Выжить в Антарктиде

39. Дневник Валентина Знаменского

Все то время, что остальные бегали по станции, пытаясь разыскать источник громкого удара, Геннадий Белоконев оставался в кают-компании и смотрел на лежащую перед ним старую тетрадку с благоговением. Он несмело гладил обложку, переворачивал страницы, не вчитываясь глубоко, но лишь изучая, прикидывая, что можно ждать от нечаянного свидетеля ушедшей эпохи.

Когда все вернулись на свои места, Громов высказал вслух мысль, посетившую каждого:

– Надо же, я думал, вы уже вовсю погрузились в чтение, а вы честно нас ждете.

– Если откровенно, то я боюсь того, что поведают нам эти пожелтевшие листы, - тихо ответил Белоконев.

– Ну, тогда давайте вместе бояться, – сказал Грач. – Дюже любопытно, что там за страшилки.

– Да, конечно, – Геннадий осторожно придвинул к себе тетрадь. – Записи велись от руки, химическим карандашом[1]. Некоторые слова будет трудно разобрать, потому что с тетради снимали копию, и текст кое-где размок, буквы расплылись.

– Полагаю, суть мы поймем, – поощрил его Долгов.

Белоконев откашлялся и стал читать.

– Двадцать восьмого ноября 1949 года состоялись проводы нашей экспедиции. Мы все за несколько недель до плавания собрались в Калининграде. Наш дизель-электроходная платформа должна была выйти в море 26 ноября, а два других корабля и рефрижератор – 30 ноября. Но, как обычно это случается, вовремя к нам что-то не довезли, и рейс отложили на два дня. Провожали нас очень торжественно. Пришли из горкома КПСС, горисполкома, Академии наук СССР, хотя мероприятие планировалось секретное. На пристани не было ни туша, ни торжественного митинга, однако на борту корабля царила радостная атмосфера. В ленинском зале на верхней палубе, где собрались все участники предстоящей экспедиции, прозвучало много теплых слов и напутствий...

– Вы про начало не читайте, переходите к самому главному. В конец, – посоветовала Егорова. – Про то, что нас касается.

– Без начала не понять, что случилось, все важно, это ценный документ, – заупрямился Белоконев, но потом пошел на попятную. – Ладно, плавание на корабле можно и впрямь опустить. Прочту лишь то, что относится непосредственно к станции Надежда.

И он, перелистнув несколько страниц, изучая даты и просматривая первые абзацы, чтобы и в самом деле не пропустить ничего важного, наконец нашел нужное место.

*

Из личного дневника Валентина Знаменского

“… В будущее воскресенье, 15 января нам наконец-то предстоит долгожданная высадка на станции в труднодоступном оазисе. Мы уже все извелись, хотя дел на побережье, тоже немало. Мы помогаем аэрологам запускать зонды и тщательно записываем полученные данные: температуру, влажность, давление и скорость ветра на разных высотах. Мы составляем карты барической топографии, что очень важно для тех, кто придет вслед за нами. Антарктида совсем не изученный континент, и все, что мы делаем, здесь делается впервые.

В оазисе Драконьего Зуба, как нам рассказывают наши бывалые товарищи, погода в январе куда лучше, чем на побережье. «Вот сейчас у нас пурга и низкая облачность, – говорит Макар Афанасьевич Старицкий, – а там солнце и плюс десять градусов!». Мне сложно в такое поверить.

Я до этого только три раза прыгал с парашютом и волнуюсь. Но все успокаивают меня, что при стопроцентной видимости это совсем нетрудно.

*

Воскресенье, 15 января 1950 года

С утра слабый ветер и мутное небо. Сквозь туманные облака размытым светлым пятном просматривается солнце. Был радиотелефонный разговор с Надеждой, нам дали добро и пообещали встретить банькой и холодным квасом. Я воспринимаю все это как шутку.

Станция Надежда построена в небольшой долине, ограниченной с двух сторон высокими горами. В это время года там почти совсем нет снега и мало льда. По дну долины бегут ручейки талой воды и вливаются в маленькие озера, больше похожие на глубокие лужи.

На Надежде оборудована взлетно-посадочная полоса, и в хорошие дни она принимает самолеты, взлетающие «с колес». Однако в этом году лето в оазисе не в пример теплое, какое, наверное, выдается раз в сто лет. Ледники на вершинах гор сильно подтаяли, и поток воды затопил долину, превратив взлетно-посадочную полосу в болото, которое никак не желало высыхать. Нам придется организовать мелиоративные процедуры во избежание подобных казусов. Ну а пока – без малого месяц – отряд применяет для сброса грузов и доставки людей в долину исключительно парашюты.

К сожалению, часть парашютов уже успела выйти из строя, часть застряла на Надежде без возможности получить обратно, а новых не было. Инструктор -парашютист Семен Медведенко, который отвечал за снабжение Надежды, принял решение зарезервировать парашюты исключительно за людьми, а грузы беспосадочно десантировать с малой высоты. Летчики называли это «бомбометанием», поскольку подобная терминология им, асам, прошедшим горнило священной войны с фашистскими захватчиками, была знакома и понятна.

Мы летели почти два часа на грузовом Ил-12. Нас в самолете было семеро. Сначала мы должны сбросить груз (надо управиться за три-четыре захода), а уж потом прыгать самим. Мы все дружно помогали второму пилоту и бортмеханику с «бомбометанием».

Груз в долину сбрасывали с высоты не больше 10 метров. Я спросил,не слишком ли это низко? Долина узкая, и самолет рискует не набрать должной высоты и столкнуться с горами. Второй пилот только посмеялся над моими страхами. Он заявил, что это обычная практика, и они проделывали подобное сотни раз. На заснеженных пространствах Антарктиды летчики сбрасывают грузы даже с меньшей высоты – 5-6 метров, потому что иначе вещи без парашюта глубоко уходят в снег, и их невозможно ни найти, ни достать. В долине, конечно, нет открытого ландшафта, со всех сторон полоса зажата горами, и пилоту придется быть очень осторожным, но он профессионал высокого класса.

В днище самолета при заходе над нужной точкой открывался десантный люк, и по звуковому сигналу два человека, лежа спереди и сзади люка, сбрасывали в него «подарочки». Поскольку некоторые мешки были весьма тяжелые, мы подтаскивали их к люку тоже вдвоем, а то и втроем. На Надежде от нас в этот раз ждали строительные материалы, горючку и продукты.

Первые два захода мы сделали на низкой высоте – 12 метров. Но когда остались листы железа, фанеры и детали мебели, командир принял решение выйти на цель на высоте двести метров. А в четвертый заход, уже на восьмистах, настанет черед людей прыгать с парашютом.

Все шло удачно, но под конец, как это иногда случается в драматических романах, поданная нами в люк упаковка стройматериалов неожиданно заклинила в нем. Встречным потоком воздуха ее, насколько позволяло отверстие, развернуло поперек движения. В результате наш самолет обрел дополнительный «руль высоты», который оказался по площади крупнее штатного. Этот новый «руль» направил ИЛ-12 носом к земле. Мы, как горох, повалились на пол и скатились бы в открытый люк, не будь он занят фанерой.

Катастрофа казалась неминуемой. Пилот, чтобы выйти из крутого пике, потянул штурвал на себя, но это эффекта почти не дало. Хорошо еще, что был некоторый запас высоты, но с другой стороны — приближались отвесные склоны гор…

Тем временем находившийся в грузовом отсеке второй пилот Семен Артапенко, поднявшись во весь рост и держась за страховочную веревку, начал прыгать на упаковке, стремясь пропихнуть ее вниз. Наконец, упаковка выскочила из люка, едва не увлекши за собой и Артапенко. К нему на помощь пришел мой коллега Сережа Белоусовский, который сумел удержать пилота от падения.

Самолет, освободившись от препятствия, круто взмыл вверх. А мы, едва переведя дух, стали готовиться к десантированию[2].

*

Понедельник, 16 января 1950 года.

Отряд научных работников Надежды был представлен специалистами самых разных областей и самых разных возрастов. Нас было в оазисе не так много – всего 15 человек (здесь я не учитываю солдат из охраны и строительную бригаду), но все работали не за страх, а за совесть.