Оставаясь в меньшинстве

Но 14 мая 2008 года Верховный суд Израиля одобрил позицию Министерства юстиции по этому вопросу. В своем постановлении Верховный суд отметил, что в основе предъявленных российской стороной обвинений находятся лишь производные доказательства, то есть основанные на опосредованном восприятии информации свидетелями. Подобные «доказательства» недопустимы в израильском уголовном законодательстве, а следовательно, недостаточны для удовлетворения российского запроса на экстрадицию. Таким образом, Верховный суд Израиля постановил, что в материалах, переданных российской прокуратурой, не было ни одного прямого доказательства моей причастности к инкриминируемым мне преступлениям.

Для меня этот процесс стал доказательством существования справедливого и праведного суда в демократическом государстве.

И в тот период все представители власти в России, а не только Путин, виделись мне личными врагами.

…20 мая 2008 года, еще до вынесения мне приговора о пожизненном заключении, я подал в Европейский суд по правам человека жалобу на Правительство Российской Федерации, обвиняя его в нарушении процессуальных норм.

Есть английская поговорка: «Жернова правосудия мелют медленно, но тщательно» (The wheels of justice turn slowly, but grind exceedingly fine). Прошло тринадцать с половиной лет, и утром 18 января 2022 года ЕСПЧ опубликовал свое решение по моему делу («Леонид Невзлин против Российской Федерации»), в котором единогласно принял мои утверждения о том, что заочный суд надо мной был несправедливым и неоднократно нарушал Конвенцию о защите прав человека и основных свобод.

Суд де-факто признал, что ни одно из моих действий не могло служить основанием для возбуждения уголовного дела, не говоря уже о вынесении обвинительного приговора. В России никогда не было и не могло быть никаких доказательств, подтверждающих сфабрикованные уголовные обвинения, выдвинутые против меня. Для меня было принципиально важно услышать вывод международного юридического органа о неправедности «правосудия» в России.

Остается добавить, что аналогичные решения ЕСПЧ вынес по судам над Пичугиным, Ходорковским и Лебедевым.

…А затем, во второй половине 2010-х годов, наступила третья фаза моего восприятия России. Я бы назвал его отстраненно-позитивным. Естественно, не к российскому режиму — тот становился все более агрессивным и авторитарным: был аннексирован Крым, началась гибридная война на востоке Украины. Нет, это были скорее интерес и вера в людей, еще имевших возможность профессионально заниматься своим делом, и к тем смельчакам, которые пытались бороться с путинизмом. Я читал новые книги по истории России, знакомился с гуманитариями, которые продолжали честно и объективно заниматься своим делом, несмотря на возрастающее давление со стороны властей. Более того, я поддерживал и поддерживаю ряд гуманитарных проектов в России.

Увы, в последнее время я чувствую себя все дальше от России. Там все меньше остается моих друзей и знакомых: одни покидают эту страну, другие стараются со мной пореже общаться. А с теми, с кем я сохраняю контакты, все сложнее находить общий язык.

Я прекрасно понимаю, что им приходится приспосабливаться к новой реальности, да и не все могут эмигрировать из России. Тяжело покидать свой дом, а многие уже в том возрасте, когда трудно найти работу по специальности за рубежом. У многих из них в запасе последний аргумент — «ну сейчас же не 37-й!». Но я-то чувствую, что 37-й все ближе и ближе… А кроме того, многие ли понимали в том самом далеком-близком 37-м, что они живут в год страшного террора? Ну да, арестовали за год, с августа 1937-го до ноября 1938-го, более полутора миллионов человек, расстреляли почти семьсот тысяч, но большинство же оставалось на свободе! Ходили на службу, читали в газетах передовицы о новых свершениях, праздновали дни рождения, восхищались индустриализацией. И старались не замечать ночных воронков.

В наше время для удержания абсолютной власти не обязательно строить новые концентрационные лагеря и расстреливать людей сотнями тысяч. Современные технологии позволяют осуществлять тотальный контроль за каждым, даже эффективнее, чем при Сталине.

