Цветок яблони

И махнул рукой. Но не на старуху, а в сторону Бланки. Струна вылетела словно кнут. Фэнико угадавшего движение Мильвио отбил её в последний миг.

Сверкнуло.

— Добрый клинок, — безразлично оценил герцог.

Бой продолжился с новой силой. Теперь против Эрего дрались треттинец и Нэко.

Шерон могла только наблюдать, ощущая полное свое бессилие, ненавидя башню, пожирающую силу тзамас. Она смотрела, как два бывших великих волшебника, два опытных бойца, не могут справиться с юнцом, на первый взгляд казавшимся совершенно беззащитным.

Самая тонкая струна выстрелила, оплела Нэ одним концом за стальной воротник, второй, высоко звеня, устремился к потолку, и вращающаяся балка сорвала таувина с пола, унесла куда-то вверх, к алому месяцу и звездам. Милосердие, звякнув, крутясь, проехался по полу, остановился, никому не нужный.

Вир с ненавистью бил щитом в стену, пытаясь выбраться из западни. Мильвио, чуть пригнувшись, внимательно следил за каждым движением его светлости. Струн у того оставалось достаточно, чтобы повторить фокус, проделанный с Четвертой.

Та сторона уже не шептала. Говорила нестройной многоголосицей, темная трещина стала размером с Шерон, пожирая и без того тусклый свет этого места.

— Готово! — крикнула Бланка и бросила статуэтку указывающей.

Та поймала ее, и тут же вылетевшая струна хлестанула госпожу Эрбет по лицу. Она вскрикнула, упала, и Шерон успела заметить нить. Светло-серебристую, прилипшую к артефакту. Не нить жизни, а нечто большее: нить памяти.

Личности. Той изначальной, кого знали как Мири.

В следующий миг он швырнул струну от лютни Велины в распахнутую бездну. И та, зависнув на мгновение между мирами, растворилась во тьме.

Мильвио ринулся вперед, в длинном выпаде пытаясь пронзить герцога. Но этот мальчишка с черными серьезными глазами был точно змея. Ловкая, быстрая, смертельно опасная. Он прекрасно понимал, как действовать. Легко сбил стремительный бросок Фэнико, парировал, нанес укол в шею, еще один в бедро.

Шерон не успевала следить за тем, что происходит. Скорость ударов и атак казалась ей запредельной. Мильвио использовал весь свой опыт. Его лицо заострилось, побледнело, он наблюдал только за противником.

Шерон добралась до лежащей Бланки, отволокла назад, как можно дальше от сражающихся и воющей «двери».

Алая полоса проходила через лоб госпожи Эрбет, по левой скуле и подбородку. Текла кровь.

— Я ничего не вижу, — прошептала Бланка. — Ничего не вижу.

— Все будет хорошо. Я должна помочь ему. — Шерон начала выпрямляться, но тонкие, сильные пальцы сжались на её запястье.

— Нет! — сказала рыжеволосая. — Не мешай. Они убьют тебя... Ты только пропадешь зря. Все идет своим чередом. Поверь мне!

Вир с упорством ломился в «стену», от щита во все стороны летели искры. Наверху, под самым потолком, полыхало, словно зарницы в горах, — Нэко силилась вырваться из ловушки, тратя таланты.

Мильвио перетекал из стойки в стойку. Шерон знала их все. Каждую из карифских «цапель». Сталь гремела, та сторона выла, и у «входа» появились завихрения воздуха, словно миры смешивались друг с другом.

«Цапля находит финик», «Цапля встречает зной» и, наконец, «Цапля убивает богомола». Меч не удержался в руке герцога, выскользнул из пальцев, отлетел.

Фэнико, готовый разить, мелькнул в воздухе и... встретился с кулаком Эрего да Монтага. Струны звякнули металлом. А клинок, не устояв в этом столкновении, раскололся пополам...

Краешек уходящей луны касался серебристых пиков горного хребта, а звезды стали бледнее. Две черные башни нависли над Лавиани, участливо заглядывали в лицо, словно чудовища из детского кошмара.

Вопрошали: «Ну, как ты?»

Впрочем, башню закрыл чёрный силуэт со взъерошенными волосами. Тёплым золотом блеснули глаза.

