Во славу русскую

Оно сильно добавило тревоги Паскевичу. Не знаю, что более его взволновало — опасность езды по мирной, в общем-то, местности, или моя готовность пускать пистолеты в ход и проливать кровь по пустячному поводу.

Я устроился на прежнем месте и принялся чистить да перезаряжать оружие.

— А что прикажете делать, Иван Фёдорович? Нам в Портсмут надо, сына вашего выручать. Не можем себе позволить полежать недельку-другую в лечебнице, побитые камнями да с переломанными рёбрами. Англичанин, выходящий на русского с камнем в руке или за пазухой, должен быть приготовлен к увечьям. Либо вы другое предложите?

— Так или иначе, а только нельзя нам ввязываться во всякие истории, подобные этой. Не хватало в полицию попасть.

— С чего вам расстраиваться? Вы никого не убили, не покалечили, а я уж сам со своими делами разберусь.

Через некоторое время и поостыв, Паскевич поинтересовался, откуда взялось столь необычное умение стрелять из пистолета — любому бретёру на зависть.

— Помните, про турецкого бея рассказывал и его сына, коему давал европейское воспитание? Вот с ним и стреляли каждый день. Навострился, никуда не денешься. А бить с двадцати шагов крестьян, у коих палки да лопаты — не велико искусство. Чести никакой, простая необходимость, — спустив курок двуствольного пистолета, я вспомнил о вещах достаточно давних. — Похожий случай был, когда мы с Александром Строгановым из Варшавы в Москву катили. Там лихие люди… да какие лихие — такие же крестьяне, как час назад, остановить нас пробовали. Их много было, лес вокруг тёмный. Стрелять сразу в лоб пришлось.

Он примолк. Как военачальник Паскевич — от Бога. Но сам, похоже, не боец.

Глава 19

19

В Портсмуте мы прождали дней десять. Парусные корабли слишком зависят от ветра, поэтому их прибытие из дальнего похода непредсказуемо. Князь опасался, что к нам в гостиницу нагрянут бобби, как принято здесь называть полицейских по имени сэра Роберта (Бобби) Пи́ла, продвинувшего в Парламенте полицейскую конституцию — Metropolitan Police Act. Согласно тому Акту, главной заботой бобиков считается охрана покоя королевы Виктории. Выходит, дорожный инцидент её не обеспокоил. Если верить газетам, все шишки от стрельбы достались компании «Паровые дилижансы Уолтера Хэнкока», вынужденной закрыть линию Питерсфилд-Портсмут и оставить её на откуп извозчикам на конных экипажах, кои, по мнению многих репортёров, и подзуживали селян взяться за булыжники.

С небольшим запозданием фрегат прибыл в Портсмут-Харбор, Фёдора Паскевича на его борту не оказалось. Мы пробились к капитану, который без особого желания сообщил о переданном перед отплытием конверте с приказом зайти на обратном пути в Плимут, где и вручил мидшипмена заботам ожидавшего там офицера Королевского флота. Разумеется, никаких его следов мы с князем найти не смогли, хоть и выехали в тот порт, не теряя ни минуты.

Мой спутник, похоже, совсем утратил способность рассуждать здраво. Мне пришлось решать за двоих.

— И так, Иван Фёдорович, есть две новости — хорошая и плохая.Ваш сын вернулся из рейса живой и невредимый. В этом мы убедились, точно как договорено было с Кунардом. А противник сделал следующий ход, о чём ему придётся пожалеть.

— Что вы собрались предпринять? — с тревогой и дрожью в голосе спросил князь.

— Успокойтесь. Вы замечательно командовали армиями и корпусами, не дрогнув посылали на верную смерть полки и обрекали на гибель тысячи врагов. Но за себя по-настоящему воевать не способны, как я убедился, не в состоянии принять взвешенное решение касательно спасения сына из беды. Чувства застят вам разум. Поэтому немедленно садитесь на ближайший каботажный пароход и отправляйтесь в Кале. Как только понадобится ваше присутствие, извещу. Там есть офис компании «Скоттиш стимшипс», на его адрес и отправлю.

— Не уговаривайте, граф! Вы натворите дел, я чувствую. Расплачиваться будет мой мальчик. Поэтому — остаюсь.

