Выжить в Антарктиде

-… это будет самым совершенным оружием!  Его захотят иметь абсолютно все. Нам останется лишь выбирать, кто подороже заплатит.

Эти слова принадлежали Дюмону. Ашор скосил глаза в его сторону, примечая физиономию, светящуюся довольством. По-французски иллюзионист прекрасно разумел, как, впрочем, по-итальянски, по-английски, по-немецки, включая их средневековые варианты, и даже классическая латынь не являлась для него тайной – без этого умения трудно разбирать рукописные записки гениев прошлого, доверявших кое-какие секреты бумаге. Да и умение читать по губам тоже было не лишним при его образе жизни. Однако выпячивать свои знания Ашор не любил, справедливо считая, что куда ценнее умение слушать, чем говорить.

Выпив остатки сока, Ашор громко по-английски попросил бармена повторить заказ и первернул очередную страницу журнала. Сам же продолжал прислушиваться.

Жак Дюмон на секунду прервался, услышав просьбу Ашора – видимо вспомнил, что они тут с помощником не одни, но потом вернулся к прерванной теме. Он был почему-то уверен, что никто их не понимает, будто его родной язык являлся бог весть какой абракадаброй.

Второй француз, Ги Доберкур, тоже скользнул взглядом по Ашору. Но Визард прятаться не собирался. Наоборот, намеренно шумно подвинул стул, якобы мешавший ему привольно вытянуть ноги, и поблагодарил официантку, принесшую заказ, присовокупив изысканный комплимент. Доберкур отвернулся.

- Так вот, я уверен...

- Говорите тише, - попросил Ги своего собеседника.

- Если все пойдет, как задумано, - сказал Дюмон, наклоняясь к нему, - к концу следующего года лаборатория закончит с предварительными испытаниями и предъявит конечный продукт. Проблема в том, что до нашего появления у них уже был заключен контракт. Но есть лазейка: этот контракт заключался на конкретный двигатель, а у нас будет универсальная вещь. В том числе и с чисто военным потенциалом. Мы объявим новый конкурс. Если русские захотят участвовать со всеми наравне, то пожалуйста, пусть подают заявку. Но и цена, и условия будут совсем другими.

– А владелец лаборатории разделяет ваши взгляды?

– Это задача Патрисии, чтобы разделял. Но я не для того завел с тобой этот разговор, чтобы обсуждать Долгова.

- Зачем же тогда?

- Я знаю, кто ты.

Ги изобразил неподдельное удивление.

– Да-да, мой дорогой друг. И я прекрасно понимаю, что сейчас ты пытаешься вытянуть из меня как можно больше подробностей. Так вот, передай тем, кто тебя послал: я не жадный и согласен на обычный процент с продажи. Или солидный банковский счет, который бы мог обеспечить меня до конца жизни. Мне не требуются ни слава, ни положение, я не лезу в политику, потому что от природы очень скромный человек. Но я также хочу жить и готов договариваться. Так и передай.

– Почему вы считаете, что кто-то меня послал? – уточнил Доберкур все с той же гримасой удивления на лице.

– Ну я же не совсем ку-ку, – Дюмон усмехнулся и отхлебнул из кружки, чтобы смочить пересыхающее горло. Он сильно волновался, и это не осталось незамеченным. – Едва запахло большими деньгами, вы просто не могли остаться в стороне. У Патрисии есть лаборатория и ключ, у меня координаты и хороший план, а у вас, как догадываюсь, в руках рычаги влияния, без которых трудно встроиться в существующий миропорядок. Я отлично понимаю, что подобный куш мне в руках не удержать. И Патрисии тоже не удержать. Не знаю, как она станет решать с вами этот вопрос, это уже не мое дело, но с тобой я готов вести диалог.

Ги Доберкур молчал некоторое время, потом спокойно сказал:

– Я ценю вашу проницательность и готовность пойти на сделку. Однако я не уполномочен вести переговоры.

– Понимаю, – кивнул Дюмон. – Тебе требуется запросить инструкции.

– Что-то вроде того. Но прежде, я бы желал кое-что уточнить.

– Пожалуйста,  – Дюмон вновь приложился к пивной кружке.

- Она показывала вам ключ?

- Патрисия? Нет, но я точно знаю, что он у нее есть.

– Как вы можете быть в этом уверены?

– Ну, если мы все-таки плывем в Антарктиду, значит, она точно знает, что именно будет там делать. Без ключа туда не попасть. Но я сам даже понятия не имею, как он выглядит.

– Это не праздный интерес, Жак. Дело в том, что ключ, если бы он у вас был, увеличил бы вашу долю на несколько миллионов.

– К чему мне скрывать что-то, мой друг? –спросил Дюмон, безуспешно скрывая волнение. – Поверь, если бы у меня вдруг оказался еще и ключ, я бы не нуждался в услугах Патрисии. Но чего нет, того нет.

– Жаль, – скупо улыбнулся Доберкур.

Тут «Душа океана» издал протяжный громоподобный гудок, и французы вновь прервались, выглядывая в далекое окно.

- Это сигнал туристам собираться в обратный путь, - предположил Доберкур. -  Скоро они вернутся на борт.

- Ну да, ну да, - покивал Дюмон и встал. – Я, пожалуй, пройду к себе. А ты свяжись с нужными людьми. И как можно точнее доведи до них мои искренние заверения в вечной им преданности.

Ашор отложил в сторону журнал и задумчиво откинулся на спинку стула. Дюмон, конечно, привирал насчет своей осведомленности. И вел он себя излишне самоуверенно. У русских по этому случаю имеется хорошая поговорка, предостерегающая делить шкуру неубитого медведя. Однако обнаружилось, что француз вовсе не тыкается наугад, он прекрасно понимал, что ищет в Антарктиде. И даже знал, что искомое сокровище имеет гораздо большую ценность, чем археологические черепки.

Глядя на красивую, с хитринкой, мордашку дочки нобелевского лауреата, Ашор и сам верил, что о перспективных проектах лаборатории Долгова эта дамочка узнала прежде, чем познакомилась с сыном Долгова. Увы, так обычно и бывает в нашем искаженном мире: есть цели и есть средства, а остальное не важно. Но и Дюмон, как выяснилось, тоже хорош! Обвести вокруг пальца дочку Ласаля, это не фунт изюма съесть. А его попытка договориться за ее спиной с Доберкуром именно так и выглядела: опрометчиво и нагло. Выходит, и здесь скоро грянут опасные перемены.

В любом случае, подслушанная информация, по мнению Ашора,  многое меняла в общем раскладе…

*

Весть о несчастном случае на острове разнеслась по кораблю на манер верхового пожара, подгоняемого ветром. И хотя ничего страшного не случилось, все понимали, что вполне могло случится, и реагировали соответственно. Капитан был зол и не скрывал этого (ведь знал же, что «с этими русскими» надо держать ухо востро, особенно, когда они в отпускном настроении). Старпом чувствовал себя виноватым. Пассажиры сочувствовали неудачникам, а некоторые из тех, кто не поехал на экскурсию, еще и радовались, что остались на корабле, ведь на месте пострадавшего Сухова «мог оказаться каждый».

- Как чуяло мое сердце: прОклятый это круиз! – высказалась Бекасова перед ужином в столовой. – То драка, то экскурсантов без надзора оставили. И то ли еще будет.

- А с организаторов взятки гладки, - сообщил Урусов, занимая стул рядышком с режиссером. – Нянькаться с клиентами они не собирались с самого начала. Мы все подписали одну любопытную бумажку , помнишь?

- Да я много чего подписывала!

- Так читать надо, что подмахиваешь, дорогая Лизавета. Там черным по белому: «В случае несчастного случая, произошедшего по моей вине или сокрытия важной медицинской информации о перенесенных заболеваниях все причиненные мною убытки вследствие моего внепланового возвращения или проведения спасательных операций будут мною компенсированы». Иными словами, никто, кроме нас, за наши жизни и здоровье ответственности не несет.

- Какая разница, читала я эту формулировку или нет, - скривилась Бекасова. – Вот ты, Женя, читал? Читал и даже наизусть выучил. А подписал? То-то и оно. Без нее в поездку не пустили бы. Согласен ты или нет, никто твои требования во внимания не примет. Либо ты едешь, либо дома сидишь. А решение, ехать или нет, я принимала вне зависимости от дисклеймера.

- Что же все-таки произошло на острове? – полюбопытствовал Сергей.

- Наш дорогой Павел Михайлович со своим приятелем полезли на какую-то гору без страховки и свалились с нее, - ворчливо пояснила Бекасова.