Собственно, это уже происходит. Огромный репрессивный аппарат, от национальной гвардии до Центра «Э», не может сидеть без дела. В силу внутренних бюрократических законов эти люди вынуждены открывать все новые и новые дела вплоть до самых абсурдных, как в случае с подростками, намеревающимися «взорвать» здание ФСБ в игре «Майнкрафт».

К сожалению, я не смотрю в будущее России с оптимизмом.

Когда-то казалось, что если Путин уйдет, то во власти найдется достаточно либеральных прозападных политиков, которые поведут Россию по, условно говоря, цивилизованному пути. Тем более что в 90-х была создана для этого экономическая и правовая база. К сожалению, эта точка давно пройдена. У власти пребывают мафиозные и спецслужбистские кланы, а Путин является посредником или арбитром, через которого они договариваются о разделе зон интересов, чтобы не воевать впрямую друг с другом. Про так называемых «системных либералов» рассуждать столь же бессмысленно, как и про «системную оппозицию» в Думе. Они давно превратились в такую же прислугу режима, хотя пока еще и сдерживают российскую экономику, чтобы она не пошла вразнос.

И новому Горбачеву взяться неоткуда.

Что касается реальной оппозиции, то, к сожалению, ее влияние крайне незначительно. Все силы карательного аппарата брошены на борьбу с ней, и сейчас она практически нейтрализована.

А самое главное и самое печальное — это пассивность российского народа.

Все последние годы российская власть боролась не только с оппозицией, но и с любыми формами гражданского общества. И вот результат: российский народ разобщен, запуган и задавлен. Ничто не может вывести его на улицы — ни пенсионные реформы, ни отсутствие помощи со стороны государства в эпоху коронавируса, ни беспредел в Беларуси. Следует признать: большинство населения устраивает такая жизнь. А те, кого она не устраивает, терпят и приспосабливаются.

Впрочем, даже если на улицу выйдет миллион протестующих, нынешние захватившие власть бандиты, в отличие от советских коммунистических вождей в 1991 году, не колеблясь отдадут приказ открыть огонь по толпе.

Теоретически можно допустить, что начнутся национальные волнения на Северном Кавказе, в Татарстане, народные бунты в отдаленных от Москвы регионах, что приведет к дальнейшему развалу России. Но пока что власть всеми силами стремится предотвратить подобный сценарий. Чечня, которую федеральный центр заваливает деньгами, — яркий пример такой политики. К тому же, как известно, бунт в России «бессмысленный и беспощадный», и рассчитывать на то, что он принесет позитивные перемены, тоже бессмысленно.

Наиболее вероятный сценарий — дальнейшее закукливание режима и закручивание гаек, политическая монолитность, убогий образ жизни большинства населения при наличии сверхбогатой элиты.

Впрочем, можно оставить маленький лучик надежды и напомнить, что в России многие революционные перемены происходили вопреки исторической логике и прогнозам профессиональных историков и политологов.

Глава 19.

Войны за память

В последние годы Россия переживает очередной пересмотр своего прошлого. История вновь стала делом государственным и вновь поставлена на службу политике. Пересматриваются учебники, формулируется официальная, «правильная» версия минувших событий. Учреждаются комиссии по историческому просвещению. Звучат знакомые до боли советские формулировки о патриотическом воспитании.

Я учился в школе в 60-70-х годах, в так называемую эпоху застоя. К тому времени уже закончилась хрущевская оттепель, официальная историческая наука и школьные учителя стали забывать недавние разоблачения злодеяний сталинской эпохи. В учебниках писали о «нарушениях социалистической законности» в 30-х годах, а «Один день Ивана Денисовича» Солженицына[121] постепенно изымали из библиотек. В открытую Сталина не реабилитировали, но на экраны в 1970 году вышел фильм «Освобождение», где впервые за много лет на экране появлялся генералиссимус в образе мудрого стратега и военачальника, ведущего советский народ от победы к победе.