— Ни в коем случае. Я не отступлю от намеченных планов. Они таковы, что вам непременно нужно железное alibi.

Князь ухватил меня за лацканы сюртука.

— Если с моим Федей… Если с моим мальчиком хоть что-то случится, вы не представляете, что я с вами…

— Оставьте гнев для братьев Кунардов, — я с усилием сбросил руки Паскевича со своего костюма.

— У них понятные причины… Бизнес! А вы? Что вами движет?

Твою мать… Как ты достал меня за поездку! И терпит же его Груша… Хочешь откровенности? Получай!

— Уж только не желание помочь человеку, который делит ложе с моей законной супругой.

Паскевича дёрнуло как от удара.

— Вы снова…

— Но она связана с вами. И в опасности, если не удастся укоротить англичан. Поэтому в обоюдных интересах спасти Фёдора и заставить их забыть о мысли что-то отобрать у нас подлостью или силой. Уезжайте.

— В порт! — промямлил Паскевич.

В последней трети июня, когда даже в Англии, вечно обиженной на погоду, становится уютно, сэр Вильям Кунард покинул роскошную виллу Гринхилл и покатил по Гроув-Хилл-роуд на север, намереваясь к десяти успеть в Сити. Благостная атмосфера раннего утра, редкие встречные кареты, оживляющие довольно пустынную в этот час дорогу, мерное колыхание открытого экипажа на рессорном ходу склонили на лирический лад. Бизнесмен позволил себе расслабиться, полагая, что до офиса он успеет вернуть деловое настроение. Тем более нет поводов для беспокойства. Дела компании идут как никогда прекрасно, паровые суда успешно вытесняют парусники, а не за горами бонус — согласие упрямого фельдмаршала Паскевича на сотрудничество. Зная, что сын надёжно укрыт, баронет не сомневался в положительном ответе отца. Нужно только немного обождать. Он ехал, хрустящий и сияющий как новая банкнота достоинством в один фунт, уверенный, что может всё купить и продать в этом лучшем месте на Земле.

Деловые качества вдруг понадобились пароходному магнату гораздо раньше приезда в Сити. С экипажем поравнялись трое конных. Один прыгнул на козлы, отчего кучер, в преданности которого сэр Вильям не имел оснований сомневаться, натянул и затем бросил вожжи, сам покорно замер поодаль. Верх кузова поднялся, отрезая пассажира от внешнего мира, а на сиденье рядом с ним бесцеремонно уселся тот самый переводчик Паскевича с ужасно обезображенным лицом.

— По какому праву…

— Молчи, Вилли, и слушай, — незнакомец бесцеремонно ткнул его в бок коротким пистолетом. — Одно неверное движение, и прострелю тебе сердце.

Баронет захлопнул рот, распахнутый было в возмущённом писке. Он по обыкновению не смотрел в глаза собеседнику, но в той ситуации вряд ли бы кто его попрекнул — взор остановился на воронёной стали, готовой оборвать жизнь в любой миг.

— Читай утренние газеты, мерзавец. Узнаешь о пожаре в графстве Кент. Да-да, вилла Джереми Кунарда под названием Хайфилд сгорела до углей, не спаслись даже слуги. В этом разница между нами, сукин сын. Ты угрожаешь Паскевичу, затем что-то пытаешься делать. Я сразу действую и потом разговариваю с позиции силы.

— Я заявлю в полицию, — выдавил джентльмен, что свидетельствовало о его незаурядном мужестве — не просто говорить такое при виде пистолета, направленного в сердце.

— Чепуха! Нашего разговора никто не слышит. А памятной угрозе, что Фёдора Паскевича мы не увидим, есть очень красноречивый свидетель.

— Князь? Но сэр Эдвард подтвердит, что разговор шёл только о бизнесе и недвижимости. Кому, по-вашему, поверят присяжные? Не вам же.

— Неподкупному свидетелю. На вашем отсталом островке время замерло, словно в болоте. У нас в Европе прогресс мчится семимильными шагами.

Страшный человек высунул руку наружу и требовательно махнул. Через секунду на его коленях появился увесистый саквояж.

— Ты даже не изволил поинтересоваться, зачем я его таскаю с собой. Англичан как обычно губят спесь и самоуверенность.

Похолодев, баронет услышал сквозь треск собственный голос, произносящий роковые слова.