Страница 238 из 701
— Занятие, как понимаю, окончилось? — произнесла гриффиндорка, когда поняла, что я не спешу вживлять в её тело амулет, попросту залипнув.
— Да, — встаю и подхожу ближе, проводя рукой по её телу. Пальцы касаются всего самого интересного, но потом просто криво ухмыляюсь, позволяя лицу передать эту эмоцию.
Её грудина привычным уже образом вскрывается, после чего внутрь взлетает артефакт защиты разума и я снова помещаю его рядом с её сердцем. Быстро и просто.
Макфи открывает было рот, но тут же закрывает обратно. Я уже не вижу в её мыслях, что хотело сказать существо, но практически уверен, что она была чертовски права, когда не стала это делать.
Вендербургский Министериум, Германия, Берлин
'Вынужденное отшельничество, некогда видевшееся мне проклятием, становится более выносимым, как только я получаю в свои руки рабочий материал. В нынешних ограниченных условиях я могу развлекать себя только научной работой и напряжением умственных сил.
Сотворение безмозглой нежити из необработанных компонентов — удел профанов, не способных на оригинальную мысль. Приложив немного усилий и магии, любой некромант может раскрыть для себя истинный потенциал нашего искусства. С небольшой помощью школы Трансфигурации, несколько неполных тел могут превратиться в единый конструкт, значительно превосходящий способности сырого материала. Однако даже самые амбициозные маги, следующие путём некромантии, не часто решаются пересечь черту и преобразить самих себя по подобию собственных творений.
Почему? С чем связано столь могучее отвращение к посмертию у тех, чей век преступно короток? Быть может, страх перед самой Магией или некими Богами, чью волю нарушает маг, отважившийся вмешаться в верховный порядок вещей. Быть может, инстинктивное омерзение при столкновении с извечными спутниками смерти — распадом и высыханием телесной оболочки. Быть может, сентиментальные привязанности, ослабляющие намерение.
Случайный смертный не может возвыситься и стать личом. Ни один из тех, кому удалось возвышение до лича, не шёл тем же путём, что его единомышленники, но каждого из нас объединяла одна и та же цель, к которой мы приближались с неотвратимостью ножа, стремящегося в сердце жертвы. Воистину, возвышение начинается не с познания искусства создания филактерии и не с книг о высшей некромантии, а с сотворения неповторимого и несгибаемого идеала в душе мага — идеала бессмертия'.
Геллерт закрыл книгу, которая так сильно увлекла его. Это была воистину ценная рукопись, позволяющая гораздо лучше понять то, что он собирался сотворить.
Покосившись на часы, мужчина поднялся с кресла и вернул книгу в шкаф, на полку наиболее интересных фолиантов, к которым он любил время от времени возвращаться. Каждый раз, при чтении этих работ, его сознание удивительным образом позволяло решать разного рода задачи, которые постоянно крутились в голове волшебника.
Рука привычно взяла со стола куб, покрытый множеством тонко и аккуратно нанесённых символов.
Гриндевальд отточенным движением подбросил его в воздух и тут же поймал, не удержав улыбки. В этот миг он не казался грозным тёмным волшебником, готовящимся обрушить всю силу военной машины на этот мир. Нет, на краткое мгновение он предстал юным мальчишкой, который дурачился и подбрасывал мяч, считая, сколько раз он сумеет его отбить, прежде чем тот упадёт на землю.
«Меняется лишь тело, старые привычки живут всегда», — мелькнула мысль в его голове, когда Геллерт, с едва заметным сожалением, прячет куб в карман своей приталенной, по военному короткой и облегающей мантии.
В этот момент маг услышал короткий стук, но не стал ничего говорить, попросту открывая дверь.
— Герр Гриндевальд, — поклонился ему светловолосый мужчина, — время. Вы просили напомнить.
— Благодарю, барон фон Шахлендорф, — прошёл Геллерт мимо, на ходу закрывая дверь и направляясь к лифтам, — всё подготовлено? — бросил он своему спутнику, шагающему следом, за спиной.
— Доброволец прошёл все необходимые процедуры и ритуалы, выпил строго указанные зелья и размещён в четвёртом зале, для особо опасных экспериментов.
— Если получится создать разумного лича… — на секунду маг позволил себе прикрыть глаза.
Его спутник зашёл за своим повелителем в лифт, где нажал нужную кнопку.
— Это будет прорыв, — улыбнулся Эмерик.
— Ты как обычно сдержан, — зеркально улыбнулся Гриндевальд, — это буквально перевернёт магический мир!
— Если конечно знания в него попадут, — согласно кивнул Шахлендорф.
— Конечно попадут, — уверенно произнёс Геллерт, выходя из лифта, — ведь скоро весь мир и Германия будут единым целым.
Они прошли несколько комнат, которые были полны охраны и спешно бегающих учёных, быстро доделывающих последние, мелкие детали.
Маги остановились в широком каменном помещении, за зачарованным барьером, после чего Эмерик коротко произнёс несколько фраз через Сквозное зеркало. Маги Аненербе, за барьером, приступили к финальным приготовлениями.
Русоволосый, рослый волшебник, выбранный из добровольцев, лёг в центр чудовищно сложной ритуальной фигуры. Четверо колдунов, по её краям, начали зачитывать заклинание.
Гриндевальд пристально смотрел за всем происходящим. Строки только что прочитанной книги не отпускали его. Мужчина чувствовал, что всё должно сработать.
Речитатив колдующих подошёл к концу и один из них вытащил длинный, украшенный рунами кинжал. Подойдя к центру светящейся пентаграммы, он вонзил его в тело добровольца. Лежащего мужчину выгнуло от боли, после чего маги торопливо покинули место эксперимента, выйдя за границы барьера.
К нему тут же подбежал десяток опытных волшебников, уровня «Эксперт» Боевой Магии, во главе со старым «Мастером»-боевиком. Их палочки указывали на цель эксперимента, в руках были жезлы и подавляющие чары артефакты. Каждый имел заранее наложенные защитные заклинания от магии Смерти, а на шее у всех болтался «Амулет Крестоносца» — наносящий любой нежити нестерпимый урон и боль, попросту сжигая слабых созданий некромантии.
Геллерт не собирался давать шанс личу, если он действительно получится и окажется враждебен.
Тем временем, подопытный, в центре ритуального рисунка, начал бледнеть и худеть. Оставленный в его груди кинжал вывалился наружу, когда его плоть осыпалась прахом. Остались лишь сухие, белые кости, которые странным и мистическим образом не разваливались на части.