Выжить в Антарктиде

- Я такой иногда неуклюжий, - смутился Геннадий, принимая мокрую шапку из кролика, в которой сегодня щеголял целый день. Он даже не задался вопросом, откуда Дмитрий взялся да еще встал так удачно, ведь на экскурсии Ишевича не было: с Долговыми по поселку ходил Грач.

- Ничего, все в порядке, - вежливо сказал Дмитрий, отряхивая его сумку от налипшей грязи. Взяв Паганеля под локоток, охранник повел его по широкой лестнице к дверям отеля, следя, чтобы тот больше нигде не навернулся.

Геннадий изогнул шею и с неожиданным интересом вгляделся в лицо провожатого:

– Простите, молодой человек, а мы ведь с вами встречались раньше…

- Конечно, - улыбнулся Ишевич, - на ледоколе.

- Ах, ну да. Вы же служите вместе с Владимиром. Вы его помощник.

- Так и есть, - Дмитрий усмехнулся.

- Действительно, так неловко, - Геннадий смутился. – Я часто что-то путаю. Как вас зовут?

- Дима.

- Спасибо, Дима. Я вам очень благодарен за помощь.

- Не за что, - Ишевич вторично сверкнул улыбкой.

- Дима, скажите, а Юра с вами? – окликнула его Вика, заметившая телохранителя и потому чуть приотставшая от основной группы. – Вы же с ним на ледоколе оставались, верно?

- Да, но Юра немного задержится. Он к ангарам направился, договаривается о доставке снаряжения.

- Понятно, - девушка чуть погрустнела.

- Никуда твой рыцарь не денется, - обронила Анна, протискиваясь мимо Завадской к стеклянным дверям отеля, где ее уже поджидал Сергей.

- Он к ужину подойдет, - уточнил Ишевич.

Вика поблагодарила за информацию и встала в очередь на оформление, приготовив паспорт.

- А чем закончилась история с зимовкой на Полюсе Недоступности? – спросил Кирилл, дергая Белоконева за полу куртки, едва тот пристроился у стойки.

- Киря, ты где! – несколько истерично окликнула мальчика его мать. – Иди ко мне немедленно! Мы уже уходим в номер.

- Я за ужином дорасскажу, - пообещал школьный учитель, - сейчас надо размещением заняться, переодеться.

- Ладно, но обещайте, что сядете поблизости от нашего столика, - сказал Кирилл. – К счастью, тут всего одни ресторан для всех, и мы не будем ужинать по очереди.

В номере Геннадий первым делом проверил багаж, доставленный с ледокола. Ноутбук, документы, записная книжка – все было на месте. Белоконев умылся, сменил запачканные брюки на чистые и решил убедиться, что, падая, не разбил свою камеру. Он подошел к тумбочке и взялся за сумку, но стоило ее приподнять, как на пол, прямо ему под ноги слетел белый конверт.

- Господи! - воскликнул Геннадий, потрясенно взирая на конверт.

Он наклонился, подбирая послание. Знакомые слова: «Геннадию Белоконеву, срочно», - лишили его последних сомнений.

Аноним последовал за ним в гостиницу с корабля. Более того, он заранее знал, в какой номер поселят историка, и оставил там очередное указание. Владимир Грач предупреждал, что так и будет.

Белоконев сжал конверт в кулаке, не отваживаясь вскрыть.

- Где Володя? Мне немедленно нужно найти Володю! – пробормотал он и кинулся вон из номера.

*

Юрий Громов

Несколько лет назад, ступив на землю Антарктиды в первый раз, Юра был навсегда очарован ею. Он тогда оказался на Берегу Правды, у моря Дейвиса, и все для него было в новинку. Скатившись со скрипучего трапа на запорошенный снежной пылью припай, он замер, втягивая ноздрями ледяной, до странности иголчатый воздух. Его поразили невиданный яркий свет, собачий холод (как ему тогда показалось) и полное отсутствие запахов.

Юра у тому времени уже достаточно попутешествовал в холодных краях и знал, что лед везде имеет свой запах. На Москве-реке он пах бензином и протухшей рыбой; в дремучем лесу на заснеженном озере источал запах хвойной свежести; в Арктике пах солью, йодом и медвежьим жиром, а на Алтае – стылым туманом с привкусом кедровых шишек. Но Антарктида не пахла ничем.

Нет, на станциях обязательно присутствовали человеческие ароматы – еды, солярки, - но стоило немного отойти от поселка, как оставалась только морозная чистота ничем не приправленного озона. В теле от нее моментально приключалось что-то вроде кислородной эйфории.

Именно тогда Громов и понял, что очень правильно выбрал себе профессию. Если бы он не стал гляциологом, то загадка ледяного царства Антарктиды, живущего по своим неизведанным законам, заставила бы его сменить сферу деятельности.

Юра давно считал, что вода, превратившаяся в лед – это самое коварное чудо природы. И самое таинственное. А уж льды Антарктиды – о них вообще нужно говорить отдельно. Почему-то здесь, на этом странном континенте, встречается то, что не встречается нигде больше. Например, «столб смерти» - такое готическое название специалисты дали феномену, открытому в Антарктиде в 1974 году. Он представляет собой торнадо, вдруг рождающееся в доли секунды. Его хобот состоит из воды более соленой и более плотной, чем окружающий океан, и, главное, очень холодной – холоднее льда. Этот ледяной «столб смерти», разрастаясь, уходит с поверхности ко дну, мгновенно замораживая все на своем пути. Рыбы, попавшие в ледяную ловушку, не успевают уплыть и замерзают.[1]

На фото здесь и ниже - иллюстрация антарктических феноменов

А еще здесь встречаются «ледяные цветы», расцветающие на поверхности океана в летние месяцы. Это поистине невероятное зрелище: сначала на матовой зыбкой поверхности появляется один причудливый прозрачный цветок, потом еще несколько, и вскоре весь открытый участок воды превращается в фантастический луг[2].

Процессами льдообразования в оазисах и на побережье Громов как раз и занимался в свои предыдущие приезды. Погружаться с головой в изучение этого волшебства ему было очень интересно. Первая научная статья, опубликованная им по мотивам антарктической работы, касалась так называемых «ледяных цунами». Выглядели они достаточно колоритно: словно замершие на лету морские волны, бегущие по скалистому плато. Конечно, волна не может замерзать за доли секунды, форма их формировалась столетиями, лед то таял и тек, то намерзал по новой. Но чтобы выяснить данный механизм и объяснить его, Громову понадобилось несколько месяцев наблюдений и экспериментов.

Антарктида была для него хороша не только феноменами и простором для исследовательских работ. Суровые условия и отбор увлеченных делом людей – от ученого до простого механика породили особый микроклимат взаимоотношений, мужское братство. В шутку они величали себя «орденом Белого Магнита». Как-то Юра спросил своего коллегу, который праздновал уже девятую зимовку, как быстро тот возвращается к нормальной жизни после длительной командировки. Сам Громов, честно сказать, с трудом вошел в привычную колею после первого антарктического года, и ему было интересно услышать, как обстоит с этим у других.

Они со Степанычем стояли на палубе корабля, только взявшего курс на север, домой. Стояла холодная лунная ночь, позади было 14 месяцев напряженной работы, впереди – долгое плавание через Индийский океан и Суэцкий канал к Черноморскому побережью. По ходу следования ледокола вздымались высокие грозные айсберги, рождающие ассоциации с воротами в новый-старый, точнее – хорошенько забытый мир.

Степаныч долго не отвечал, смотрел на лунную дорожку, потом поскреб  в задумчивости шею и изрек:

– Если бы не жена и дочка, я бы, наверное, и вовсе тут поселился. Скверно дергаться туда-сюда. Здесь все просто – там тяжело. Но в семье отогреваешься, приспосабливаешься ко всем этим бюрократическим нелепицам и отчужденности. Где-то спустя полгода уже не забываешь закрыть в квартире дверь на замок, и лица домашних обретают объем и краски. Антарктида же наоборот - слегка выцветает и делается плоской, но все равно манит, зараза! – он повернул голову и усмехнулся: – А ты, Громыч, у нас холостой. И коль это была твоя вторая зимовка, значит, будет и третья, и четвертая. Антарктида холостых глотает с потрохами. Некому за ваши души с ней бороться.