— Рыба полосатая. — Сойка наконец-то чувствовала боль. — Если это та сторона, то она не менее унылое место, чем наш мир.

— Та сторона тебя пока не ждет, — негромко сказал ей Пружина, держа левую руку на животе сойки.

Золотистые искры бежали по полупрозрачным сосудам, и Лавиани отвела взгляд, сдерживаясь от близкого волшебства асторэ. Процедила сквозь стиснутые зубы:

— Что за хрень?

— В тебе яд демонов. Хотя уже меньше, чем пять минут назад, — последовал спокойный ответ.

— С каких пор ты научился его вытаскивать? В Рионе сам страдал от этой заразы.

Тэо хмыкнул, словно тоже удивившись вопросу, на лбу у него появилась складка.

— Не знаю, — озадаченно произнес он. — Словно мне кто-то рассказал... Но... я не помню кто.

— А как ты узнал, что я ранена? Как нашел?

— Я... — Пружина осекся и неловко пожал плечами. — Просто вернулся.

Сойка цокнула языком, думая о Бланке, о её паутине, и прошептала:

— Просто вернулся... Спасибо.

Последнее она сказала им обоим. И рыжей, которую когда-то терпеть не могла. И Тэо, которого в первую встречу едва не убила, решив, что он человек Борга. И вот эти двое спасли ей жизнь. Стоило подумать о том, как все меняется... Но ей было тяжело думать. Она хотела спать.

— Что там происходило, когда ты уходил? — Взгляд на башню на фоне неба, ожидающего рассвет, который должен был прийти с минуты на минуту, погасив звезды, выбелив луну, окрасив вершины в розовый цвет. — Ты видел?

Тэо, не отнимая руки от живота сойки, прогоняя черноту на её коже, обернулся, посмотрел.

— Полагаю, что все решится без нас.

— Ты не вернешься к ним?

— Нет, — твердо ответил асторэ. — Иначе ты умрешь. А я все равно не успею подняться.

Она на секунду закрыла глаза:

— Мири. Шестеро. Кто там отвечает за все, дери вас шаутты? Сделайте хоть что-то хорошее в этой жизни. Помогите им.

Несколько мгновений сойка лежала неподвижно, затем, словно вспомнив о чем-то, зашарила на своем поясе и с тревогой спросила:

— Где мой нож, рыба полосатая?!

Звон сломанного клинка прозвучал хрустальной трелью, заглушив все.

Шум бешено вращающегося потолка.

Стоны, смех, крики и угрозы, льющиеся из провала, пожирающего свет.

От обломков меча во все стороны ударило невидимой силой. Чистой, словно горный источник. Ледяной, могучей, всесокрушающей.

Холодный поток сбил с ног Шерон, пронзил, вызывая мурашки и вкус меда на губах. Почти ослепил, заставил дрожать, сделал слабой и едва не растворил в себе.

Бланка лишилась чувств, и мощь, льющаяся из сломанного Фэнико, словно ветер, шевелила гриву её рыжих волос. Вир не двигался, отброшенный в угол зала. На губах Нэ выступила пена, старуха замерла, будто её парализовало, и только правая её рука периодически дергалась, но глаза остались прежними — холодными, расчетливыми, оценивающими. Таувин не потеряла сознания.

Эрего да Монтаг стоял на коленях, покачиваясь, с закатившимися глазами, и тонкая нитка крови из носа стекала у него с подбородка на грудь.

На ногах остался лишь Мильвио, выжженный волшебник, тот, над кем магия, вырвавшаяся из тысячелетнего узилища, спрятанная Тионом в артефакт Шестерых, была не властна.

Нэ, превозмогая беспомощность, повернулась на бок и что-то толкнула от себя к Войсу. Оно, крутясь, проехало по гладкому полу, остановившись возле ног Мильвио, рядом с обломком Фэнико.

Треттинец поднял нож Лавиани, шагнул к герцогу и воткнул оружие ему в грудь.

Нить порвалась, и Шерон опустила ресницы. Смерть была слабой, призрачной. Статуэтка Арилы в руках тзамас стала теплой, когда тот, кто был в теле его светлости, вернулся в бывшую часть доспеха Вэйрэна.

Указывающая не отбросила ее. Лишь сжала крепче.

Мильвио подошел к ней, сел рядом. Положил обломок Фэнико у своих ног.