Страница 40 из 83
Ящер, словно почуяв, что о нем разговаривают, слегка повернул голову к нам и пыхнул струйкой пламени, язычок которого словно лизнул воздух, оставив после себя облачко пара.
Нам удалось вырвать у Смерти еще один день. Встретить еще один рассвет. Вот только, как оказалось, с моим некромантским даром до следующего я могу не дожить. Причем без чьей-либо помощи. То-то Хель меня пыталась все это время вывеси из себя. Чтобы я как следует психанула и у нее бы преотлично все срослось. Прямо как края аккуратно зашитой ранки. Я прикусила губу, а потом выдохнула и решилась:
— Дьяр, можно просьбу?
Порывы ветра трепали косы и надували ткань рубашки и платья парусом. Вести светские беседы было, мягко говоря, не очень удобно. И для просьбы стоило бы подобрать другое время и ситуацию. Хотя бы не тогда, когда волосы норовят залететь в рот, а мы оба безумно устали… Но мое дело не терпело отлагательств.
— Какую?
— Научи меня контролировать мою магию.
Секундная пауза, после которой последовал вздох. И я поняла: не согласится. Наверняка все не так просто и…
— Хорошо. Давай начнем с азов. Но лучше бы тебе, как все закончим, найти настоящего учителя. А еще лучше — поступить в Академию двуединой магии.
— А я смогу? — полуобернулась, и неожиданно наши лица оказались слишком близко.
— Ты сможешь, — как-то заторможенно произнес Дьяр, глядя почему-то на мои губы. — Другой вопрос, выдержит ли академ-и-я? — последние гласные он почему-то растянул.
— Пики Сурема, — крикнул цверг. — За ними Разлом, и там один драконий перелет до границы с остроухими.
— Драконий — один, — возразил Дьяр. — А дирижабль обязательно зайдет в порт Нейма. И надеюсь, мы там окажемся раньше, чем высланный из столицы посол.
Рассвет расправил крылья, согревая своими объятьями шапки ледников, пламеневшие, розовые, в то время как в долинах еще царил ночной сумрак долин. Вершины гор напоминали мне ступени, идущие прямо к небу. Я смотрела на них, и внутри рождалось ощущение, что все плохое осталось внизу. Легкость души и тела. И ветер, что рассекает сильное тело дракона.
— До Нейма еще полдня пути, — Дьяр произнес это, чуть склонившись, иначе из-за начавшихся порывов ветра его слова относило бы в сторону. — Поэтому сейчас пролетим хребет и ущелье, которое сразу за ним, и можем позаниматься. А пока отдохни.
После этой фразы напарник сосредоточился на полете. И было отчего. Острые пики… Порой они стояли столь близко друг к другу, что казалось: руку протяни — и дотронешься. Вокруг некоторых вершин паслись тучные облака, охраняемые резким, кусачим ветром, что так и норовил отбросить на ощерившиеся каменными и ледяными иглами скалы.
Было холодно. И я невольно прижималась спиной к груди Дьяра, ища тепла. И он согревал. Руки, что держали поводья, обнимали меня с обеих сторон, его дыхание щекотало висок. И удивительное дело, но, находясь на запредельной высоте, едва не лишившись жизни, удрав в последний миг от погони, узнав, что мой дар, пробудившись, может меня убить, — несмотря на все это сейчас, рядом с Дьяром, я чувствовала уверенность и спокойствие. А еще — как в широкой сильной груди бьется сердце. И его удары отдавались во мне самой.
Сон обнял за плечи, хотя я была абсолютно уверена, что не смогу провалиться в дрему. Но организм, уставший от нагрузок и обмороков, решил за меня. Вот только вместо сказок с розовыми пони мне привиделся кошмар. Мне приснилось, что я составляю годовой баланс для какого-то местного магического культа, едва не поработившего весь здешний мир. Причем дебет с кредитом не сходится, потому что какой-то жрец профукал отчетность по жертвам, принесенным в последнем квартале.
Проснулась я с бешеным сердцебиением и едва ли не в холодном поту. И испугалась больше всего именно того, что я пыталась во сне что-то считать. Поскольку я дико ненавидела вести бюджет и бухгалтерию. А уж быть в роли счетовода для меня — сущий ужас, триллер и кошмар. И мне проще провести двадцатичасовую операцию, чем заполнить 3НДФЛ в налоговой.
Обычно при получении зарплаты все сводилось к тому, что я мысленно делила деньги на три кучки: аренда, на еду и на мелкие расходы. Младший брат Сашка (хотя и не сильно младший, родился на десять минут позже меня) же все планировал. Даже когда получал свою повышенную стипендию и подрабатывал на доставке еды, вел учет бюджета. Но сейчас, работая программистом, мог позволить себе не считать каждую копейку…
От воспоминаний о семье, точнее о том, что от нее осталось, стало грустно. А ведь когда-то у нас с Саньком было все иначе… Отец — преуспевающий бизнесмен, мама — домохозяйка. Энергичная, румяная, как свежая сдобная булочка, всегда улыбающаяся — она заботилась о нас, о том, чтобы в доме были уют и радость. Но отцу, оказалось, хотелось другого. Например, юного женского тела. А еще — доказать себе и миру, что он в сорок с небольшим еще не стар, что у него по-прежнему сильная хватка и власть. Именно любовь к этой самой власти оставила нас с братом и мамой без гроша. Адвокаты отца позаботились об этом.
А когда мы оказались практически на улице, от папочки поступило «щедрое» предложение: мы с Сашей можем вернуться. Он нас обеспечит. Но при условии, что мы забудем о матери. И с радостью примем мачеху. Отец был уверен, что мы с братом согласимся. И он будет управлять нами.
Только тогда я поняла, с каким тираном мама жила все эти годы. Как скрывала от нас неприглядную сторону отцовской натуры. Оберегала.
Мы остались втроем, в съемной хрущевке на городской окраине. Я тогда училась в одиннадцатом классе. Но мы верили, что у нас все получится. Не получилось. У мамы случился обширный инсульт.
Наверное, это и стало решающим. Главной причиной, по которой я подала документы именно в мед. Я хотела не просто помогать людям. Мной двигало еще и желание спасти самого близкого для меня человека.
В тот год мама пошла на поправку. Мы с Сашкой старались как могли, подрабатывали, ухаживали за мамой. Я, смирив гордость, обратилась с просьбой к отцу о деньгах на лекарства и получила в ответ его категоричное «нет». И напоминание об условиях, на которых он готов нас с братом принять.
А затем у мамы случился еще один инсульт. Последний. И мы с Сашкой остались одни, вычеркнув отца из нашей жизни. Навсегда. А он нас — из своей, наглядно это показав тем, что даже не пришел на похороны мамы. Они состоялись в сентябре, когда кружила листопадом осень. Погребая под своей опавшей листвой мое наивное прошлое. А вместо него в душе поселились сомнения и осторожность. Я перестала доверять людям, миру, жизни…
Тот день золотой осени так и стоял у меня перед глазами, когда я услышала: