Страница 22 из 111
Антони заводит прядь волос мне за ухо.
— В котором часу ты заканчиваешь?
— Я не знаю.
Фибус закидывает орехи себе в рот, увлечённо наблюдая за нашим взаимодействием.
— Это неважно. Я сказал Маттиа и Риккио, чтобы они встретили меня здесь после того, как мы закончим с доставкой.
Я отрываю взгляд от своего ухмыляющегося друга и перевожу его на Антони, который воспринимает это как приглашение к тому, чтобы наклониться и поцеловать меня. У его губ вкус соли, солнца и греховных обещаний. Я так нервничаю, что мои губы остаются неподвижными, как и моё тело. Даже моё сердце как будто затвердело и напоминает теперь мои кости.
Я прижимаю ладони к его груди и быстро отрываюсь от его губ.
— Не здесь.
— Извини.
Он проводит по моему острому подбородку своим шероховатым большим пальцем, после чего отступает.
— Увидимся позже, синьорина Росси.
Фибус поворачивается вместе с Антони и наблюдает за тем, как он уходит. Уголки его губ трогает улыбка.
— И вот, тайна, почему Фэллон оставила нас, раскрыта. Рассказывай. В-С-Ё!
Ему удается разделить последнее слово на большее количество слогов, чем оно содержит.
— Я не по этому не пошла.
Моё лицо начинает гореть.
— Не из-за него.
— Ага-ага.
— Клянусь. Я думала, что не получила ленту, поэтому пошла гулять.
— В постель к Антони?
Я хватаю орех и кидаю в его ухмыляющееся лицо.
— Заткнись.
Когда он перестает надо мной посмеиваться, он говорит, на этот раз очень серьёзно:
— Как ты думаешь, почему ты не получила ленту? Ты одна из любимиц Данте.
Я пожимаю плечами.
— Репутация Росси и всё такое.
— Позволь мне сказать, Данте был очень расстроен.
Фибус оглядывается и смотрит на окна, выходящие на пристань, черты его лица нехарактерно напрягаются.
— И он определенно будет расстроен ещё больше, когда узнает, как ты провела эту ночь.
Кончики его ушей выглядывают из-под его гладких волос, доходящих ему до плеч.
— Мне нравятся петушиные бои, но я не знаю, как отнестись к бою, который ты затеваешь, Капелька.
Я закатываю глаза, услышав прозвище, которым он так любит меня называть.
— Ты разве забыл, что мы ровесники, Фибс?
— Я называю тебя так, потому что ты крошечная.
— Я не крошечная. Это ты безумно высокий.
Какое-то мгновение мы улыбаемся друг другу, но затем то, что он сказал, нависает над нами, словно те вечные облака, скрывающие наши горы.
— Им нет причины за меня драться.
— Разве?
— Между Антони и мной… всё несерьёзно. Мы только целовались. А Данте… Ну, я слышала, что он имеет виды на принцессу.
Фибус фыркает.
— Ради Бога. Поверь мне. Между этими двумя нет совершенно никакой симпатии. В отличие от вас двоих.
Он засовывает в рот очередную горсть орехов.
— Мне стоит попросить у тебя совета, так как мне ещё не удавалось покорить сердце женщины с помощью своих поцелуев.
— Может быть, это потому что ты целуешь их ниже пояса, а сердца находятся выше?
Фибус широко улыбается.
— Неужели моя любимая дева только что грязно пошутила?
— Можете вы все перестать говорить о моей девственности?
— Кто это все?
— Катриона предложила мне продать её на аукционе.
Рука Фибуса застывает перед его ртом с грецким орехом, который он поднял с барной стойки, после того, как тот отскочил от его красивого лица.
— Она говорит, что я могу получить за неё пару золотых монет.
Я провожу верхними зубами по нижней губе, представив, насколько легче была бы моя жизнь с такой суммой денег.
— Нет.
— Что нет? Я столько не стою?
— Ты стоишь гораздо больше, но это к делу не относится. Ты пожалеешь об этом.
И помолчав, он добавляет:
— Если тебе нужны деньги, мой кошелек это твой кошелек.
— Твои родители отрезали тебя от своих денег.
— Но они не поменяли замки ни на дверях, ни на сейфе. Тебе стоит увидеть всё то золото, что они хранят внутри него. И не только в виде монет.
— Фибс, я никогда не смогу взять деньги твоих родителей.
Я наклоняюсь и сжимаю его руку.
— Но спасибо.
Я перевожу разговор со своей девственности и финансовых дел в сторону его недавнего увлечения, одной фейри из Тарекуори, у которой не очень большое приданое, но она компенсирует это своими губами и пальцами, которые Фибус описывает как божественные. Учитывая, что он, Сиб и Катриона любят всем делиться, я уверена, что когда придёт время, я буду точно знать, что и как делать.
— Если тебе что-то дают, это не значит, что оно становится твоим, — бросает Фибс перед тем, как покинуть таверну. — Просто к слову.
Моему мозгу требуется мгновение, чтобы понять, что он говорит не о сексе.
Мне неприятно это признавать, но у меня появляется соблазн занять у него денег, но, к счастью, Фибус уходит раньше, чем я успеваю поддаться этому искушению.
Но, боги, эта мысль без остановки крутится у меня в голове, становясь громче, чем гул таверны. Она становится такой громкой, что я вызываюсь сходить в погреб, которого обычно избегаю, так как я не любитель сырых и тесных помещений.
Я прижимаю ладони к вискам, чтобы задавить предложение Фибуса. Когда я чувствую, что преодолела свою слабость, я хватаю бутыль с вином.
— Вы от меня прячетесь, синьорина Росси?
Моё сердце подпрыгивает вместе с телом и бутылью с вином, которая выскальзывает из моих рук и ударяется об пол с волнительным стуком. Каким-то чудом пробка остаётся на месте, а толстое стекло — в целости и сохранности. Чего нельзя сказать о моём вновь обретённом спокойствии.
Я приседаю на корточки, чтобы поднять бутыль.
— Зачем мне прятаться от своего самого близкого и самого давнего друга?
ГЛАВА 14
— Твоего друга? Так вот, кто я для тебя. И только?
Данте стоит в дверях винного погреба нашей таверны. Его руки скрещены на груди, на белой униформе, позолоченный воротник которой расстёгнут, а его длинные косички перекинуты через плечо. Золотые бусины, нанизанные на их тёмную массу, отражают свет, исходящий от одной единственной керосиновой лампы.
Он пожирает меня своими светло-голубыми глазами, которые очаровывали меня с того самого дня, как группа девочек из Тарекуори толкнула меня в наш класс так, что я упала на колени. В тот день он не только помог мне собрать мои книги, но также подал мне руку и предложил свою защиту. С тех пор никто меня больше не толкал, хотя нельзя сказать, что надо мной не издевались другими способами.
— Я прождал тебя всю ночь на своём одиноком маленьком троне.
— Вместе с принцессой. Я бы не назвала это одиночеством.
— Алёна просто друг. Марко желает заключить союз с севером, а поскольку Эпонина из Неббы, и он может жениться только на одной женщине, он хочет, чтобы я ухаживал за ней. Вот и всё.
Подняв бутыль, я говорю:
— А как насчёт того, чего хочешь ты?
— Я принц, Фэл. Мои желания следуют после моих обязанностей.
Только вот я не хочу идти вторым номером после другой женщины.
— И прошлой ночью между нами ничего не было.
Из-за стука моего сердца вино внутри бутыли начинает трястись.
— А до прошлой ночи?
— Меня не было четыре года.
Его кадык поднимается и опускается, после чего он отталкивается от косяка и забирает бутыль из моих рук. Там, где мне понадобились все мои десять пальцев, он управляется двумя, подцепив ими бутыль.
— И ты не можешь мне за это предъявлять. Особенно учитывая то, что ты работаешь в борделе.
— Это таверна, Данте.
— А также бордель.
Он вздыхает.
— У тебя были свои приключения; у меня свои. Давай оставим прошлое в прошлом.
Я сосредотачиваюсь на тёмной щетине на его лице, так как не хочу, чтобы он заметил по моим глазам, как мне больно. Я могу сосчитать свои приключения по пальцам одной руки — и это будет один палец — тогда как ему наверняка понадобится больше двух рук.