Черный спектр

Максим решил посмотреть на людей, которых не коснулся «черный спектр», и оказался в миролюбовской общине. Посреди ярких полос, спиралей и фракталов двигались фигурки от серо-коричневого до черного цветов, нарушая окружающую их гармонию своим тускло-унылым видом. Все яркое, что составляло их суть, покрывала оболочка мыслей, идущая вразрез с устройством мира. Казалось, что они намеренно противопоставляли себя миру, отвергали красочную гармонию, выбирая уныние как образ жизни.

С точки зрения волнового разума, живущего в других мироощущениях и видящего людей, как сгустки грязной энергии, портящей красоту мира, человечество заслуживало того, что с ним происходило. Оно было как грязь на лобовом стекле, мешающая наслаждаться красивыми видами, которую можно было смахнуть одним движением дворников. Однако «черный спектр» проявил милосердие, оставив резервации, видимые бестелесному взгляду, как пузыри зеленого поля над общиной.

Максим решил проведать жену с дочкой. Вычислил свой дом, выглядевший совсем иначе, и проник внутрь. Маша и Вероника были дома. Супруга готовила обед на печи. Её аура тоже не была яркой. Она не покидала защитного поля много лет, оставаясь почти тем же человеком, которым была до катастрофы. Ее тонкая натура не давала ауре стать черной, как у большинства жителей общины. Однако испытания и тяготы жизни не добавляли красок. Максим оказался возле дочери, сидящей за столом и рисующей короткими огрызками карандашей на желтой бумаге. Аура Вероники, вопреки ожиданиям, оказалась зеленой, сочной и живой. Энергия в ней растекалась разноцветными ручьями, напоминая майские поля, покрытые весенними цветами. Максим застыл возле нее в восхищении. Как это было животворяще красиво! Кузьма лежал у ног дочери, переливаясь почти также красочно.

Максим «обошел» дочь стороной, чтобы увидеть ее лицо. Вместо глаз он увидел два сияющих голубых кристалла, отдающих на нематериальном уровне вполне материальным ощущением горной свежести и чистоты. Вероника подняла их и посмотрела перед собой.

— Папа? — произнесла она вопросительно.

Максим потерялся от неожиданности.

— Мааам! — крикнула дочь. — Здесь папа.

На кухне загремела посуда. В комнату влетела мать, изменив цвет ауры с блеклого на почти красный.

— Где? — спросила она.

— Вот, — Вероника ткнула в сторону стены, со стороны которой Максим смотрел на нее.

Маша видимо решила, что у дочери разыгралось воображение, и расстроено покачала головой.

— Он скоро вернется, — успокоила она дочь.

— Да он уже здесь, мам. Я его вижу. Вот он, — Маша снова указала на отца карандашом. — Пап, скажи ей, что ты здесь.

Максим развел невидимыми руками, показывая дочери, что не способен сделать так, чтобы мама его увидела.

— Ника, а ты нарисуй папе открытку. Когда он вернется, подаришь ему, — Маша нежно погладила дочь по голове.

— Мам, если ты мне веришь, попроси меня нарисовать то, что знает только папа.

Маша усмехнулась.

— Нарисуй машину, на которой он привез меня в лес, где мы жили до того, как пришли сюда.

— Пап, какая? — спросила Вероника у отца.

Максим опешил, не зная, как ответить дочери.

— Большой белый джип, — произнес он будто бы беззвучно, но дочь его услышала.

— Папа сказал, большой белый джип, только я не знаю, как он выглядит, — призналась дочь.

Аура Маши вдруг снова поблекла и заиграла разными неяркими оттенками. Супруга убежала на кухню. Максим отправился за ней. Супруга схватила полотенце и прикрыла им лицо. Плечи Маши затряслись в беззвучном плаче. Максим вернулся к дочери.

— Скажи маме, что я живой, просто могу общаться с тобой из зоны, в которую отправился. Бегом.

Дочь убежала успокаивать мать.

— Мамочка, папа живой. Он просто находится там, откуда можно выйти без тела, — Вероника успокаивающе погладила мать по спине. — Не плачь.

Максима поразило, как дочь смогла точно описать его состояние. Откуда она могла это знать? Её зеленая аура уже была подтверждением неординарных способностей. Хорошо, что люди не видели этого, иначе его ребенок точно стал бы изгоем. А Вероника молодец, знала, что не стоит выпячивать свое отличие.

— Вероничка, скажи маме, что я вернусь через неделю, — попросил он дочь.

Она повторила матери его просьбу слово в слово.

— Да? Это правда? — Маша убрала от лица полотенце.

— Папа сам сказал. Плохо, что ты его не видишь. Ты теперь отличаешься от нас.

— Как это? А как я могу стать такой же, как вы? Я не хочу отличаться, — Маша произнесла это так искренне, что Максим вдруг понял, что готов удовлетворить ее просьбу.

— Скажи маме, чтобы вышла из безопасного периметра, — попросил Максим.

Дочь озвучила просьбу отца. Аура Маши дрогнула из-за сомнений и заиграла мрачными оттенками. Она сомневалась с минуту, потом накинула на плечи пальто и выбежала из дома. Максим следовал за ней. Люди здоровались с его супругой, но она будто не слышала их. Наверное, ее зареванное лицо могло красноречиво объяснить им, что ей сейчас не до общения.

Супруга покинула поселок и смело направилась к границе, за которой волновались энергии «черного спектра». Она перешла ее и погрузилась в разноцветье волн. Тут же рядом с ней возник яркий ореол, напоминающий контурами тело. Маша начала кричать, наполняя свою антиматрицу силой, способной загасить ее. Максим подлетел к ним и слился с фантомом, используя его в качестве астрального тела. Сознание изменило характеристики антиматрицы, убрав противоположный заряд.

Он слился с супругой, неся в себе силу, способную изменить ее энергию, которая в свою очередь меняла то, что человек считал физическим телом. Маша прекратила кричать. Замолчала, ощущая внутри себя какие-то изменения. Максим, как в игре, касался участков ее тела, раскрашивая их в здоровые яркие цвета. Он отлетел, чтобы рассмотреть результат своей работы. Аура супруги светилась желто-зеленым. Еще неярко, но уже намного лучше, чем тот землистый цвет уныния.

Маша все еще не видела Максима. Наивно было ожидать, что это случится так скоро.

— Спасибо, Макс! — произнесла она радостно и громко.

— На доброе здоровье, золотко. Только не смотри в глаза людям, — попросил ее Максим, но она не услышала.

Супруга поспешила в поселок, пока ее безрассудный поступок не заметили остальные. Люди по-прежнему не любили тех, кто отличался от них.