Страница 5 из 13
Послышались выстрелы, ямщик где-то сзади залепетал о пощаде, но после глухого хлопка тоже затих. Шофер грузовика закрыл глаза и вжал голову в плечи. Авдей ткнул его тростью:
– Торопишься жизни лишиться?
– Так… рано бы ешшо помирать? – обрёкся Гордей.
Авдей призывающе постучал тростью по фургончику:
– Добро купеческое отгонишь нам до Кстова, а там гуляй как вольный ветер в поле…
– До Кстова верста два перста! – осмелел шофер.
В фургончике грузовика дрожал подсобник Скородумовых, до поры сидевший тихо, но случайно давший о себе знать, видимо с испуга что-то задев. Главарь ткнул шофера тростью:
– Там есть кто?
Гордей вытянул указательный палец. Фикса с Сизым подошли к дверке, Авдей повторно стукнул по фургону:
– Жить хошь, человек, выходь сюды тише ветра…
Подсобник открыл дверку, Сизый выстрелил без лишних слов. Обыскав мертвецов, бандиты содрали со всех всё ценное, стащили шубы. Убиенных покидали в кювет.
В кабину к шоферу подсел Фикса, ткнул стволом в рёбра:
– Двигай, дядя, за бубенцами!
Первым покатил дилижанс, затем грузовик, в замыкании обоза карета Скородумовых.
Глава
III
На сходе в отдельном помещении какого-то шалмана пирует случайная шайка Дрына. Уже изрядно пьяные, прозвища на любой лад: Дрын, Фикса, Сизый, Мыта, Щерба, Хлыст…
– Вот ты, Дрын, дружка свояво жа пошто прикончил? – обиженно укоряет Фикса, – Может, отудобел бы парняга, а ты, не жалея, жахаешь…
Авдей прихлопнул Фиксе по желваку:
– Суди трезво, пьянь шалманная… Отудобел, нет ли – куды нам с обузой? В лазарет, так сразу всех подпишут, а там и до каторги дорожку наведут? Мне иное душу тянет…
– Есть ли у нас души-то? – вздохнул Фикса.
– Каки есть, пущай и очерствелые, – не поддался Авдей, – Бездушно было бросить его на дороге издыхать… Мне покоя не даёт иное: целен фургон усадебной да бабьей дряни, а самое стоящее из того – что? Посуда серебряная?
– А парча, шелка, меха два барабана – не ходовой товар? Одна люлька выжмет зриму монету? – перечислил Фикса.
– Парчу и шелка, прочее барахло легко в оборот пущу… В неделю избавлюсь…, – встрял Сизый.
– Да и с мехами залома не будет… Мы со Щербой метнёмся по Сибирским пристаням да скинем…, – поддержал Мыта.
– Трёп всё это…, – не согласился Хлыст, извозчик банды, – Шкурки к малахаям приторочены, посему бабаёв подряжать придётся… А люльку сам найду… кому в цену скинуть…
– Щепетом займитесь – барабаны полны оной дряни…, – повелительно цыкнул Авдей, – Не о том баю! Мортуйте: купец добро хоронит, сорвался аж на грузовике, а желтухи бы с собою шиш да маленько? Лишь подсолнухи с жилетки Кирила?
– Всё обрыскали, Дрын, сам же подле был?
– Желтуха должна была быть в обозе всяко…, – стоит на своём Авдей, – Рундук али мошна неброськая, а всяко? Не обманный же манёвр с грузовиком затеяли?
– А кого страшиться, ежели сборы их в тайности шли? – спорит Фикса, – Не распусти я уши на шалмане, и невдомёк бы на чужие плутни?
– Шоферишку вот жаль упустили, драпанул по недогляду, сволочь… Может, открыл бы што? – обмяк главарь.
– Коли пустились без желтухи, побоялись все ценности в одном обозе тащить, так получается? – рассудил извозчик.
– Люлька пустая, кладь в фургоне заложена…, – мыслит вслух главарь, – А желтуха, стало быть, оставлена на ужотко? Особняк ихний надо обрыскать!
– Тянуть тады нельзя! – оживился Сизый, – Купчишки под снегом лежат, до весны не сыскать, а не добрались докуды надо – быстро трезвон покатится?
– И распнут нас, коли пымают, без судебной приправки…, – поддержал Фикса. Авдей снова цыкнул и ударил по столу:
– Хай гульбанить! С утра возвернёмся в Нижеград, дом скородумовский поедем щупать! Чую, желтуха прятана там…
***
Морозным солнечным днём до ворот особняка Скородумова подкатил экипаж, из него сошёл Михей Сухарев. Хотел постучать, выходит Туся с корзиной, натыкается на Михея.
– Што ж ты, Михей Яковлев, жанихался ешшо в пятницу, а к назначенному не пришёл? А я принаряжалась почём зря? – с нотками девичьей обиды съязвила девушка.
– Звиняй меня, Туся… Обещал я тебе увеселения карусельные, а вышло, што прибыл звать отобедать поминально…, – потупил взгляд Михей.
Туся аж оторопела:
– Лицо с тебя как спало, што стряслось?
– Третьего дня погубили отца моего! В ту же пятницу…
– Ай ба, што деется… Бяда-те эка случилась, – запричитала девушка.
– Чаяли, закутил, хотя и не водилось энова, а позаутрени просвирня нашептала, нашли-де в Започаинье мертвеца…
– Ай ба… бяда эка…
– На полицейской канцелярии ноне табличка висит «рабочия милиция», а дверь всё одно на клямке, стучи – не достучишься… Посмертну бумагу выправить некому…
– В церковной книге метрика останется, аки образуется, и свидетельству выправишь чин по чину?
– Так и мыслю… Отца отпели и в могилку ужо положили, помянуть собираются, а я карету подрядил по твою персону…
– Да кто я тебе? Сошти, никто – мельком знакомица?
– Не гони, Туся, не шуткой по тебе думаю… Полюбилась ты мне с первого взгляда. Наскоро прочил родителям представить, да и сватов к Рождеству засылать, а вышло вона как…
– Скорый кой… Ну, обожди – скорби в одеждах приму…
Туся торопливо скрылась за дверь, задышала неровно, раскраснелась, перекрестилась и, шепча, пустила слезу:
– Чай не бывает так, Господи! Сердце кровью льётся, а не отступить уже…
***
Экипаж с Михеем и Тусей сворачивает на перекрёстке, в момент к воротам дома Скородумовых подкатывает экипаж. Бандиты Дрына спешиваются и проникают во двор.
– Фикса, во-первой зри крыльцо, остальны метнитесь по двору, и не шуметь до шухеру.., – прикрикивает главарь.
Фикса с пистолетом в руке подбежал к крыльцу. Демид – среднего возраста дворник – вышел из-за крыльца и, не завидя других налётчиков, замахнулся на Фиксу лопатой:
– А ну, скинь оружию наземь, клять бандитская!
Вместо чтобы пальнуть, Фикса вскинул руки над головой, ожидая удара, и присел. От повиновения бандита дворник замешкался, в момент к нему подскочил Сизый и тыкнул ножом под рёбра. Демид тут же осел и слёг возле крыльца.
– В покоях кого встретите – не пырять до поры! – цыкнул главарь, – Про хозяйские тайники разузнать надо…
***
Древоделы Сухаревы имели комбинированный дом, фасадом выходящий на улицу. В каменном цоколе держали собственную столярку, сами обретались на добротно срубленном втором этаже. Дом был обнесён высоким кирпичным забором, имел закрытый дворик со створовыми воротами под аркой.
На улице немноголюдно, возле ворот недлинная очередь нищих к двум справно одетым мужикам. Мужики разливают из бочонков в свою и принесённую посуду квас, кому сбитень, из лотка раздают пирожки и иную выпечку.
– Помяните Якова Степаныча добрым словом…
– Добрый был человек… От вечныя муки избави его, Господи! – благодарят поминающие.
– Безвременно покинул нас, не по своей воле!
– А руки-те экие имел Яков Степанович?
– Прости яму Боже и помилуй!
Лоток скоро пустеет, из калитки створа ворот появляется женщина и восполняет выпечкой. Получив поминальные яства, нищие уносят их с собой, а многие тут же кушают и выпивают, крестясь и поминая Сухарева Якова Степановича.
Михей и Туся подъехали к дому, отпустили экипаж.
– Проходите, Михей… и зазноба твоя…
Горница дома Сухаревых представала ухоженной, обставлена была резной мебелью. Посереди длинный составной стол под скатертью, почти упиравшийся в высокий комод. На комоде перед иконой с ликом Спаса коптит лампадка. Рядом стоит фотокарточка Якова Сухарева за вензельной рамкой.
Поминальную обедню обслуживали сёстры Михея, молодые девушки Анна и Алёна. Копошились вокруг поминающих, подавали яства, меняли плошки. За столом человек пятнадцать разных возрастов кушают и поминают.
Молодые люди заняли места ближе к родственникам.