].
64
Самые южные отроги Уральских гор.